Я заглянул в подсобку. По тишине было ясно, что Рины в кабинете нет, но я думал, может, сам экспонаты порассматриваю. В конце концов я же получил официальное разрешение. Однако стол был пуст, а шкаф – я подёргал – заперт на ключ.
Тогда я потихоньку сел на место Юрика у стены и стал разглядывать Миху.
Может, и правда, его не за банку песочили. Может, его в спецшколу в очередной раз хотели сдать. Или про психолога что-нибудь.
Я знал, что Миха ходит к школьному психологу. Только я об этом никому не рассказывал, даже Юрику. Я случайно столкнулся с Конём в учительском крыле, когда за насосом для мяча ходил. И Миха пообещал выбить мне зубы, если я кому сболтну.
Зубы были мне дороги, на них недавно поставили брекеты. Но я не потому молчал, а просто чувствовал, что есть вещи, о которых не говорят. Тем более, психотерапия Коня, как я понял, продвигалась не очень успешно. Выходил он от психолога более раздраженным, чем обычно. Наверное, Миха ещё не раскрылся для доверительного терапевтического диалога. Так говорили в сериале, который мама смотрела по вечерам.
В общем, я отругал себя за то, что чуть не выдал Миху с утра. Я же дочитал «Три мушкетёра» и решил воспитывать в себе благородство. Особенно благородство к недругам. А к Коню у меня как раз появились претензии. Мне не нравилось, что из-за него мы с Юриком перестали друг друга понимать. Это Конь своими копытами воду замутил. Я представил Миху на водопое и что-то в моей голове отозвалось беспокойством.
В крайнем случае, я готов был разделить вину на троих, – тоже из соображений благородства. Это же мой друг спровоцировал заведомо неуравновешенного человека. Я ведь даже к Рине в кабинет пошёл, как преступник на место преступления. Мне, по правде говоря, покоя не давал пришибленный конский вид на математике. Будто я в кустах отсиделся, а Конь, точно мать-волчица, весь выводок защитил. Выходило, что благородный среди нас как раз-таки Миха. Он и Юрика в обмороке застал, и про банку не выболтал.
И вот оказывается, не в банке дело. Рина её потерю даже не заметила. Зря я нервы трепал. Зря Юрик дома отсиживался. Мог бы прийти до обеда, пока ветрянка не окончательно его заклеймила, и ещё кого-нибудь удачно заразить, желающих предостаточно. И мы бы увиделись, и Миха не корчил бы из себя собирателя ачивок.
Сегодня он что-то к Юрику не спешил. Выметал себе бумажки вдоль окна и по моим подсчётам через полминуты должен был нахамить Рубановой. Лидочка ковырялась в цветах, и траектория Коня пересекалась с её позицией. Но тут Рубанова сама к нему повернулась:
– Миша, братишка, – сказала она, – набери воды.
Она как-то особенно выделила «воды», но у меня и так уже волосы дыбом встали. Братишка?! Это Конь-то?! Лидочке Рубановой?!
Конь безропотно отчалил к раковине и загремел ведром. Меня пугал этот послушный Конь, таким я его не знал. Но ещё больше меня напугало то, что Рубанова – параноик чистоты – взяла с подоконника желтую лейку и попила из носика.
Тут Миха отвлёкся от дежурства и заметил меня. Только я на него не смотрел. Я смотрел на Рубанову, которая пожирала взглядом ведро с водой. И во рту у неё что-то колыхалось, как будто она держала за щекой живую рыбку. Конь поставил ведро перед Лидочкой, прямо на парту – грязное ведро для мытья полов – и направился ко мне, закрывая Рубанову спиной.
– Ты бы двигал отсюда, баскетболист недобитый, пока ноги не повыдергивали.
А я бы двигал, это бесспорно, только идти-то я как раз и не мог. От удивления. Там, за конской спиной, Рубанова наклонилась к ведру лицом и сложила губы трубочкой, как маленький медведь-губач.
– А ну, – нахмурился Конь, – шевели поршнями!
Честно скажу, с Михой я связываться не хотел. Но Конь насел на меня с таким напором, что Рубанова в испуге оторвалась от ведра. Хорошая девочка Лида не могла допустить скандала на вверенной ей территории. Она бросилась к нам, чтобы успокоить взбеленившегося Коня. Когда он занёс кулак для удара, я непроизвольно выставил подсвечник. В это же время Рубанова попыталась вставить между нами руку, и её ладонь пришлась аккурат на гвоздик.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Раздался пронзительный звук, от которого я присел. И Конь тоже присел. И Рубанова присела. Только она замерла как-то странно, с открытым ртом. Когда я справился с испугом, то понял, что вой идёт из Лидочкиного рта. Лидочка, всегда такая уравновешенная и волевая, переходила на ультразвук из-за царапины гвоздиком.
Я заглянул ей в рот в надежде понять, как это работает. Вопящая статуя Рубановой на меня никак не реагировала. Зато отреагировал Конь. В тот самый момент, когда я протянул к Рубановой руку, потому что мне показалось… Неважно. В этот самый момент Миха подскочил и выплеснул воду из ведра Лидочке на голову. Она выпучила глаза, но рот захлопнула. И жуткий звук пропал.
Я думал, она убьёт Коня. Теперь она точно должна была его убить. Но вместо этого она спокойно кивнула ему, утёрла лицо рукавом, откинула волосы и, мокрая, надвинулась на меня:
– Шёл бы ты по своим делам, Сева.
Она не дрожала от холода, не пыталась стряхнуть воду или поправить одежду, как делают в таких случаях. Она стояла, рассерженная, и сверлила меня взглядом. Как будто единственное, что её волновало – моё присутствие.
В этот раз я не заставил себя упрашивать. У выхода чуть не споткнулся об Лидочкины вещи. Она ахнула, бросилась мне под ноги и подхватила рюкзак, словно котёнка на трассе спасала. А может, там и был котёнок, с Рубановой станется.
Глава 6. Любовь зла
В другое время я немедленно отправился бы к Юрику, но после вчерашнего обсуждать с ним Коня я больше не мог. Домой не хотелось. Странно было идти со школы без Юрика, не к Юрику, не чатясь с Юриком. Захотелось встать на лыжи и скатиться с самой крутой горы, чтобы не думать ни о чём, кроме опасности. Но теперь я играл в баскетбол и намерен был переиграть лося Брынцалова. Поэтому сжал волю в кулак и оказался в спортзале. Немного побросал мяч, обессилел и сел под корзиной.
– Орлов! – радостный голос Кусковой застал меня врасплох. – Лови!
Она катнула мне обруч. Девчонки иногда оставались после уроков в школе, физкультурница радела за спорт и разрешала им брать инвентарь. Считала, что древние перфомансы типа вышибал работают на сплочение сильнее, чем массовые игры онлайн. Те, кого она смогла в этом убедить, в хорошую погоду тусили на улице, в плохую – в рекреации без окон, где кабинеты трудов. Бывало, когда играли в вышибалы, я тоже оставался. И ещё оставался поглазеть на групповую скакалку. Дёмина умудрялась забежать седьмой и не сбить ритм.
– Орлов? – Кускова смотрела на меня, как удав на кролика. – А тебе кто-нибудь нравится?
– У-у-у, – я закатил глаза. – Само собой.
Кускова воодушевилась, и меня это немного развлекло.
– Диана Уинн Джонс мне очень нравится, – начал я. – Джоан Роулинг, Френсис Бернетт, Туве Янссон… Корнелия Функе ещё.
Кускова деловито поправила очки и придвинулась ближе:
– Из наших, я имею в виду.
– Из наших? – я подумал. – Юнна Мориц и Вера Осеева.
– Всю бабушкину библиотеку перебрал?
Кускова засмеялась и села рядом, как будто я приглашал. Она не собиралась выпускать кролика из захвата.
– Поболтаем? – предложила она. – Я никому не скажу!
Пришлось уважить Кускову и поговорить по душам. Полагаю, она рассчитывала на другой разговор, но так или иначе достигла своей цели. Я, впрочем, тоже. Мы обещали друг другу… нет, не вечную дружбу. Всего лишь сотрудничество. Олька перестанет вести себя по-свински с одной конкретной одноклассницей, а я в обмен на это… Эх, расскажу как-нибудь потом. Когда разберусь, не слишком ли много я на себя взял.
О, эти уединённые разговорчики. Можно было сказать что-нибудь важное «по секрету» и быть уверенным – дойдёт до адресата. На этой системе оповещения погорел только Юрик. Он рассказал Дёминой, что ему вроде как симпатична Рубанова. Дёмина покивала, как положено, и… ничего Рубановой не передала. И вообще никому не передала, она такая.
