– Проглочу, Александер, некого больше.
– Хорошо ты не сказал: «из наших».
– Александер, я имею в виду друга! – засмеялся Стивен.
– А я другого, – без выражения пояснил Александер.
– Эратус или прочие ларвы.
– Им оружия не надо. И они не совсем недруги.
– Да, придушит и дело с концом или дверь перед носом закроет, не увернешься. Но далеко от башни и холодно для ларвы12. Всё же Эратус Ларва не глушит людей до смерти. Занятно. Почему я о нём вспомнил? Наверно настроение ещё праздничное.
– Кто-то мог защищать грифона или Андерса и промахнулся. Но помни о диковинной пуле. Спроси Хеле, она знает эти сказки. Грифона надо найти. Скажет он или не скажет, но начать надо с него.
5
Пока Стивен дожевывал второй пирог, рассказ продолжил другой участник событий…
…Коста, одетый для улицы, но пока обутый в домашние тапочки, вернулся в спальню, поправил одеяло, укрыв спящую жену, прикрыл форточку.
– Коста, баница в коробке, если будешь варить кофе, оставь кружку для меня… только не «черезкрай», как ты обычно наливаешь.
Половину, – сквозь сон прошептала супруга, – и не забудь два лева для Дори.
– Уже сварил, милая. Кружка на кухне, на маленьком столе под синим полотенцем.
Он положил рядом на подушку веточку расцветшего бирюзового ландыша13.
Коста забрал из буфета дощатый ящичек с баницей, поискал в кармане. Хотелось найти именно две монеты. На ощупь нашел. Зашел в комнату племянницы и положил монеты на столик у кровати. Дори спала, положив голову на книгу. В происходящей истории, эти два лева не будут иметь решающего значения, как и сама Дори. Дори и её монетки, участвуют лишь косвенно. Вся эта история произошла и закончилась бы и без них. Дори дулась неделю, когда поняла, что приключение прошло мимо неё. Как она сказала: – «Опять опоздала на приключения. Почему меня никто не предупредил?»
Выходя на улицу, Коста подумал: – «Не уехал ли город без него?» Только вчера вечером расчищал у порога снег, а сейчас шел дождь. Снежные сугробы у крыльца растаяли, брусчатая мостовая блестела, и нити дождя собирались в конусы под непогашенными ночными фонарями. Коста вышел под дождь, поднял воротник, поправил шляпу и пошел в сторону лавки бай Бориса, делая немалый крюк по пути в магистрат.
Он хотел зайти в центр по дороге ведущей от Оврага. «Мало ли что. Пока событие не остыло, что-то могло и произойти». Коста вспомнил, вчера рано утром горели ночные фонари, так же как и сейчас они не были вовремя погашены. «Ночь кончилась… О чём дальше говорил Стивен?»
Он пошел в сторону от центра. Слева у реки, в домах с садами у берега, зажглись огни. Справа высились крутые ступенчатые склоны Голхской теснины, застроенные домами.
Коста шел и вспоминал, как они с Аннике и Дори на прогулках придумывали:
«Скала, как зеленый с золотом гобелен! – Брошенный на длинные скамьи! – На которых сидят дома, как зрители на крутых рядах!»
Если бы дома строились сами собой, то можно было сказать: они очень старались быть непохожими друг на друга; получилась путаница, но забавная и гармоничная.
Выше камней уступов лежали первые, разной высоты этажи из крупных охристых блоков, похожие на остатки крепостной стены, выше белёные и разноцветные каменные и кирпичные стены, ещё выше фахверк и деревянные надстройки, над ними черепичные, каменные, железные кровли. И над ними высокие трубы с навершиями в виде домиков со своими маленькими черепичными кровельками – маленький город на сваях парит над большим. Всевозможные переплеты окон, в мелкую и крупную клетку, прямые, косые, гнутые. Стены «внутри» города были расписаны картинами, пейзажами и бытовыми сценами; выходящие на реку, покрашены в разные цвета или оставлены в естественном виде. Всё это ступенями поднималось выше и выше до зарослей краёв теснины и стен Вышгорода. Внизу сады, палисадники, цветочные террасы. По вечерам и ночью их освещали. Сейчас горели праздничные гирлянды. В скале и первых каменных этажах были пробиты арки и окна, даже ночью их было видно, так они были темны и таинственны. Говорили, что через них можно попасть в подземный Каэнглум, под Вышгород, в Ветус Туррис и в другие загадочные места города. В некоторых местах скалу оставили необработанной и многие дома словно верхом, важно сидели на каменном стуле.
Щели между домами были узкими – кровли соседей встречались на толщину ладони, а там, где это позволяло, устраивали извилистые переулки – лестницы или видовые площадки с беседками и скамейками.
По стенам и камню ползли в верх вьющиеся растения, свисала зеленая пряжа скальных кустарников. Перед скалой росли большие деревья, осокори, вётлы, ольха. Зимой половина зелени осыпалась. Скалы казались оплетенными защитной сетью, белой с желтым и зеленым. Днем в ней играли птицы, воробьи, снегири, свиристели, синицы, сойки… Коста улыбнулся, вспомнив, как Аннике пошутила: – «Вот где Хеле выбирает узоры для вязания!».
Ночь кончилась, утро ещё не наступило… Коста любил это время – пограничное состояние.
Когда ребенок просыпается счастливым, а взрослый на мгновение становится как дитя. Но знал, что в эту щель протискивается и много странного, а бывает и неприятного. Иногда просто плохого. «Может быть, Зеленый Коридор и есть сама граница?»
«Как там у наших соседей, межа? Появляется только тогда, когда надо провести границу между владениями. Прекрасное место для претензий со стороны ничего. Что у нас называется ничем? Когда и где будет предъявлены претензии? Интересно, а где сейчас прогуливается Калоян? Наедине с ночью… Калоян и ночь. Может он сидит на набережной, смотрит на реку или гуляет по Старому Городу? Или сидит у Шайтрукса?» Размышляя так, Коста проходил по набережной части района Фисетто. Вышел на Бульвар. Было тихо и слышно, как капало с крыш. Дождь шелестел в неопавшей листве то справа, то слева… Бульвар кончался сквером у проездной башни, завершающей стену, выложенную ступенями по склону. Бульвар в этом месте мелко притопляло весной. Коста вспомнил гладь воды, отполированную туманом, белые вербы и черные тополя на промытых весенней водой корнях, сквозь которые течет туман, людей гуляющих в высоких сапогах со своими зеркальными двойниками, скамейки и башня, стоящие на своих отражениях.
Сейчас туман отслоился от реки и набережной, и было далеко видно, насколько позволяла ночь. Скамейки пусты, на свободных столиках кафе влажно блестит. Все обычно, убрано и тихо. Горели фонари, впереди светилась арка проездной башни.
На реке тонко треснул лед и мягко упало в воду. Коста не останавливаясь, прислушался. Кто-то встряхнулся, мелко зашлепал по воде. Впереди у башни мелькнуло и простелилось вверх по склону, вдоль стены.
Коста остановился, было слышно, как дождь переворачивал опавшие листья. Коста посмотрел под ноги и отступил на шаг. Вот капля повернула лист парусом и неощутимый ветерок унес его в темноту.
Коста прикурил сигарету, затянулся, выпустил дым, сравнил с туманом, бросил спичку в мусорный бак.
В баке задрожало, грохнуло и выскочило рыжее.
Кот упал на мостовую, но не убежал, стоял и смотрел скорее удивленно, чем испуганно. Коста вгляделся:
– Что ты там забыл?
– Вот уж тебя не спросил.
– Перепугался?
– Тебе-то что? – Кот не умывшись, спокойно пошел по бульвару, кривя кончик высоко поднятого хвоста.
Коста проводил кота взглядом и обернулся.
Перед ним в темноте стояли, стояли не дыша, но Коста ногами почувствовал дрожание мостовой. Как многие приезжие и коренные каэнглумцы он был бесстрашен, потому и различал природу страха, как различает свет и темноту человек с закрытыми глазами. Он спокойно стоял, пускал дым в темноту… Сзади подошел кто-то ещё и все пропало. Коста услышал голос, – «Здравствуй, Коста, не угостишь сигаретой, я опять забыл свои дома. Но так не хочется подниматься. Посмотри, как красиво на реке! Не хочу упустить такой вид. Зима кончилась, а весна ещё не началась».
Коста обернулся, рядом, в шляпе сдвинутой на затылок, руки в карманах плаща, стоял Калоян. Улыбался он опущенными уголками губ и морщинками у глаз.
Коста заметил, что плащ сбоку, как-то странно топорщится, словно отгибается двумя ветками.
– Доброе утро Калоянче, сегодня тебе везет, у меня целая пачка.
Они стояли, молчали, курили, смотрели на туман… Калоян выпросил ещё пару сигарет и медленно пошел по бульвару в город.
У башни Коста свернул вверх и стал подниматься по лестницам-переулкам в Опустевшую Часть Старого Города. Проходил по освещенным площадкам – дворикам, похожим на открытые гостиные.
Лавка бай Бориса стояла на самом краю Опустевшей Части, у самых Дальних Ворот, там, где улицы растворяются у Городской стены во дворах одиночных домов. Улицами на самом деле, были просто оставленные между домами и дворами участки, вымощенные камнем и кирпичом. Неровная, веселая путаница.
