– Как тебе скажешь, когда ты у нас – гроза! – поддержал Глеб. – Я тебя сам боюсь. К Шурке на свидание чуть не в окно лезу, черт!.. На тебя попадешь, мало не покажется!
Шумакову стало еще хуже, чем было.
– Значит, ты сняла пакет, когда он уже умер?! И никакой другой не ставила?
Маша посмотрела на него сочувственно и с некоторым подозрением, как на ненормального:
– А… зачем ему ставить, если он… умер уже?
Все разом зашевелились, словно выдохнули, и опять замерли. Нонна держала перед собой бутылку с шампанским, как брандспойт.
– Давайте дернем по глотку, – предложил Глеб, вышел из-за Нонниной спины и шлепнул на стол, рядом со злополучным пакетом, полбатона толстой вареной колбасы в целлофановой обертке, – пусть у нас до праздников больше никто не помрет!
– Он умер просто потому, что умер, – в ухо Шумакову сказала Нонна Васильевна и поставила наконец свою бутылку. – Не переживай ты так, Дмитрий!
Когда он скатился с крыльца, черная «Хонда» уже стояла неподалеку. Снег сыпался, падал на капот и медленно таял. Катя Рождествина сидела на корточках рядом с передним колесом и гладила по голове давешнего пса. Пес был здоровый, худой, со свалявшейся, как будто лишайной, шерстью.
Шумаков поскользнулся на ступеньке, чуть не упал, она подняла голову и посмотрела на него.
– Он пришел поздороваться, – сказала она про пса. – Про жизнь рассказать.
– Рассказал? – спросил Шумаков глупо.
Она кивнула. Ее замшевая перчатка с тонкой золотой цепочкой на запястье была в мокрой собачьей шерсти.
Ветер налетел, приналег, пес зажмурился и отвернулся.
Катя поднялась и посмотрела на Шумакова.
– Вы хотели меня видеть? Что-то случилось?
– Ничего не случилось, – выпалил Шумаков, ужасаясь тому, что говорит, – просто я хотел сказать вам, что ваш дед был чудесный человек. Изумительный.
Катя погладила подсунувшуюся собачью башку.
– Это точно, – сказала она задумчиво. – Вы только за этим меня позвали?
Шумаков кивнул.
В жизни не попадал в такие идиотские положения.
Пес переступил передними лапами. Совсем замерз, наверное.
– Поехали? – вдруг спросила Катя Рождествина, телевизионная ведущая. – Вы мне поможете его вымыть. На маму никакой надежды, и живет она далеко.
– Кого… вымыть? – не понял Шумаков.
– Его, – и она кивнула на пса. – Смотрите, какой грязный! Как же он будет в квартире жить?
– Вы хотите?..
– Его зовут Гриша, – торопливо перебила Катя. – По-моему, именно так его и зовут. Как вы думаете?
Шумаков посмотрел на пса. Пес посмотрел на него и вильнул хвостом со слабой надеждой.
– Пожалуй, – согласился Шумаков. – Пожалуй, Гриша.
– Ну, уж точно не Вася, – заключила Катя и открыла дверь в салон своего джипа. – Садитесь.
Под самый Новый год метель опять разгулялась, и радостно было думать, что праздник уже наступил, и можно никуда не спешить, и валяться хоть до завтрашнего вечера, и на дежурство Шумакову только третьего числа – вот когда!
На елке вздрогнул и тоненько прозвенел колокольчик.
– Ангел пролетел.
– Ты в них веришь?
– А ты нет?
Он пожал плечами.
– Я не знаю.
– Почему?..
– Не знаю, и все тут. Я же врач. И некрещеный даже. Мать в церковь ходит, ставит свечку за меня, а я так… Фома неверующий.
– А я верю в ангелов, – помолчав, сказала она с убежденностью, которая его насмешила. – Особенно на Рождество. Знаешь, я как-то чувствую, что они где-то близко.
Он завозился, свесился с дивана и стал шарить по полу. На ковре должны валяться джинсы, а в них должны быть сигареты. Ему очень хотелось курить, а вставать не хотелось. Он шарил, и под руку ничего не попадалось, а потом попалось холодное, мокрое и мохнатое.
– Фу!.. – сказал он мокрому и мохнатому. – Фу, на место!..
Горячий и влажный язык немедленно облизал ему физиономию, пес радостно задышал прямо в лицо, и Шумаков быстрым коротким движением погладил лобастую башку, а потом оттолкнул.
Ему не хотелось, чтобы Катя видела, как он гладит. Он боялся показаться сентиментальным.
Погладив, он подтянулся и вернул себя на диван.
Она деликатно зевнула и спросила:
– Что ты там копался?
– Сигареты искал.
– Нашел?
Он помотал головой, уверенной рукой взял ее за шею и притянул к себе. Она прилегла и задышала, как давеча пес Гриша. Вот только облизывать его не стала, а, наоборот, вывернулась из-под руки и спросила:
– Принести тебе сигареты?
– Да ладно.
– Да не ладно! Ты же хотел!
– Ну, хотел, но это же не значит, что ты должна за ними бегать!
– Почему? – Она выпростала ноги из-под одеяла, выражая немедленную готовность бежать куда угодно. Для него. Просто потому, что ему чего-то захотелось.
Сигарет, к примеру.
Он поймал ее за руку, уложил обратно в душистое и сухое тепло их общей постели и прижал покрепче.
Она некоторое время будто еще порывалась мчаться исполнять любое его желание, а потом притихла.
На елке вздрогнул и тоненько прозвенел колокольчик.
– Ангел пролетел, – сказала она.
Он лежал и думал: «Неужели мне так повезло? И неужели все это на самом деле так просто?»
Она лежала и думала: «Как мне повезло. Господи, спасибо тебе, кажется, вправду повезло!»
Пес лежал и думал: «Вот повезло-то. А еще и ужинать будем!»
Ангел летал и думал: «А мне-то как повезло! Работа была несложной».
