обстоятельство, что приедут прокурорские, меня как раз не удивило, оно так и должно быть при летном происшествии. Все так, подследственность транспортной прокуратуры, тут все верно. Пилотского свидетельства у меня нет, самолет не сертифицирован, свидетельства эксплуатанта нет, а потому его коммерческая эксплуатация абсолютно незаконна. Жопа полнейшая, а потому, пока есть хоть малейшая возможность, буду косить на больную голову и уклоняться от вопросов.
— Потому, что больница ведомственная и наше отделение как раз по твоему профилю, что тебе опять не так? — медсестра явно была удивлена моей привередливой тупостью. — Ладно, давай перебираться на каталку и поехали на рентген! Утку тебе сейчас или потом? — девушка терпеливо ждала ответа.
— А можно и сейчас, и потом? Ты только руки согрей, в прошлый раз они у тебя слишком холодные были, — от скользкой и неясной сути происходящего медсестру Марину мне приходилось отвлекать пошлостью, так как ничего другого в голову не шло.
— Значит, потом, — главная по уткам проигнорировала мои сомнительные заигрывания и, повернувшись к открытой двери, мстительно, во весь голос заорала, призывая какую-то Марьванну.
Вместе с пожилой теткой, которая, скорее всего и была той самой Марьей Ивановной, они бережно помогли мне перекатиться на внутрибольничное транспортное средство и мы, не спеша, головой вперед поехали из палаты в коридор. В самом конце которого был лифт. Затем мы прикатились в рентгенкабинет, где меня опять перевалили на холодную лежанку при аппарате и нимало не стесняясь, обнажили мой сильно побитый организм.
Очередное потрясение я испытал от вида своей голой тушки, признавать которую мое сознание не торопилось. Неужели такая контузия от удара? Но и раньше у меня были контузии, однако таких сюрпризов никогда не случалось. Кожа на моем тулове была загорелая, а волос на груди не было совсем.
— Ты вот, что, Марина, ты мне дай мою историю болезни, я почитать ее хочу, — начал я разводить средний медперсонал на информацию о себе самом. — Ты ведь можешь мне ее показать? — увещевал я девушку, снова вперед головой, но уже в одиночестве катившую меня в палату.
— Могу, только зачем тебе это, ты все равно там ничего не поймешь. Водительница каталки на ходу достала из кармана халата шоколадную конфету и одной рукой ловко освободив ее от обертки, сунула себе в рот.
— Просто хочу посмотреть. А за это я тебе потом килограмм любых конфет подарю! — мягким и, как мне казалось обаятельно-вкрадчивым голосом, коррумпировал я медицинскую сестру больницы МВД.
— Врешь! — недоверчиво, но заинтересованно смотрела на меня уже готовая продаться за бочку варенья здравоохранительница из внутренних органов.
— Да, чтоб он у меня отсох! — указал я глазами на область своего паха. — Килограмм! Любых! Тех, каких ты сама захочешь! Я девушек никогда не обманываю!
Не поверить мне она не могла, слишком уж нешуточной была моя клятва. Марина задумалась и утвердительно кивнула своим красивым и моментально посерьезневшим лицом. В палату мы уже въезжали будучи состоявшимися сообщниками по свершившейся коррупционной сделке.
В палате меня ждал обед. Молочный суп и жидкая манная каша с киселем на третье. От такой еды я тут на третий день ноги протяну. Добьет меня отечественная медицина. Бессмысленная и беспощадная, как русский бунт.
— Тебя покормить? — в дверях стояла все та же Марина с чашкой кофе в руке, судя по запаху.
Вряд ли у болящих и у медперсонала обед здесь проходит в одно время. Похоже, что мед-барышня просто манкирует службой, совмещая исполнение своих обязанностей с сибаритством и пренебрежением дисциплиной.
— Сам справлюсь, а ты мне пока мою историю принеси, — напомнил я ей о своем интересе. — И прокурорских пока не надо бы. Как подумаю о них, так голова сразу раскалывается. Ты притормози их через доктора, а? — просительно проскулил я, глядя снизу вверх на единственную свою защитницу в этом трэше.
Она задумчиво посмотрела на меня, потом молча крутанулась и удалилась, а я начал поедать то, что здесь по какому-то недоразумению считалось обедом. Пока я ел, санитарка Марья Ивановна протерла полы и воздух в палате стал еще противнее от запаха хлорки. Больничный сервис тоже не знал пощады…
— На, смотри! И быстрее давай! — вполголоса прошипела Марина, протягивая мне журнал «Работница» с тощей подшивкой бумажек внутри.
Достав из журнального чрева картонку, я обмер. Все-таки дурка, мать ее! Тогда, где похмельные рожи санитаров и почему двери настежь? И ведь окна! Решеток на окнах не было. Все эти мелочи по своей совокупности вселяли надежду. Навидался я психушек в свое время, что-то здесь не так.
— Душа моя, ты скажи мне честно, чья это книжка? — стараясь держать себя в руках, потрясал я перед собой серой картонкой с типографской надписью «История болезни». — Что это за херня?!! — орал я, уже не владея собой.
— Дай сюда, придурок! — жопасто-сисястая фурия выхватила у меня из рук картонку и, перегнув пополам, засунула ее в карман своего халата.
— С тебя кило «Белочки»! И попробуй только, обмани, клизмами изведу!
И я поверил, что она совсем не шутила. Ни с историей, ни с клизмой.
Я опять остался один в палате. Если бы не разбитая в мясо голова, я бы ей, этой самой головой сейчас бился об стену. И было от чего башкой биться!
На картонной книжке, ниже надписи «История болезни» было выведено: Корнеев Сергей Егорович 19.04.1955 г.р. и далее какая-то непонятная хрень с названиями болячек. Да фиг с ними, с этими болячками, дата поступления в больничку там стояла 7 июня 1977 года.
За время командировок по буйным шашлычным республикам, среди прочих радостей я заполучил две контузии и поэтому какое-то представление на этот счет у меня имелось. И по симптоматике, и по ощущениям. То, что со мной происходит сейчас, было вне моего разума. И да, а разумен ли я вообще?
— Чего не доел-то? — невидяще глядя перед собой, я не заметил, как коварная мерзавка с лицом падшей ангелицы приблизилась к моему скрипучему одру.
— Разве это еда? Вон, из коридора, то да, едой пахнет, а это бурда, — я пренебрежительно отвернулся от тарелок, да и не до еды мне сейчас было.
— Тебе сейчас только такое и можно. Потерпи немного и скоро пропишут нормальную диету, — без всякого намека на веселье и подначку деловито пояснила мне Марина.
— Как скажешь, душа моя, с кем бы спорил, а с тобой не смею, уж больно ты собой хороша! — примирительно начал я восстанавливать добрые отношения с той единственной и неповторимой, которая мне могла что-то подсказать, и чем-то помочь в этом квесте.
— Тебе в туалет надо? Утку? —
