– Ну зачем тебе нужно говорить всем правду? – горько сказала она зеркалу и пошла дальше.
Джулия открыла дверь в кабинет, который был гораздо темнее гостиной. Оттилия поспешила зажечь лампу. Шикарный бронзовый канделябр, когда-то украшавший потолок кабинета, был продан одним из первых. Над камином, уже зажженным Катоном, висел портрет Клода. Джулия посмотрела на брата и улыбнулась:
– Сегодня я поужинаю в твоей компании, ты не против?
Портрет промолчал, и Джулия села за накрытый стол.
Одна из многочисленных странностей единственной из оставшихся по эту сторону зеркала Таффарелов заключалась в том, что Джулия каждый день ужинала в новой комнате. Более того, каждый раз она облачалась пусть и не в новое, но все же другое платье. Катон открыл окно, и в кабинет ворвались свежий воздух и ароматы теплого вечера, смешавшиеся с запахом еды. Сегодня Оттилия приготовила марсельский суп и мидии с лимонным соком. На столе стояли открытая бутылка шабли и зажженная свеча в серебряном подсвечнике.
– Я помню, как ты позировал, Клод, – сказала она портрету. – Ты всегда был непоседой. Художник был очень талантлив, а ты не давал ему сосредоточиться, постоянно вертя головой и болтая со мной. Но портрет удался. Все, кто посещал наш дом, говорили, что это лучший портрет из всех, что им доводилось видеть.
Оттилия забрала пустую посуду и молча удалилась, оставив хозяйку наедине с воспоминаниями. Позже она присоединилась к мужу. Катон сидел на ступеньках, в десяти метрах от двери в кабинет, на тот случай, если хозяйке что-нибудь понадобится.
Джулия налила в бокал вина, ей не хотелось звать слуг. Она помолчала, глядя на закат, и пригубила вино. Затем посмотрела на брата, и по щеке ее скатилась одинокая слеза.
– Ты был самым красивым человеком в мире, Клод.
В это время в поместье Белыпас Мишель Мартино лежала обнаженная на огромной кровати из канадского клена и сладко потягивалась, глядя на свои стройные длинные ноги. Из открытого окна легкое дуновение ветерка долетело до прекрасной молодой женщины и слегка охладило шелковистую кожу, влажную от пота. Несмотря на то, что Мишель с Леоном были женаты больше года, они в отличие от большинства других молодых пар не утратили безграничной нежности и неутолимой страсти друг к другу. Они, как и прежде, получали огромное удовольствие от физической близости и старались заниматься любовью как можно чаще.
Мишель закрыла глаза и представила себе, как целует своего любимого мужчину. Она почти чувствовала на себе его руки, почти видела, как он целует ее каштановые волосы, как склоняется ниже, чтобы поцеловать ее в яркие полные губы…
– Лео-о-о-н, – промурлыкала она, – ну где же ты, приди скорей.
Мужа не было дома целых два дня, и она заждалась его возвращения из Нового Орлеана. Сегодня он должен был приплыть на пароходе, но задерживался, и Мишель очень скучала. Но ничего, она приготовит ему подарок. Она подаст ему себя на блюдечке с голубой каемочкой. Мишель загорелась новой идеей и, вскочив с кровати, начала кружить в танце по комнате. Они не стеснялись друг друга – сказывалась ее испанская кровь, – и страсть била из нее ключом. В своих сексуальных играх они заходили так далеко, как только могут влюбленные мужчина и женщина. В поместье не осталось ни одного уголка, где бы они не предавались ласкам. И сейчас Мишель пыталась придумать что-нибудь новенькое, чтобы удивить мужа. Первым делом она приняла ванну с лавандой, натерлась розовым маслом и накинула легкое шелковое платьице, которое едва прикрывало все прелести ее роскошного молодого тела. Затем, слегка призадумавшись, она вспомнила о теплице, что стояла за домом. Там в самом дальнем углу были сложены чистые мешки для сбора урожая. Мишель представила, как Леон набрасывается на нее в темноте и жаре теплицы, как они окунаются в водоворот страсти на жестких холщовых мешках, и чуть не упала в обморок от желания.
– Ах, скорее, Леон, скорее.
Выйдя из дома, она предупредила рабов, чтобы они не смели показываться на западном склоне до полуночи, и бросилась в сторону теплицы. По дороге она нарвала фиалок и, дойдя до укромного закутка, разделась, легла на мешки и осыпала свое тело цветами. Что ж, Леону наверняка понравится.
В поместье Виктуар не было никаких причудливых строений. Все было просто, но со вкусом. Единственным отдельно стоящим зданием была кухня, и продиктовано это было скорее соображениями удобства – в этом жарком влажном климате всем хотелось прохлады, – нежели архитектурными изысками. Кухня была выложена из кирпича и соединялась с домом стеклянным проходом. На кухне не просто готовили еду и ели, она была средоточием активности всего дома, сердцем поместья.
Своей популярностью кухня была обязана управляющей, тетушке Лолли. Негритянка вела хозяйство твердой, но любящей рукой, и на кухне она царствовала безраздельно. В это время дня ее бархатный голос заполнял все это помещение и его можно было услышать далеко за пределами кухни.
– Вермилион! Если ты переваришь омаров, я тебе уши надеру. Либертин, цикорий нужно молоть еще. Я хочу, чтобы он был похож на сахарную пудру, а не скрипел на зубах, точно песок. Хармони, если ты сожжешь рис и бобы, я сошлю тебя обратно на плантацию.
Тетушка Лолли была полной женщиной, ростом выше среднего, с кожей цвета каменного угля. Улыбка не сходила с ее лица, а карие глаза светились добротой и энергией. Десятки тоненьких косичек были забраны в тугой пучок на затылке и закреплены там намертво. Одета она была в простое хлопчатобумажное платье, поверх которого сиял девственной белизной безупречный передник. На немалого размера груди висел мешочек с каким-то талисманом вуду, от которого исходило ощутимое зловоние. Правда, обитатели поместья привыкли к нему и воспринимали необычный запах как аромат пряности. Тетушка Лолли вполне искренне верила как в Христа, так и в древнюю магию вуду, отдавая должное почтение и тому и другому в равной степени. Так, на всякий случай.
Обмахиваясь пальмовым веером, Лолли порхала по кухне, следя за всем сразу, не забывая поглядывать и на старые дедушкины часы, которые стояли у двери. Она не переставала отдавать ценные указания своим поварятам, заглядывая в каждое блюдо с готовящейся едой.
Внуки владельца плантации, Теофила Бошемэна, также торчали здесь, внося свою лепту в общий хаос, царивший на кухне. Они очищали речную воду. Денис, Флер и крошка Бланш стояли на стульях рядом с невероятными по размеру кувшинами с водой. Комья квасцов в большом количестве лежали на дне каждого, и в задачу детей входило перемешивание воды вплоть до полного очищения.
– Денис, Флер, вы только не вздумайте сейчас бросить это занятие. Бланш, детка, ну-ка живо полезай обратно на стул. Я же сказала тебе, никаких сладостей до еды. Если ты не будешь мешать воду, она не очистится, а если она не очистится, то дедушка будет пить грязную воду. Ты же не хочешь, чтобы он пил грязную воду?
