— Мы идем со скоростью девять узлов (немного больше шестнадцати с половиной километров)! — с гордостью сказал баск, покуривая неизменную сигарету. — Через пятнадцать часов, если все будет хорошо, высадитесь в Оране, всего лишь на пять часов дольше, чем если бы плыли на пароходе.
— Я тем более счастлив от нашей встречи, капитан, что больше всего люблю плавать под парусами. Рейс без вибрации от винта, без угольной пыли, без ужасного машинного духа чрезвычайно приятен…
Польщенный капитан, не привыкший к подобным тонкостям, провозгласил целый панегирик[33] маневрированию под парусами вообще и своему кораблю в частности.
Он управлял им уже десять лет, совершая частые походы в Леванто[34], превращавшиеся нередко в настоящие скоростные гонки, и не отказывался по случаю от небольшой контрабанды, с успехом проводя за нос таможенников.
К сожалению, мои слишком элементарные познания в морском деле не позволяли по достоинству оценить все, что любезно описывал мой собеседник, но я гордился его доверием, и это ему нравилось.
Не входя в недоступные детали, я все же счел долгом заметить, что при столь малом экипаже и таком сильном волнении суденышко подставляет ветру очень значительную площадь парусов.
— А!.. А!.. — ответил он, улыбаясь. — Вам это кажется странным… Но заметьте, что мои мачты устроены по-особому, как и на большинстве кораблей Леванто, так что все верхние паруса убираются раньше нижних и обеспечивают безопасность…
Технические объяснения продолжались бесконечно, и при всем интересе к ним я благословил ту минуту, когда появился юнга с приглашением к обеду.
Сеньор Эскуальдунак управился с едой очень проворно, как человек, который не может надолго покинуть управление судном, и оставил меня в компании солидных бутылок, демонстрируя обоснованный эклектизм[35], что касается обустройства и использования камбуза.
Затем я, в свою очередь, поднялся на палубу, чтобы продолжить нескончаемую и довольно бессвязную беседу, которую капитан поддерживал весьма охотно.
Мы плыли уже пять часов, и ветер все усиливался, когда мой собеседник вдруг пронзительно вскрикнул и бросился к штурвалу, хрипло подавая какие-то непонятные команды.
Внезапно я испытал непередаваемое ощущение провала в морскую пучину и машинально уцепился за опору бизань-мачты. В тот же миг настоящий водяной смерч обрушился на палубу и послышался ужасный треск.
Какие-то секунды суденышко оставалось на боку, подобно животному, пораженному насмерть неожиданным ударом. Мгновение невыносимой тоски. По резкий поворот штурвала выпрямляет кораблик, в мгновение ока верхние паруса снова полощутся на ветру, зачерпнутая вода убегает через шпигаты[36]. Опасность миновала, страху было больше, чем беды.
Однако, сколько видно глазу, волны поднимаются все выше. Тучи сгущаются, ветер свирепеет, и мне кажется, что мы крутимся на месте.
Все еще прикованный к своей мачте, промокший насквозь, хоть выжми, я ожидаю окончания маневра, потом продвигаюсь к капитану, придерживаясь за бортовые коечные сетки, поскольку движения судна хаотичны.
— Внезапная перемена ветра, — коротко бросает он, как бы отвечая на незаданный вопрос. — Мы убегаем от непогоды. Прибудем к месту, когда Всевышний соблаговолит… Лучше бы вам спуститься… Нехорошо здесь, может напасть морская болезнь… Я отвечаю за все, насколько это в человеческих силах.
Безропотно повинуюсь. Это лучшее, что можно сделать.
Случается порой, человеку, попавшему в шторм, хочется разыграть свой маленький спектакль. Я слышал от некоторых, как они, не желая покидать палубу, заставляли привязывать себя к мачте, дабы насладиться стихией в ее высшем проявлении. Писатели соответственно воспроизводят свои впечатления вдохновенным пером, расписывая собственный стоицизм[37], восхищение которым якобы окрыляло команду.
Не скажу обо всем этом ни единого слова. У матросов есть более важные дела, чем восторгаться господином, пожелавшим сыграть героя. Это хорошо на расстоянии, чтобы «эпатировать[38] буржуа», но абсолютным пустяком выглядит на борту корабля в гибельную минуту.
Я попросту спустился в каюту, переоделся в сухое и прозаично улегся. В конце концов, хотя корабль и продолжал выплясывать бешеную сарабанду[39], меня охватил сон. И вполне естественно, ведь глаза мои не смыкались ни на минуту со времени отъезда из Сен-Лорана-де-Сердана, ни в дилижансе, ни в поезде от границы до Картахены.
И я вздремнул этак часов двенадцать…
Внезапно войдя в каюту в морских высоких сапогах, меня разбудил капитан.
— Как! — удивился он. — Вы еще спите?.. Ну, это хорошо… Очень, очень хорошо…
— Ну конечно! Ничего другого не оставалось. Я ведь не моряк… Кстати, где мы находимся?
— Должен прежде всего сказать, что мы все время уходим от непогоды…
— Черт побери!
— …со скоростью тринадцать узлов в час.
— Или двадцать четыре километра семьдесят шесть метров, если не ошибаюсь. Но куда же мы движемся?
— Прямиком на Гибралтар!
— О, Боже! Так нам в Оран не попасть.
— Невозможно выдержать курс.
— Не сомневаюсь.
— Надо было удерживаться в открытом море, чтобы нас не снесло на берег и не разбило в щепки… Если, как я опасаюсь, штормовой ветер продлится, мы вынуждены будем укрыться в бухте Альхесираса.
— Понятно. Это далеко?
— Часов семь ходу.
— Так, так, — пробормотал я себе под нос, — все просто замечательно, цепочка моих злоключений не обрывается.
Естественно, ураган нарастал и полнился новой силой, так что знакомство с Гибралтаром могло состояться не через семь часов, а, дай Бог, через десять…
Меня одолевали горестные размышления: когда же и как я попаду в Алжир? Я поделился своими опасениями с капитаном.
— Э-э… Э-э… — ответил он с обескураживающим хладнокровием, — шквальный ветер продлится еще дня четыре, затем, по крайней мере два дня, море будет успокаиваться… Нот и считайте: шесть дней да плюс переход из Альхесираса в Оран, добавьте еще часов сорок…
— Но это потерянная неделя, а мое время ограничено.
— Ах!.. Если бы вы вместо Орана высадились в Танжере… Марокко для путешественника, да еще охотника, ничуть не хуже Алжира…
— Однако… Это мысль… После того, что случилось… Почему бы и нет… Я никого не знаю в Марокко, по крайней мере, есть надежда встретить там что-нибудь неожиданное. Капитан, решено! Мы идем в Танжер.
— Отлично! Разобьюсь в лепешку, чтобы доставить вас туда за три часа, или я больше не командир! Лево руля!
