Моменты, подобные имевшему место в 480 году до н. э. морскому сражению между греками и персами при Соломине, когда столь многое решалось в столь малое время, не так уж часты в человеческой истории. (Наверное, к ним можно было бы причислить и Хиросиму, но, если не считать развернувшейся в наши дни борьбы за ядерное разоружение, исторические последствия этого события пока еще полностью не выявлены.) Соломин представлял собой нечто большее, нежели просто битва. То был кульминационный момент противостояния между Востоком и Западом, во многом определивший магистральные пути дальнейшего развития человечества. Попытка сдержать распространение эллинистического индивидуализма[11] была предпринята под главенством персов, но они несли и насаждали систему представлений и ценностей, общую для всех централизованных деспотий восточного Средиземноморья. Недаром Виктор Дэвис Хансон отмечает, что в языках прочих средиземноморских народов аналогов греческим словам «свобода» и «гражданин» просто-напросто не существовало.
С чисто военной точки зрения кампания, которую замыслил владыка персидской державы Ксеркс, по размаху, длительности подготовки и сложности планирования может быть сопоставлена с такими операциями, как поход «Непобедимой Армады» или высадка союзников в Нормандии. Военное противоборство, высшей точкой которого стал Соломин, представляло собой последнюю историческую возможность в зародыше подавить западную культуру.
Виктор Дэвис Хансон является автором девяти книг, среди которых наиболее известны «Западный способ ведения войны», «Иные греки» и «Кто убил Гомера?» (в соавторстве с Джоном Хитом). Его исследование «Поля без грез», посвященное проблеме отмирания семейного фермерства, названо Ассоциацией книжных обозревателей Сан-Франциско лучшей нехудожественной книгой 1995 года. Хансон преподает античную историю в Университете штата Калифорния.
Когда б склонилось счастье к большинству была б победа нашей...
Но бог какой-то наши погубил войска, тем, что удачу разделил не поровну — говорит матери Ксеркса гонец, действующее лицо трагедии «Персы»[12] автор которой, афинский драматург Эсхил, по некоторым сведениям, сам участвовал в Саламинской битве. Но что, если бы чаша весов и впрямь склонилась в другую сторону? Что, если бы персы взяли верх? Ведь нельзя не признать, что они располагали всем необходимым для победы и едва не одержали ее. Да что там, они должны были победить! А если бы флот, созданный и возглавлявшийся афинским государственным деятелем и военачальником Фемистоклом, потерпел поражение, то не сделало ли бы это невозможным возникновение и развитие западной цивилизации, во всяком случае в том виде, в каком она существует ныне, две с половиной тысячи лет спустя? Или же Фемистокл, случись ему уцелеть при Саламине, сумел бы предоставить свободе и демократии второй шанс, отплыв с остатками афинян в Италию?
«В тот день на дрожащих весах истории балансировала судьба мира. Один другому противостояли не просто два занявших позиции, изготовившихся к бою флота, а вся мощь восточного деспотизма, собранная под властью единого владыки, и разрозненные силы отдельных городов-государств, не обладавших мощными ресурсами, но воодушевленных идеями личной свободы. То был ярчайший и славнейший в истории пример полного торжества духовного начала над материальным».
Приведенный выше отзыв о Саламине и его последствиях принадлежит немецкому мыслителю Георгу Гегелю, нередко становившемуся выразителем апокалиптического взгляда на историю. Но современники битвы — древние эллины — придерживались того же мнения. В трагедии Эсхила «Персы» легшее в ее основу историческое событие, «чудесная победа при Саламине», объясняется тем, что боги покарали мидян (персов) за их высокомерие, вознаградив свободолюбие и отвагу эллинов. Эпиграфические памятники прямо говорят, что эллинские моряки «спасли священную Грецию», не допустив, чтобы она «узрела день рабства». Согласно преданию, Эсхил был участником великой битвы, Софокл танцевал на празднестве в честь одержанной афинянами победы, а Эврипид родился в день сражения. По справедливости все последующие две с половиной тысячи лет Европе следовало бы отмечать годовщину чуда при Саламине, как день спасения, обеспечивший будущий расцвет цивилизации и культуры под эгидой победоносной Афинской демократии. Храмы Акрополя, афинская трагедия и комедия, философия Сократа и сама история как наука — все это явилось миру после греко-персидских войн. Победа при Саламине не просто спасла Элладу: поразительная победа афинян предопределила их последующие культурные достижения
До Саламина Греция представляла собой конгломерат карликовых городов-государств, разобщенных, бедных, слабых и трепетавших пред неодолимой мощью царей Персии, властвовавших над семьюдесятью миллионами подданных. После Саламина эллины не вспоминали о страхе перед иноземным вторжением[13], пока не столкнулись с римлянами. Ни персидские цари, ни иные восточные завоеватели не ступали на землю Греции на протяжении двух тысячелетий, до Османского завоевания, случившегося уже в XV веке н. э. Завоевания, которое, кстати, наглядно показало, что не будь в свое время остановлена персидская экспансия, побежденная Греция оказалась бы под многовековым игом.
До Саламина Афины представляли собой полис с довольно эксцентричной по тем временам системой управления: шел всего-навсего двадцать седьмой год существования радикальной демократии[14] и итоги этого политического эксперимента были еще далеко не очевидны. После сражения Афины встали во главе стабильного и мощного политического союза, а ставшая преобладающей в Эгейском бассейне демократическая культура подарила нам Эсхила, Софокла, Парфенон, Перикла и Фукидида. До морского сражения эллинское единство представлялось эфемерным, а о том, что греки не только отстоят свободу, но и станут вмешиваться в дела соседних держав, никто даже не помышлял. После Саламина на протяжении трех с половиной столетий эллинские войска, имевшие несомненное преимущество и в вооружении, и в тактике, не знали себе равных от южной Италии до берегов Инда.[15]
Персидское царство завоевывает Грецию. Вторжение Ксеркса 479-480 г. до н.э. и Саламинская битва, 480 г. до н.э.
Если греко-персидские войны являли собой один из определяющих этапов мировой истории, то Саламин стал поворотным пунктом греко-персидских войн. И если Саламин представлял собой кардинальный прорыв в судьбах греческого сопротивления персидскому натиску, то в преодолении разногласий и достижении эллинского единства невозможно переоценить роль не столь уж многих людей — горсти афинян и их вождя Фемистокла. Содеянное ими в конце сентября 480 года до н.э.[16] в водах у афинского побережья определило многое из того, что мы на Западе ныне воспринимаем как должное.
Во-первых, следует помнить, что десятилетие греко-персидских войн, ознаменованное такими вехами, как битвы при Марафоне (490 г.), Фермопилах и Артемисии (480 г.), Саламине (480 г.), Платеях (479 г.) и Микале (479 г.), являлось для Востока последней исторической возможностью подавить в эмбриональном состоянии основополагающие элементы будущей общеевропейской цивилизации. Созданное эллинами радикально-динамичное политическое «меню» включало в себя конституционную форму правления, уважение к частной собственности, милиционную систему организации обороны, гражданский контроль над военными силами, свободу научной мысли, рационализм, а также разделение полномочий между духовной и светской властью. Те самые элементы, которые, будучи занесенными эллинами в Италию, распространились впоследствии по всем землям, попавшим под влияние Римской империи. Ведь нельзя не отметить, что в языках прочих средиземноморских народов аналогов таким греческим словам, как «свобода» или «гражданин», попросту не существовало, а в их политической жизни господствовали деспотичные, либо племенные, либо теократические монархии[17]. В наш век сосуществования многих культур будет не лишним отметить, что древняя Греция являлась средиземноморской страной лишь по природным условиям, тогда как духовные ценности ее жителей совершенно не совпадали с таковыми их соседей.
Гегель помнил о том, что, возможно, забыли мы: случись Греции стать западной провинцией Персидской державы — и земли свободных граждан перешли бы со временем во владение Царя Царей[18] общественные строения на агоре превратились бы в лавки восточного базара, а гоплиты, наряду с «бессмертными» Ксеркса[19] составили бы ударные отряды персидского войска. Вместо эллинской науки и философии, культивировавших дух рационализма и свободного познания, под крылом персидской чиновничьей и жреческой бюрократий расцвели бы разве что суеверия вроде астрологии или ворожбы. Персидские цари свели бы роль выборных органов самоуправления к облегчению задачи выколачивания из народа податей, историю — к восхвалению деяний Царя Царей, а все должности стали бы раздаваться по прихоти сатрапа, считавшегося разве что с советами магов.
