— Eccellenza! — вскрикнула она. — Что вам надо? Зачем вы приходите в такую пору? Ради Бога! Я сердита, очень сердита на вас! — Он заговорил опять. — Да, да, правда! — ответила она. — Вы забыли вашу записную книжку! Сестренка моя бегала с нею в гостиницу, но вы, кажется, живете наверху, в самом монастыре! Она искала вас там поутру! Вот книжка! — Она вынула ее; он что-то проговорил опять; она энергично, покачала головой. — Нет, нет! Что вы выдумали! Двери не открою! Вы не войдете! — Она подошла к окну и открыла его, чтобы отдать книжку. Он схватил ее руку, и она уронила книжку на подоконник. Затем Дженаро просунул голову в отворенное окно, а молодая женщина быстро отскочила к тому, которое было ближе ко мне. Теперь мне было слышно каждое слово Дженаро.
— И вы не хотите позволить мне поцеловать в знак благодарности вашу прекрасную ручку? Не хотите никакой награды за находку? Даже не хотите дать мне стакана вина? А я умираю от жажды! Что же в этом дурного? Почему мне нельзя войти?
— Нет! — ответила она. — Нам не о чем говорить с вами в такую пору. Возьмите вашу книжку и дайте мне закрыть окно!
— Я не уйду, — сказал Дженаро, — пока вы не протянете мне руки, пока не поцелуете меня, — вы обманули меня сегодня, поцеловав этого дурака!
— Нет, нет! — сказала она, но, несмотря на свой гнев, рассмеялась. — Вы хотите силой добиться своего! Ну, а я не хочу и не хочу!
— Ведь мы же видимся с вами, наверно, в последний раз! — продолжал Дженаро мягким, умоляющим тоном. — И вы можете отказывать мне, не хотите даже протянуть мне на прощанье руки! Большего я не требую, хотя сердце мое и хотело бы высказать вам много, много! Сама Мадонна желает, чтобы люди любили друг друга, как братья и сестры! Я и хочу по-братски поделиться с вами моим золотом! Сколько нарядов вы купите себе на эти деньги! Вы будете еще вдвое красивее, все подруги станут завидовать вам, и никто, никто не узнает о нашем счастье! — И он одним прыжком очутился в комнате. Молодая женщина вскрикнула:
— Иисус, Мария!
Я с такой силой ухватился за раму окна, что стекла задребезжали. Затем, точно подталкиваемый невидимой силой, я перебежал к открытому окну и вырвал из виноградника жердь, чтобы иметь хоть какое-нибудь оружие.
— Это ты, Николо? — громко вскричала молодая женщина.
— Я! — ответил я грубым, твердым голосом. Дженаро живо выскочил в окно; плащ его вздуло ветром, лампа погасла, и в комнате стало темно.
— Николо! — дрожащим голосом закричала красавица, высовываясь из окна. — Ты вернулся? Слава Мадонне!
— Синьора! — сказал я.
— Святители! — вскрикнула она. Затем окно захлопнулось. Я стоял как вкопанный. Прошло несколько мгновений, и я услышал, что она тихо идет по комнате; вот отворилась и опять захлопнулась дверь, и послышались удары, точно вбивали молотком гвозди. «Теперь она в безопасности! — подумал я и тихо отошел, радостный и довольный как нельзя более. — Теперь я поквитался с нею за ее поцелуй! Знай она, что я явился сейчас ее ангелом хранителем, она, пожалуй, подарила бы мне еще один!»
Едва я успел вернуться в монастырь, меня позвали к ужину; раньше же никто не хватился меня. Дженаро к ужину не явился; Франческа стала беспокоиться, и Фабиани посылал за ним гонца за гонцом во все стороны, пока он, наконец, не отыскался — Дженаро рассказал нам, что заблудился, гуляя в горах, да, к счастью, встретил крестьянина, который и вывел его на дорогу.
— Да, одежда ваша вся в клочьях! — заметила Франческа. Дженаро схватился за полу сюртука.
— Этот клок я оставил на терновом кусту! И Бог знает, как это я заблудился! Вечер был такой прекрасный, но стемнело как-то вдруг, я хотел сократить себе дорогу, да и совсем сбился с нее.
Франческа и Фабиани посмеялись над его приключением; я тоже; ведь мне-то оно было известно лучше, чем другим; затем мы все выпили за его здоровье. Вино было превосходное и привело нас в самое веселое расположение духа. Когда мы разошлись по своим комнатам, ко мне вошел полураздетый Дженаро; его комната приходилась рядом с моей. Он, смеясь, положил мне руку на плечо и дружески посоветовал не слишком мечтать о молодой красавице, виденной нами утром.
— Поцелуй-то все-таки достался мне! — шутливо сказал я.
— Да, да! — ответил он, смеясь. — И вы думаете, что она обделила меня своей благосклонностью?
— Кажется!
— Ну, нет, этого еще со мной не случалось! — сухо возразил он, словно его обидели. Но вот на губах его снова заиграла улыбка, и он шепнул мне: — Я бы рассказал вам кое-что, да будете ли вы скромны?
— Расскажите, расскажите! — попросил я. — У меня не вырвут ни словечка! — И я приготовился слушать его сетованья по поводу неудачного похождения.
— Я нарочно забыл сегодня в саду красавицы мою записную книжку, чтобы иметь предлог вернуться туда вечером. В эту пору женщины не так строги. Так вот где я был! И платье я разорвал, перелезая через забор в ее сад.
— Ну, а красавица-то что же? — спросил я.
— Она была еще прекраснее, — сказал он, многозначительно кивая головою, — и вовсе не так строга, когда мы очутились с нею наедине! Да так я и думал! Вам она дала один поцелуй, а мне тысячу, да и свое сердце в придачу! Всю ночь буду мечтать о своем счастье! — Он послал мне воздушный поцелуй и выбежал из комнаты.
Поутру, когда мы вышли из монастыря, небо было точно задернуто сероватой пеленой. На берегу дожидались нас наши бравые гребцы, опять перенесли нас через буруны и усадили в лодку. Мы направились к Капри; вот пелена разорвалась на клочки — легкие облачка, и небо стало как будто вдвое выше, вдвое синее. На море стояла тишина, не было даже ряби. Чудный Амальфи скрылся за скалою. Дженаро послал в ту сторону воздушный поцелуй и сказал мне:
— Там мы рвали розы!
«Ты-то, по крайней мере, накололся на шипы!» — подумал я, утвердительно кивая ему головой.
Перед нами расстилалась безграничная синева моря, уходившая к берегам Сицилии и Африки; налево лежал гористый берег итальянского полуострова, изрытый причудливыми пещерами; перед некоторыми из них были расположены маленькие города, словно выползшие из мрачных пещер погреться на солнышке; в других сидели рыбаки, жарившие себе на кострах пищу или смолившие лодки. Вода морская была похожа на голубое масло; мы погружали в нее руки, и они принимали в ней тот же оттенок. Тень лодки на воде была чистейшего синего цвета, а тени весел представлялись змейками всех оттенков голубого. «Чудное море! — восторгался я в душе. — Ничто в природе, исключая неба, не может сравниться с тобой красотою!» Я вспомнил, как любил в детстве лежать на спине и, глядя ввысь, мечтать, что ношусь в голубом эфире; теперь мне казалось, что мечта моя сбылась. Мы проплыли мимо трех скалистых островков «I galli»; они состоят из мощных каменных глыб, нагроможденных одна на другую и похожих на выросшие со дна морского гигантские башни. Голубые волны омывали зеленоватые камни. В бурю тут, должно быть, образовывалась настоящая Сцилла с ее воющими собаками. Волны сонно плескались о дикий, голый мыс Минервы, служивший в древности пристанищем сирен; перед ним же лежал романтический Капри, откуда Тиверий, утопая в сладострастии, любовался на Неаполитанский залив. Гребцы наши натянули паруса; ветер и течение несли нас к острову. Вода была здесь необычайно чиста и прозрачна; мы как будто плыли по воздуху; каждый камешек, каждая тростинка, находившиеся на саженной глубине, виднелись под водою так явственно, что у меня просто кружилась голова, когда я глядел из лодки в эту прозрачную бездну, над которою скользил. К острову можно пристать лишь с одной стороны; окружающие его кольцом отвесные и гладкие, как стены, скалы спускаются со стороны Неаполя уступами вроде амфитеатра; уступы покрыты виноградниками, апельсиновыми и оливковыми рощами; внизу же, у самой воды, разбросаны рыбачьи хижины и стоит сторожевая будка. Повыше выглядывает из зелени садов городок Анна-Капри, в который ведет крошечный подъемный мостик и ворота. Мы остановились отдохнуть в гостинице «Пагани», построенной в тени высоких пальм. После обеда мы решили отправиться верхом на ослах к развалинам виллы Тиверия; время же между завтраком и обедом Франческа и Фабиани хотели посвятить на отдых перед предстоявшей прогулкой. Но мы с Дженаро в этом совсем не нуждались. Островок казался мне таким маленьким, что его, по-моему, можно было объехать на лодке часа в два и рассмотреть высокие скалистые своды, возвышающиеся из воды с южной стороны острова. Мы наняли лодку с двумя гребцами; дул ветерок, так что полпути мы сделали под парусами. Волны разбивались в пену о низкие рифы, между которыми были протянуты рыбачьи сети. Пришлось объехать их. Прогулка была превеселая. Скоро мы видели перед собою только море, небо да отвесные скалы. В трещинах этих серых каменных громад кое-где мелькали кусты алоэ и дикие левкои; скалы были до того неприступно круты, что на них не отыскал бы точки опоры для ног и каменный козел. Внизу, под бурунами, разбивавшимися в мелкие, сверкавшие голубыми искрами брызги, виднелись приросшие к скалам кроваво-красные морские яблоки; скалы как будто сочились кровью от ударов волн. Вот, наконец, открытое море осталось справа, остров же лежал слева, и мы увидели в скалах глубокие пещеры, слегка выставлявшие из воды свои каменистые своды. В этих-то пещерах и жили сирены; цветущий Капри служил только крышей их скалистого замка!
