Ветер бил в лицо. Я обмотал голову тряпкой, которую раздобыл в лагере гетманов перед отъездом. Развалины приближались, сверху было видно, что это остатки небольшого поселка домов на двадцать, с треугольной асфальтовой площадью в центре и тремя расходящимися от нее улицами. Дальше раскинулась пустошь, границей которой служил крутой склон Крыма. В бинокль я видел, что слева от площади стоит длинный двухэтажный дом, вдоль которого тянется ряд канализационных люков без крышек.
Лонгин, обернувшись, показал в сторону поселка, и я кивнул. Воевода наклонился к водителю, передал ему приказ, и наш трицикл, вильнув, стал обгонять тот, что ехал первым. Придерживаясь за скобу, Лонгин выпрямился на подножке. На спине его в ножнах висела кривая сабля, на ремне по бокам — два больших двуствольных пистолета с крупными собачками и плавно изогнутыми толстыми рукоятями.
— Дальше — Арка! — прокричал он, снова повернувшись.
— Да! — крикнул я в ответ.
— По ней вниз спустимся?
— Да!
— А потом?
— Я покажу. Помедлив, он крикнул:
— Скажи сейчас. Если что-то случится в дороге, мы не будем знать, куда ехать.
В этом предложении было столько прямолинейной солдатской хитрости, что я, не удержавшись, протянул руку через борт короба и похлопал его по отнюдь не стариковскому, крепкому широкому плечу.
— Под твоей защитой, воевода, со мной ничего не случится!
Лонгин дернулся, будто собрался выхватить саблю и отсечь мне кисть. Ефим схватил меня за рукав и заставил убрать ладонь.
Воевода сел. Мы почти обогнали первый трицикл, наш водитель привстал и что-то прокричал над лобовой броней — выгнутым листом железа со смотровой прорезью. Другой, в круглых темных очках на резинке, кивнул, поворачивая к поселку, после чего мы снова начали отставать от его трицикла.
— Всем такие очки надо было выдать, — проворчал я, протирая слезящиеся от ветра, дыма и пыли глаза.
Сзади раздались негромкие взрывы — один, второй, третий, — и все мы, кроме водителя, обернулись. Последний трицикл замедлил ход. Взрывы не смолкали, каждый сопровождался струей дыма и искрами, бьющими из-под сиденья.
— Не выдержал мотор, — сказал Ефим.
— Теперь нас одиннадцать, а не четырнадцать, — заметил я. — А у Миры не меньше двадцати людей.
Трицикл встал, водитель выпрямился на подножке и скрестил высоко поднятые руки, показывая, что для его экипажа путешествие закончено. Наши машины мчались дальше, не снижая скорости.
Ефим что-то сказал Гену, тот пересел подальше и отвернулся. Старшина придвинулся ко мне, просунув штык-нож карабина в узкую прореху между прутьями пола, упер в них ствол, положил на приклад локти и сказал:
— Лада хотела ехать с нами. Но я уговорил воеводу не брать ее.
Я молчал, не понимая, почему он заговорил со мной. Ефим в упор глядел на меня, и вдруг я сообразил, что суровая неподвижность на его лице показная, а на самом деле он не очень-то уверен в себе. Да и совсем молодой… ну, как я. Хотя, пожалуй, все же нет. Взрослость человека зависит от его жизненного опыта, а я за свою жизнь повидал многое. И хотя лет нам было примерно одинаково, разница между мной и Ефимом заключалась в том, что он очень хотел казаться старше, чем был на самом деле, а я и был старше, чем выглядел.
Сузив глаза, старшина положил руку мне на затылок и притянул мою голову к себе. Он, наверное, хотел сделать это по-мужски, широким властным жестом, но получилось неубедительно.
— Может, ты не Марк, не управитель Херсон-Града, но она страдает из-за тебя, и поэтому я тебя все равно не люблю, — зло проговорил он. — Но я люблю ее. Поэтому когда мы приедем к машине, когда ты будешь больше не нужен, я очень постараюсь, чтобы ты погиб.
Я отпихнул его локтем и сбросил руку с шеи.
— Лонгин хочет меня убить, Мира тоже, Марк мечтает о моей смерти, теперь ты еще… Слишком вас много. Ты меня вообще не интересуешь, старшина. Катись подальше со своей любовью.
На лице Ефима заиграли желваки, он сцепил зубы так, что мне показалось — сейчас между ними проскочит искра. Я отвернулся, услышав хриплое тявканье.
Мы приближались к поселку. К трициклам вылетела небольшая стая песчаных шакалов, и один с ходу прыгнул на водителя головной машины. Грохнул выстрел, зверя отбросило назад, он с визгом покатился в пыли. Открыли огонь другие гетманы, Ген тоже начал стрелять. Несколько мгновений вокруг грохотало, запах пороха мешался с тяжелым духом солярки, над трициклами взлетали дымовые облачка, ветер уносил их прочь — а потом оставшиеся в живых шакалы с воем разбежались.
Колеса застучали по стыкам присыпанных песком бетонных плит, и водители снизили скорость. Машины катили между двумя рядами одинаковых серых построек, я мог заглянуть в окна, за которыми открывались просторные пустые помещения. Сквозь трещины в полах пробивалась чахлая трава.
Мы въехали на треугольную площадь. По правую руку шла поросшая колючкой канава, по левую — длинное приземистое здание, перед которым тянулся ряд открытых канализационных люков.
Водитель первого трицикла глянул назад, воевода подал знак увеличить скорость — гетман кивнул и снова пригнулся за листом брони. Машины начали разгоняться, когда что-то появилось из-за дальнего конца здания.
Сначала я решил, что это какой-то зверь… но ни у одного крымского мутафага нет трех сваренных вместе, торчащих вверх выхлопных труб, извергающих клубы вонючего черного дыма, по сравнению с которым сизые отрыжки наших двигателей казались нежным утренним туманом над рекой.
Машина напоминала животное, потому что ее покрывали меховые шкуры, прибитые прямо к капоту и багажнику. Из капота торчал кривой рог с нанизанным человеческим черепом.
Облаченный в неописуемую рвань полуголый водитель с протяжным воем крутанул руль, и машина помчалась наперерез первому трициклу.
— Огонь! — громовой голос Лонгина заглушил рев двигателей. Ефим схватил карабин, но так неловко, что тот выпал из рук, ударившись о дно короба. Ген вскинул свой, внизу воевода поднял пистолеты.
На крыше приземистого здания возникли силуэты с луками и копьями, из канализационных люков высунулись головы.
— Мутанты! — крикнул Ефим. — Мутанты-людоеды! Трициклы рванулись вперед. Обвешанная шкурами машина, оставляя позади облако черного клубящегося дыма, с ревом приближалась. Позади водителя выпрямился во весь рост огромный человек… впрочем, не очень-то это создание смахивало на человека. Как и у некоторых кочевников, от его переносицы вверх шел ряд бугров, похожих на позвонки, делил надвое лысую башку и спускался по загривку к спинному хребту. Я не слишком хорошо разбирался в анатомии, но понимал, что это не может быть позвоночник, хотя иллюзия была полная. Мутант, облаченный лишь в набедренную повязку из сушеной травы и меховые сапоги до колен, был на две головы выше здоровяка Лонгина. Мне показалось, что на пальцах у него больше суставов, чем положено обычным людям.
В одной руке он держал длинное копье, обмотанное полосками меха, концы которых лохмотьями свисали с древка, в другой крышку от железного бочонка.
Несколько стрел, пущенных со здания, пролетели мимо. Ген стрелял, Ефим, ругаясь, пытался поднять застрявший между прутьев карабин. Людоеды выныривали из люков, спрыгивали с крыши и с воем бежали наперерез трициклам.
Первая машина почти достигла конца площади, когда у Гена закончились патроны. Оттолкнув Ефима, я схватил его карабин, вскинул и выстрелил — лучник, целящийся в нас с крыши, упал.
Застучал пулемет головного трицикла. Лонгин встал на подножке и поднял пистолеты, а мутант в машине, прикрываясь щитом, метнул копье. В последний момент водитель первого трицикла попытался отвернуть, но не успел — копье, пущенное с небывалой силой, ударило ему в спину. Оно вошло сбоку, пронзив торс, выбило кусок железа из лобовой брони. Сидящий за водителем гетман ничего не смог сделать — трицикл вильнул, накренился и улетел в канаву.
— Отдай! — крикнул Ефим, пытаясь вырвать у меня карабин.
Высокий мутант победно взревел, и тогда Лонгин выстрелил из всех четырех стволов. Пистолеты выплюнули яркие снопы огня. Я-то думал, его оружие заряжено пулями, но там оказалась дробь.
Она изрешетила щит, мутанта и его водителя. Великана залп бросил на сиденье, водителя вдавил в спинку, потом он качнулся вперед и пробил головой проволочную сетку, крутанув при этом руль. Передние колеса машины будто подвернулись, как у человека, неожиданно споткнувшегося обо что-то на бегу, и она взлетела, как с трамплина, бешено вращаясь.
— Голову пригни! — крикнул я, зарядив Ефиму такой подзатыльник, что тот повалился на дно клети. Мы с Геном присели, соскользнув с лавок. Перелетев через площадь, машина рухнула в канаву, оставив за собой широкую черную дугу дыма. Под нее, как под круто изогнутую арку, нырнул сначала наш трицикл, а за ним и последний. Миг — и площадь с бегущими людоедами осталась позади. Трициклы пронеслись по улице и вырвались на простор равнины, за которой начинался склон Крыма.
