— Ты что, док, голову мне морочишь?
— Нет. — Пинт замотал головой так энергично, будто хотел перепилить шею о собственный воротник. — Я здесь ни при чем. Это не я!
Они долго молчали, глядя друг на друга.
Где правда, где ложь? Где реальность, где вымысел? Кто он, тот человек, который стоит напротив тебя, — враг или друг? Все смешалось и перепуталось. И разрешить это не было никакой возможности.
Пинт дернул подбородком. Потом еще раз и еще.
Со стороны это выглядит, как нервный тик. Ну и пусть.
Вопрос, который он хотел задать, никак не мог сорваться с языка. Наконец он справился с собой:
— Что там… Написано?
Шериф медленно перевернул карточку. Прочитал.
Затем поднял на Пинта глаза. Долго смотрел на него исподлобья.
Потом он со вздохом поднялся с колен и протянул карточку Пинту.
На обороте, тем же самым почерком, что в первый и во второй раз, было аккуратно выведено: «Доверься!»
И ниже, крупными буквами: «ОПАСНОСТЬ».
— Шериф, скажите честно, — спросил Пинт, — вы понимаете, о какой опасности идет речь?
Баженов ответил не сразу. Он задумчиво курил, словно взвешивал что-то: серьезно и в последний раз. Ошибки быть не должно. У него больше нет права на ошибку.
Наконец Шериф решился.
— Сейчас, — он взглянул на часы, — четверть восьмого. Время еще есть. Немного, но есть. Поехали в больницу, док. Там Николаич… он поможет во всем разобраться. Это… — он подыскивал нужное слово, — непростая история.
* * *
Трое мужчин сидели в маленькой ординаторской на втором этаже. В комнате горел свет, занавески на окнах были наглухо задернуты.
Со стороны это напоминало совет полководцев перед решающим сражением. Или собрание заговорщиков.
Мужчины говорили тихо, внимательно прислушиваясь к каждому шороху, доносившемуся с улицы или с первого этажа.
Шериф потушил сигарету в большой черной пепельнице и тут же достал другую. — Николаич, ты запер дверь внизу?
— Ну конечно, Кирилл. — Тамбовцев помахал рукой, разгоняя клубы дыма. — Мои сосуды не выдерживают этой никотиновой атаки. Я уже восемь лет как бросил. Видимо, придется принять антидот. — Он потянулся к сейфу.
— Не усердствуй, Николаич. Нам нужны свежие головы и трезвые мысли, — предупредил Шериф.
— Тем более, — отозвался Тамбовцев, создавая привычную комбинацию. Он выпил один, никто его не поддержал. Тамбовцев сдержанно подышал в кулак и обратился к Пинту: — Ну-ну, уважаемый коллега! Так на чем вы остановились?
— Я знаю, со стороны это должно показаться странным…
— Коллега, вы повторяете это так часто, что мы начинаем думать, будто вы действительно хотите нас в чем-то УБЕДИТЬ. Вы просто рассказывайте, как было дело. Вот и все. А уж мы разберемся, что к чему.
— Это началось в марте. Я возвращался с дежурства и — случайно! — зашел в фотосалон. Фотограф с самого начала показался мне несколько… странным…
Пинт поймал себя на мысли, что самым частым словом в его рассказе будет эпитет «СТРАННЫЙ». Действительно, ему постоянно приходилось повторять: «странный», «странная», «странно» и так далее. Потому что все случившееся с ним было очень странным.
Оскар рассказал про то, как украл фотографии.
— Их было шесть штук в одной полосе. Я не удержался, взял и положил их в карман…
— Приступ клептомании, — вставил Тамбовцев. — Обычное дело.
— Но тогда я еще не знал саму девушку. Я ее ни разу не видел. И… я почувствовал, что влюбился. — Оскар развел руками, словно хотел сказать: «Ну что тут поделаешь?»
— Романтично, коллега. Одобряю.
— А через месяц я познакомился с ней. В библиотеке. Я пришел туда почитать Блюлера, а она… Она что-то искала. Какую-то тетрадь… — Пинт наморщил лоб. — Сейчас, постараюсь вспомнить…
— Да уж, пожалуйста, не пропускай ничего, док, — сказал Шериф. — Любая деталь может оказаться очень важной. Пинт потер лоб рукой.
— Она сказала: «Толстая потрепанная тетрадь в кожаном переплете… Листы скреплены черным кожаным шнурком». И еще… — Он посмотрел на собеседников. — Что такое? Что-то не так?
Тамбовцев оживленно раскачивался на стуле, как маленький мальчик, играющий в лошадку, но глаза его были неподвижны. Они выкатились до предела, и Пинт подумал, что самое время подставить ладонь, чтобы они не упали на пол. Шериф тихонько выстукивал на столе какой-то ритм, его огромные кулаки мягко колотили по темному дереву.
Тамбовцев встрепенулся.
— Да! Тетрадь, вы сказали? Не помните, что там было написано? Она… эта девушка… Она сказала, ЧТО там написано?
— Да… Кажется. Честно говоря, тогда я не придал этому большого значения. Дайте-ка вспомнить… Она сказала, что на обложке должна быть надпись: «История Горной Долины». А остальной текст — зашифрован.
— Зашифрован?! — хором воскликнули Тамбовцев с Шерифом. Они переглянулись.
— Откуда он мог узнать про тетрадь? — спросил Тамбовцев Шерифа: так, будто Пинта рядом не было.
— Похоже, и впрямь не врет, — согласился Шериф.
— Но я же предупреждал… В это трудно поверить… — пробовал объясниться Оскар.
— Продолжайте, коллега! Мы вас внимательно слушаем, — перебил Тамбовцев. — Может, еще что-нибудь вспомните? Насчет тетради?
— Насчет тетради? Пожалуй! Ммм… Мы не нашли ее. В Александрийской библиотеке ее не оказалось.
— Еще бы, — язвительно усмехнулся Шериф.
— Я помню… Лиза… — Пинт заметил, как Баженов поморщился. — Она сама мне так представилась. Я знаю ее как Лизу Воронцову, поэтому буду называть именно так.
— Хорошо, — согласился Шериф.
— Так вот, Лиза произнесла странные слова. Что-то вроде: «…у каждой загадки есть ответ. У этой загадки — плохой ответ…»
— Да уж. Хуже не бывает, — заметил Тамбовцев.
— Вы что, видели тетрадь? Сумели разгадать шифр? — удивился Пинт.
— Нет, шифр мы разгадать не сумели. И сама тетрадь куда-то исчезла. Но… — Тамбовцев понизил голос до шепота, — у этой загадки — действительно плохой ответ. Рассказывайте дальше, коллега. И, пожалуйста, не сомневайтесь: мы верим каждому вашему слову.
Пинт успокоился. Речь его потекла более плавно. Он рассказывал, а Баженов с Тамбовцевым внимательно вглядывались в разложенные перед ними фотографии. Тамбовцев слазил в сейф за очками, носить которые стеснялся, никто в Горной Долине, даже Шериф, не видел его в очках.
Тамбовцев несколько раз переворачивал фотографии и читал надписи на обороте — так, словно надеялся обнаружить там что-то новое.
Шериф, казалось, колебался. Наконец он решился, взял бумагу и ручку и, словно извиняясь, сказал Пинту:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
