В событиях 6 октября эти изъяны планирования операции просматриваются слабо — и прежде всего из-за мизерности выделенного наряда истребительной авиации. Действительно, какие совместные действия можно было организовать в ходе первого удара противника, когда на два советских истребителя пришлось четыре германских? Во втором ударе четырнадцати Ju-87 противостояли два A-20G. В третьем ударе с нашей стороны участвовало шесть истребителей, но и германских прилетело двенадцать! Во время четвертого удара германских истребителей не было, но двум Р-39 и двум Пе-2 пришлось противостоять двадцати четырем Ju-87.
Можно сказать, что какими бы ни были советские летчики асами, сорвать ни один из ударов они физически не могли. Трагедию можно было предотвратить, если уже после первого налета в 8:37 многократно усилить истребительное прикрытие. А была ли такая возможность?
Да, была. Точное количество истребителей ЧФ на 6 октября нам неизвестно, но на 15 октября ВВС флота располагало исправными машинами с достаточным радиусом действия: Р-40 — 17 (7-й иап), Р-39 — 16(11-й иап), Як-1 — 14 + 6 (9-й иап + 25-й иап). Еще не менее пяти Р-40 имелось в 30-м разведывательном авиаполку, но и без разведчиков флот располагал порядка полусотней истребителей, способных прикрыть корабли на удалении до 170 км, которые могли сделать по нескольку вылетов. Кстати, всего на прикрытие кораблей истребители совершили 50 самолетовылетов.
Естественен вопрос: а сколько было нужно истребителей? Исходя из существовавших нормативов и опыта военных действий, для надежного прикрытия трех кораблей при ожидаемой группировке противника в 10–12 бомбардировщиков без истребителей сопровождения требовалась истребительная эскадрилья, то есть в среднем по истребителю на бомбардировщик. На удалении от аэродрома в 150 км с резервом времени для 15-минутного воздушного боя Р-39 с подвесными баками мог барражировать на высоте 500-1000 м в течение трех часов, а без баков — в два раза меньше. При тех же условиях Р-40 мог патрулировать 6,5 и 3,5 часа соответственно, а Як-1 — час и 30 минут. Эти цифры взяты из нормативов, выработанных по опыту Великой Отечественной войны, в реальных условиях они могли быть меньше.
Но даже если все самолеты летали без подвесных баков (а некоторые истребители точно их имели), если мы уменьшим нормативы процентов на 20, все равно видно, что ВВС флота вполне могли прикрывать корабли эскадрильями в течение порядка восьми часов. Ну пусть шести часов! За это время миноносцы в любом случае добежали бы до базы.
Однако этого не произошло. Прежде всего потому, что командующий ВВС не получил конкретного и однозначного приказания организовать это самое полноценное истребительное прикрытие кораблей. Этого не сделали, хотя сигнал с «Харькова» «Терплю бедствие» зафиксирован в журнале боевых действий штаба ВВС ЧФ еще в 9:10. Только в 11:10 был отдан приказ постоянно прикрывать корабли не менее чем восьмью самолетами — но и это фактически сделано не было.
Теперь надо посмотреть, насколько правильно действовал командир отряда кораблей. Но сначала о самих кораблях с точки зрения их боевой устойчивости от ударов с воздуха. В этом отношении советские эсминцы по состоянию на середину 1943 г. являлись одними из самых слабых в своем классе среди всех воюющих государств. Наших союзников даже рассматривать не будем: универсальный главный калибр, приборы управления зенитным огнем, радиолокация… Германские эсминцы универсального главного калибра не имели, но несли РЛС обнаружения воздушных целей и более десятка зенитных автоматов. Из советских кораблей только «Способный» имел приборы управления стрельбой зенитных 76-мм орудий. К сожалению, сами эти пушки были малоэффективны для стрельбы по воздушным целям, а по пикировщикам — просто бесполезны. Кроме этого «Способный» имел семь 37-мм зенитных автоматов. У «Беспощадного» их было пять, а у «Харькова» — шесть. Правда, у всех кораблей еще имелись 12,7-мм пулеметы, но к тому времени на них уже никто всерьез не рассчитывал.
Схема вооружения лидера «Харьков»
В общем, никаких откровений мы не сделали: уже с 1942 г. в Главном штабе, в соответствующих управлениях ВМФ и флотов циркулировали всевозможные доклады, записки, донесения, смысл которых сводился к тому, что зенитное вооружение кораблей не соответствует воздушной угрозе. Все всё знали, но ничего кардинального предпринять не могли: единственных доступных средств самообороны — зенитных автоматов — не хватало. Кроме того, многие корабли, те же эсминцы, были настолько загромождены и перегружены, что и ставить автоматы было некуда. Вдобавок опасались за остойчивость. Судите сами: при метацентрической высоте по спецификации в 100 см «Способный» имел 0,81, а «Беспощадный» порядка 76 см.
Подобные проблемы имели место во флотах и других воюющих государств. Там ради усиления зенитного вооружения с эсминцев часто демонтировали торпедные аппараты и орудия незенитного главного калибра. У нас по разным причинам на столь радикальные меры ни на одном из флотов не пошли. Те немногие радиолокационные станции, что мы стали получать от союзников, монтировали прежде всего на корабли Северного флота, черноморцы так до окончания военных действий ни одной не получили. В результате советские эсминцы в условиях угрозы воздушных ударов действовать без истребительного прикрытия не могли. И уже тогда это было очевидно всем.
О трагедии 6 октября 1943 г. много писалось как в закрытых, так и в открытых изданиях. При этом нигде не печатались документы, связанные с разбором операции. Известны лишь выводы, изложенные в Директиве Ставки ВГК от 11 октября 1943 г.[86] Однако, уже начиная с первых отчетов, в качестве основного непосредственного виновника назывался командир дивизиона капитан 2-го ранга Г.П. Негода[87]. Прежде всего сразу вспоминают о задержке, связанной с вылавливанием экипажа германского разведчика. Глубокого смысла в подъеме летчиков скорее всего не было. Но, во-первых, не каждый день появляется возможность взять таких пленных. Во-вторых, к крымским берегам ходили уже десяток раз — и ни разу корабли не подвергались действенным массированным ударам с воздуха. Кстати, скорее всего этот факт повлиял и на начальников Г.П. Негоды, после каждого налета надеявшихся, что он будет последним. Даже если вспомнить «Ташкент», то ведь и его потопить в море немцы так и не смогли…
Схема вооружения эсминца «Способный»
Наконец, в-третьих, надо иметь в виду, что за эти 20 минут корабли, идя со скоростью 24 узла, могли приблизиться к своему берегу на восемь миль, 28-узловым ходом — на 9,3 мили, а если бы развили 30 узлов, то преодолели бы 10 миль. Во всех случаях первый удар был неизбежен, и его результат скорее всего остался бы тем же.
Второй налет состоялся в 11:50, то есть через три с лишним часа. Все это время «Способный» буксировал «Харьков». Каких только ценных и бесценных рекомендаций не выдали комдиву… после войны. Некоторые даже считали, что Г.П. Негода должен был бросить «Харьков» в качестве приманки и отходить двумя эсминцами к базе. Хотелось бы увидеть хоть одного советского военачальника, который бы смог приказать бросить в 45 милях от побережья противника находящийся на плаву эсминец. А если бы противник его не потопил, а взял и привел на буксире в Феодосию? Невероятно? Настолько же, насколько ожидать от советского военачальника, что он бросит посреди моря свой корабль.
Был и второй вариант: снять экипаж и «Харьков» затопить. На это ушло бы минут 20–30. Но кто знал, когда будет следующий налет — и будет ли он вообще. Утопили бы ценный корабль, который могли привести в базу, а авиация противника возьми и больше не появись. Кто за это отвечал бы? Г.П. Негода взять на себя такую ответственность был явно не готов. Правда, получив донесение о повреждении «Харькова», командующий флотом дал шифровку именно с таким распоряжением. Но, во-первых, этой телеграммы в Архиве ВМФ не найдено, а здесь есть очень важный момент: командующий затопить «Харьков» приказал — или только рекомендовал? Согласитесь это не одно и то же. Во-вторых, по некоторым данным, эта шифровка до второго налета к Г.П. Негоде не попала.
Ну, и в-третьих: зная время третьего налета, можно с уверенностью сказать, что при любых действиях командира отряда корабли бы его не избежали. Ситуацию с истребительным прикрытием мы уже разобрали, так что результат удара скорее всего также не изменился, но события бы произошли раза в два ближе к нашему берегу.
Анализ дальнейших действий командира дивизиона опять вернет нас к уже рассмотренным вопросам. Единственное, что заметно изменилось после второго удара, — это качество управления силами. Больше Г.П. Негода в свой адрес шифровок (по крайней мере, своевременно) не получал, хотя их ему посылали. Точно так же не доходили до адресатов шифровки с «Беспощадного». Таблица условных сигналов на период действий кораблей не составлялась, поэтому связь оказалась чрезвычайно громоздкой, она вообще работала с большими перебоями. Начальник штаба эскадры длительное время оставался в неведении относительно развития событий, так как развернутый в Геленджике узел связи не имел достаточного количества средств.
