Я уставилась на него, хмурясь. Я честно не могла сказать, насколько серьёзно он говорит, но поймала себя на том, что обдумываю его слова.
Злилась ли я? Действительно ли я злилась? Или меня просто раздражало его чёртово молчание? Я устала от этих танцев между нами, поскольку он всё ещё злился на меня из-за того, что я оставила его, умерла и работала за его спиной, но он в этом не признаётся?
Я почувствовала, что он собирается заговорить, и перебила его.
— Что я сказала прошлой ночью во сне? — спросила я. — О Дубае?
Ревик покачал головой, улыбаясь и прищёлкнув языком.
— Ты сейчас хочешь поговорить о деле? Серьёзно, жена? Когда мой член прижимается к тебе?
Боль в моём свете усиливается.
Пока я боролась с ней, он прижал меня к кровати, наблюдая за моим лицом. Его ладонь скользнула между моих ног, пальцы другой руки всё ещё стискивали мою свободную руку. Медленно, до боли медленно он начал изучать меня наполненными светом пальцами, лаская меня так искусно, что я думала, что сойду с ума. Через несколько секунд я забыла о Дубае, о рабочих разговорах и злости на него из-за того, что он мне не доверяет и не рассказывает ничего о том видящем, Даледжеме.
Через несколько секунд я говорила с ним, переставая следить за своими словами.
Когда я не остановилась, он перенёс свой вес на один бок, застонав и завозившись со своим ремнём.
Я почувствовала, что теперь, когда я заговорила, он хочет секса, хоть некоторые мои слова и причиняли ему боль… а может, отчасти из-за этого. Он хотел трахать меня до тех пор, пока я не перестану говорить, опустить ухо к моему рту, уговаривая выместить злость и раздражение на нём другими способами. Вместе с этим пришли образы, более детальные, чем обычно, и не просто несколько нежных шлепков. Я видела, как бью его, и не только кулаками, но и его ремнём.
В какой-то момент я накрыла его рукой. Хрипло ахнув, когда я начала массировать его, он перестал расстёгивать пряжку ремня ровно настолько, чтобы вжаться пахом в мою ладонь.
— Ты действительно хочешь, чтобы я причинила тебе боль?
— Нет, — он покачал головой, стискивая моё запястье. — Gaos. Да. Может быть.
— Может быть?
Что-то в его свете сместилось. Я ощущала противоречия, колебание, ещё больше боли, пока он решал, сколько мне рассказать. Я чувствовала ту стену в его сердце, чувствовала, как он думает об этой стене, осознает её присутствие там. И почему-то от того, что он признает это, сознательно или нет, заставило моё раздражение накатить волной. Когда он почувствовал мою агрессию, его боль усилилась.
Затем что-то щёлкнуло, вставая на место.
Я уставилась на него.
— Ты знаешь, что сдерживаешься со мной? — с неверием переспросила я. — Ты хочешь, чтобы я тебя избила, заставила тебя прекратить?
Он пожал плечами. В его глазах проступил тот более хищный, резкий взгляд.
— Ты реально извращенец, знаешь, да? — сказала я.
— Ты знала об этом, когда выходила за меня замуж. Ну, — поправился он, подумав. — …Когда выходила за меня замуж во второй раз.
Я уставилась на него, пытаясь уложить в голове то, что он мне говорил. Он хотел, чтобы я поняла эту его часть. Просьба, может, и не была полностью обдуманной заранее, но она и не «нечаянно соскользнула с языка». Он нервничал, прося об этом.
Не совсем смущался, скорее нервничал из-за моей возможной реакции.
Уставившись в потолок, я обдумывала его слова, стараясь посмотреть на них объективно.
Он не убирал рук с моего тела. Моя боль усилилась, когда он начал вкладывать больше света в свои пальцы и чувственно притягивать меня.
— Если ты пытаешься убедить меня больше не делать так, то тебе это не очень удаётся, — сказал он, вновь принимаясь расстёгивать штаны.
— Убедить тебя больше не делать как? — парировала я. — Не приковывать меня к стене, как домашнее животное?
Я скользнула рукой под его одежду.
Его глаза закрылись. Он подвинулся ближе, давая мне больше доступа.
Когда я начала притягивать его из того другого места, используя структуры, которые развила, работая наложницей Лао Ху, Ревик хрипло вздохнул. Через несколько секунд я почувствовала, как он борется, пытается отвоевать контроль у моего света, но я наконец-то пробилась сквозь его защиты. Я вновь лучше чувствовала его, и не только те части, которые хотели секса.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Несколько долгих минут он противился моей хватке, но я уже ощущала отличие в его теле. Его мышцы смягчились. Он перенёс больше веса на спину и бока, прильнув ко мне. Его ладонь обхватила мою талию, и он повернул голову, посмотрев мне в лицо. В этот раз покорность ощущалась добровольной.
Однако даже сейчас я ни черта не могла прочесть в нём. Осознание этого раздражало меня и возбуждало.
— Убедить тебя в чём, Ревик? — повторила я.
— Тебе нужно, чтобы я ответил? — его пальцы схватили меня за волосы, сжали. — Убедить меня не привязывать тебя. Не приковывать тебя к моей кровати, чтобы я мог представлять тебя здесь. Gaos. У меня был стояк на протяжении всего времени моего отсутствия.
Я невольно улыбнулась, мягко прищёлкнув языком.
— Не сомневаюсь.
— Правда, — он посмотрел на меня остекленевшими глазами. — Я держался подальше. Я не приходил дольше, чем мне хотелось… но потом уже не смог терпеть. Я хотел, чтобы ты скучала по мне. Ты скучала по мне, Элли? Я очень, очень хотел, чтобы ты соскучилась по мне.
Когда я притянула его свет, он вздрогнул, закрывая глаза.
— Скажи, скучала ли ты по мне, жена. Скажи мне правду.
— Я скучала по тебе, Ревик, — я открыла свой свет, позволяя ему почувствовать мою боль, и он издал низкий звук. — Я очень по тебе скучала. Достаточно, чтобы захотеть наказать тебя за это. Достаточно, чтобы разозлиться из-за этого. Начать обдумывать способы отплатить тебе…
Его глаза расфокусировались, и он посмотрел на меня. Я не могла выдержать его взгляд.
Мой взгляд скользнул по его татуированным рукам, по груди, затем к нижней части его тела, где он всё ещё был одет в штаны. Когда я взглянула вверх, его лицо ожесточилось от боли, и он отвернулся, задыхаясь.
Временами меня пугало то, как сильно я его хотела.
Я знала, что он чувствует то же самое, как минимум иногда. Меня злило, что какая-то часть меня до сих пор хотела наказать его за жизнь, которую он вёл до нашего брака, а также за его привычки в сексе, которые не имели никакого отношения ко мне.
И да, я всё ещё бесилась из-за Даледжема.
— Ты можешь сделать это со мной, — он взглянул на моё прикованное запястье. — Я практически гарантирую, что буду твёрд всё то время, что тебя здесь не будет.
Я рассмеялась, не сумев сдержаться.
И всё же я слышала серьёзные нотки в его словах.
Я знала, что он ничего не сделает, если я по-настоящему скажу «нет». С другой стороны, я понимала, что он с готовностью будет настаивать, если посчитает, что я спущу это ему с рук. Он уже предупреждал меня, что не очень-то обременён рассудительностью, когда дело касалось нас двоих — особенно после того, как во второй раз вынужден был считать меня погибшей. Он также говорил мне, что чувствует себя вправе потакать своим желаниям, когда ему хотелось заверить самого себя, что я в порядке. Даже если для этого придётся не выпускать меня из поля зрения дольше, чем на несколько минут на протяжении примерно года.
Во время одного из наших честных разговоров в последние несколько недель он также спросил, позволю ли я ему покомандовать мной в сексуальном плане при условии, что он не будет злоупотреблять этим правом.
Конечно, я попросила его пояснить, что он имел в виду под злоупотреблением.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Единственный ответ, который я получила — эта улыбка.
Практически та же самая улыбка, на которую я смотрела сейчас.
После того разговора он устраивал мне небольшие тесты. У меня определённо складывалось ощущение, что он лишь начинает и ничего серьёзного не делал, но мы уже попробовали несколько вещей, которые относились к этой категории. Он также несколько раз просил разрешения ударить меня в контролируемых условиях, и признаюсь, это меня возбудило.
