сюда свою королевскую задницу. Ист же держит тебя в курсе моих дерьмовых дел.
Я так часто увиливал от общения с родителями, что Исту пришлось звонить им каждую неделю, просто чтобы сообщить, что я еще жив. Он рассказывал им цензурную версию моей жизнедеятельности, не упоминая о подпольных боях, непристойных связях и публичных конфликтах с профессорами.
– Я не хотела его беспокоить. – Мама потянулась, чтобы поправить мне воротник.
Я шлепнул ее по руке.
– Какая жалость, что ты не оказываешь мне ту же любезность.
Я прошел на кухню и, достав из холодильника молоко, отпил прямо из коробки. Мама села за стол, пытаясь уйти в себя и занимать как можно меньше места.
– Ты не приезжал домой с тех пор, как начал здесь учиться.
– Мне ли этого не знать. – Я вытер молочные усы тыльной стороной руки, запихнул коробку в холодильник и с шумом его захлопнул.
Сел напротив матери. Она не уйдет, пока не достанет меня расспросами. Ничего не остается, как быстрее с ними покончить.
Мама положила руки на стол и стала смотреть не на меня, а на них.
– Тебе тут нравится?
– Вполне неплохо.
– Очень перспективно, да? Милый городок.
– Охренительно славный.
– Думаешь, после окончания останешься здесь?
– Я даже не думаю о том, что хотел бы съесть на ужин.
Я осторожничал и не спрашивал, как дела дома. Было ощущение, что это скользкая дорожка, которая может привести к настоящей беседе.
– Мы очень тебя любим и скучаем.
– Спорим, еженедельные денежные пособия вы любите сильнее? – приподнял я бровь.
Мать оторвала взгляд больших карих глаз, в которых стояли крупные слезы, от рук и быстро перевела их на облупившиеся обои.
Я вздохнул, развалился на стуле, скрестил руки и уставился в потолок.
– Короче, что у вас происходит? – заворчал я.
– У меня все хорошо, спасибо, что спросил. Стало лучше по всем фронтам. Принимаю таблетки. Еще работаю в «Уолмарте». В прошлом месяце меня повысили. Теперь я кассир. Окружение приятное, и я выхожу погулять и пообщаться.
Она медленно подвинула пальцы, чтобы коснуться моей руки. Меня чуть не вырвало.
– Я теперь сама зарабатываю. – Мама выпятила грудь вперед, набравшись уверенности. – Все не так мрачно, каким кажется, Уэсти. Скоро мы выберемся из этой передряги. Но мы и не рассчитывали, что ты будешь помогать финансово. Ты не виноват.
Вот только я виноват. Это моя вина, что они вообще оказались в такой ситуации. Мама все же положила ладонь на мою руку и наклонилась ближе.
– Давай сходим в центр города. Хочу купить тебе мыло, шампунь и новые футболки. Может, подстрижем тебя. Хочу посмотреть город, в котором ты живешь. Хочу заниматься всеми этими мамиными обязанностями, которых лишилась, когда ты сюда переехал. Пожалуйста, Уэсти?
Она с таким отчаянием впилась ногтями мне в руку, что под ними почти показалась кровь.
Мать потратила нажитые непосильным трудом деньги, которые я ей отправил, на совершенно внезапный для меня перелет. А потом предложила отправиться за покупками.
Мне автоматом захотелось высмеять ее, но я понимал, что если выгоню мать, то тут же влетит от Иста, который устроит мне трепку. К тому же я буду чувствовать себя виноватым.
Проводить время с матерью не входило в список текущих дел, да вы и не нашли бы там такой пункт, даже если бы дочитали эту хрень до конца. И все же даже я понимал, что выйти с ней в свет будет не так унизительно, как сидеть тут вдвоем и пережидать поток вопросов и объятий, с которыми она, конечно, полезет мне на шею.
– Что скажешь? – мать расплылась в неуверенной, искусственной улыбке. Она была не к месту. Как криво висящая на стене картина. Я знал, как она улыбается по-настоящему.
Я все еще помнил, хоть и смутно.
Я сжал ее руку и почувствовал, как ушло из ее тела все напряжение, как только она притянула меня в объятия.
– Да насрать.
Через час мы уехали из города, обвешанные приблизительно тысячью пластиковых пакетов с носками, футболками, банными принадлежностями и покупками. Волосы мне аккуратно подстригли. По бокам прошлись машинкой, сверху оставили подлиннее.
Я чувствовал себя богатым, но разорившимся идиотом.
Я не привык покупать новые шмотки. Носки у меня были такими дырявыми, что я перестал носить их еще полгода назад, а когда мои футболки выцвели настолько, что невозможно стало определить их оттенок, я решил проблему, надевая их наизнанку.
А вот мылом и зубной пастой я реально пользовался (жизнь стала бы довольно отстойной без активной половой жизни), но всегда ездил за дешевой хренью в магазин, где все продается за доллар. Или еще лучше – ходил на пару вечеринок в неделю и совершал налет на туалет так, словно это супермаркет.
Мама даже с большой натяжкой не тратила много денег, а сто процентов этой суммы исходило от меня. И все же новые футболки и боксеры заставили меня почувствовать себя одной из тех заучек из фильмов, которые преобразились с помощью полностью обновленного гардероба и замены личности.
Кто я, черт возьми, такой?
Какого хрена со мной происходит?
Ответ и так очевиден. Все, что со мной происходит, не так. Потому что я начал представлять, как Техас опускает свои ангельски голубые глаза на мои новые боксеры и с восхищением любуется их первозданной белизной. Вчера под ее невинным взглядом я чувствовал, будто мы занимаемся чем-то постыдным. А постыдное – это область, в которой я преуспел.
А потом я вспомнил, что еще одна интрижка нам не суждена.
Я откровенно признался, что завожу лишь отношения без обязательств, но она не из тех девушек, что ведут легкомысленный образ жизни. Техас сказала, что подумает, но на самом деле и ежу все понятно. Она тут ни при чем. Техас достойна намного большего, чем может предложить моя провинившаяся задница.
– Как насчет ужина? – когда мы вернулись к дому, мама взяла меня под руку.
– Почти уверен, что после такого ресторан нам не по карману, так что валяй, – буркнул я.
Ист лежал на диване в одних боксерах и печатал. Он поприветствовал нас, громко пернув.
– Что случилось, сэр Чесоткин?
– Истон Лиам Браун! – заверещала моя мать, и у меня впервые за сегодняшний день вырвался искренний смешок.
Услышав ее вопль, Ист так быстро подорвался с дивана, что чуть не проделал вмятину в потолке.
– Миссис Сент-Клер, – расплылся он в улыбке хорошего мальчика и рванул в свою спальню.
Ист запрыгал обратно в гостиную, просунув одну ногу в треники,
