«Вы сейчас прослушали все относящиеся к делу доказательства, и вам предстоит решить, каким будет мое наказание.
Я сознаю, что совершил тяжкое преступление и заслужил за него наказание.
Я прошу суд взвесить все доказательства и принять во внимание не только тот факт, что я совершил преступление, но также и обстоятельства, побудившие меня к этому.
Я также прошу суд принять во внимание тот факт, что никакая секретная информация не достигла своего назначения. Все эти сведения оказались в руках советских властей.
Я сознаю, что русские люди считают меня врагом. Я могу понять это.
Но я хотел бы подчеркнуть тот факт, что лично я не питаю и никогда не питал никакой вражды к русским людям.
Я обращаюсь к суду с просьбой судить меня не как врага, а как человека, который не является личным врагом русских людей, человека, который никогда еще не представал перед судом ни по каким обвинениям и который глубоко осознал свою вину, сожалеет о ней и глубоко раскаивается.
Благодарю вас».
Председательствующий: — Суд удаляется на совещание для вынесения приговора.
Было 12 часов 50 минут. Меня сразу же повели обедать, но я не мог есть. Мысль о том, что после оглашения приговора я увижусь со своей семьей, придавала мне силы смотреть в будущее. Но гнев на Гринева не покидал меня. Он подавлял то чувство облегчения, которое я должен был бы испытывать, узнав, что не умру.
Гринев всеми силами старался сделать из моего процесса политическое дело. Гринев свободно допускал то, чего не смог доказать Руденко. Гринев пренебрегал моими показаниями, но не смог вытянуть из меня так называемое признание о том, что мне было приказано убить себя. Игнорируя это, Гринев заявил, что я получил такой приказ, как если бы это был установленный факт.
Он пошел еще дальше, прозрачно намекая на то, будто ЦРУ знало, что меня собьют и надеялось таким образом подготовить почву для срыва совещания в верхах.
В качестве доказательств он приводил заявления, каких я никогда не делал, вырывая фразы из контекста допросов, что придавало сказанному мной совершенно иной смысл. Так, однажды я заметил, что, когда я вернусь в Соединенные Штаты, меня, возможно, и там будут судить за разглашение подробностей моего контракта с ЦРУ. На самом деле я так не думал и сказал это для того, чтобы придать больше правдоподобия своим колебаниям при ответах. При этом я добавил: «Но это меня мало волнует, ибо похоже на то, что я не вернусь домой». Под этим подразумевалась моя уверенность в том, что меня расстреляют.
Гринев преподнес это так, словно я намеревался остаться в Советском Союзе.
Но хуже всего было то, что, выступая от моего лица, Гринев представил дело таким образом, что он нападает на Соединенные Штаты с моего ведома и что я согласен с этими нападками.
Однако теперь я получу возможность говорить. Я увижусь со своей семьей, и мои близкие сообщат прессе, что я полностью отмежевываюсь от моего «защитника» и от его обвинений.
Не следует ли мне пойти еще дальше и попытаться передать им устно мое сообщение для Управления?
Я надеялся, что нас оставят одних, но все-таки сомневался в этом. Я сумел вставить в свои показания на процессе значительную часть тех сведений, которые хотел бы передать Управлению. Как бы тщательно я ни подбирал слова, такое сообщение поставило бы мою семью под угрозу. Я решил этого не делать.
Мое возмущение Гриневым имело один положительный результат: оно помогло мне скоротать время. В 5 часов 30 минут вечера, четыре часа 40 минут спустя после того, как судьи удалились на совещание, меня снова пригласили в зал суда.
Пока я стоял, ухватившись за деревянные перила, расположенные по обе стороны скамьи подсудимых, председательствующий зачитывал приговор. Это был длинный, очень длинный документ, и я даже заподозрил, что он был написан заранее, а не за те несколько часов, пока судьи совещались. Тот факт, что его распространили уже напечатанным среди корреспондентов немедленно после закрытия заседания суда, пожалуй, подтверждает это. Снова были перечислены обвинения, из чего стало очевидно, что судьи не только полностью согласны с заключениями обвинителя, включая показания «экспертов», но в ряде случаев пошли еще дальше Руденко. Например, они заявили, будто «последующие события подтвердили, что агрессивное вторжение самолета-разведчика «У-2» в воздушное пространство Союза ССР 1 мая было преднамеренно подготовлено реакционными кругами Соединенных Штатов Америки, чтобы сорвать парижское совещание в верхах, не допустить смягчения международной напряженности, оживить одряхлевшую и ненавистную всем народам политику «холодной войны».
Я был виновен не только в шпионаже, но и во всем этом.
Так вместе со мной на скамье подсудимых оказались Соединенные Штаты Америки.
Судья заканчивал свою речь. Это чувствовалось по его тону и передавалось аудитории. Все замерли.
«Заслушав все свидетельские показания и изучив все вещественные доказательства, — сказал судья, — Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР считает установленным, что подсудимый Пауэрс в течение длительного времени являлся активным секретным агентом Центрального разведывательного управления США, непосредственно выполнявшим шпионские задания этого управления против Советского Союза, а 1 мая 1960 года с ведома правительства Соединенных Штатов Америки на специально снаряженном военном разведывательном самолете «У-2» вторгся в воздушное пространство Союза ССР и с помощью особой радиотехнической и фотографической аппаратуры собрал сведения стратегического значения, составляющие государственную и военную тайну Советского государства, чем совершил тяжкое преступление, предусмотренное статьей 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления».
Фоторепортеры придвинулись ближе. Я был полон решимости не выдать своих чувств, каким бы ни оказался приговор. Но мои пальцы еще крепче сжали поручни барьера.
«Вместе с тем, — продолжал судья, — оценивая все обстоятельства данного дела, по внутреннему убеждению в их взаимосвязи, учитывая чистосердечное признание Пауэрсом своей виновности и его искреннее раскаяние в содеянном, исходя из принципов социалистического гуманизма, руководствуясь статьями 319 и 320 УПК РСФСР, Военная коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила: Пауэрса Фрэнсиса Гарри на основании статьи 2 Закона Союза ССР «Об уголовной ответственности за государственные преступления» лишить свободы на десять лет…»
Я не слышал остального. Я искал глазами своих близких, но в смятении не мог разглядеть их. Присутствующие в зале стоя аплодировали. Потому ли, что приговор им показался достаточно суровым или, наоборот, гуманным? Не знаю.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
