На этот раз было совершенно ясно, чти он пытается установить.
— Когда 1 мая вы вылетели из Пешавара, над территорией каких стран вы пролетали?
— Над Пакистаном, недолго — не знаю, насколько я углубился; над Афганистаном и над Советским Союзом.
— Другими словами, вы нарушили воздушное пространство Афганистана?
— Если на это не было разрешения властей, тогда да.
— Афганские власти не давали вам такого разрешения?
— Лично мне они такого разрешения не давали.
— Ваше командование ничего насчет этого не говорило?
— Нет.
— Следовательно, вы нарушили суверенитет нейтрального государства Афганистан?
— Если наше подразделение не имело такого разрешения, тогда да.
— Но разве ваше подразделение получало когда-нибудь разрешение совершать полеты вдоль границ Советского Союза?
— Не имею понятия.
И ни одного возражения со стороны Гринева, хотя такое освещение моих показаний заслуживало осуждения.
Во время первых допросов я полагал, что упоминание о разведывательных полетах вдоль границ безопасно для меня. Считая, что в них нет ничего противозаконного, я даже делал на них упор, чтобы отвлечь внимание от придуманной мной истории о своем «единственном» перелете. Теперь я понял, что это была ошибка. Если государства, над которыми я летал, не давали разрешения на эти полеты, значит, мои действия были также незаконными. Таким образом, я отвечал не только за одно, впервые совершенное преступление, но оказывался виновным в ряде преступлений, совершенных ранее.
Последующий диалог выглядел достаточно нелепо и вызвал у наблюдателей смех. Но он важен для характеристики того, как Руденко вел дело.
— А разве ваше подразделение получало когда-нибудь разрешение совершать полеты над территорией Советского Союза?
— Полагаю, что нет.
— Вы полагаете. А не можете ли вы ответить нам более определенно?
— Будь такое разрешение получено, оно бы касалось высшего руководства, и я бы все равно о нем ничего не знал.
— Если бы такое разрешение было, вы бы наверняка не сидели сегодня на скамье подсудимых.
— Вот поэтому-то я и полагаю, что такого разрешения не было.
В очередной раз получив подтверждение, что я летел на высоте 68 тысяч футов, Руденко спросил: «Именно на этой высоте вас сбила советская ракета?»
— Именно на этой высоте я был чем-то сбит.
— Вы сказали, сбиты «чем-то»?
— Не имею представления о том, что это было. Я не видел этого.
— Но это случилось на названной высоте?
— Да.
Был зачитан доклад майора Воронова, который, как сказали, командовал расчетом, обслуживавшим ракетно-пусковую установку. Как явствовало из этого доклада, «когда самолет вошел в зону поражения на высоте более 20 тысяч метров, по нему была выпущена одна ракета, взрыв которой уничтожил цель».
Мы с Руденко поспорили по вопросу о моей радиосвязи: он утверждал, что я не воспользовался ею из-за страха быть обнаруженным, я же — что из-за ограниченности радиуса ее действия.
Затем взялись за мои маршрутные карты. Запасные курсы через Финляндию, Швецию и Норвегию привлекли особое внимание.
При упоминании Будё для меня наступил один из немногих приятных моментов — разговор о «черном флаге».
— Перед вашим вылетом 1 мая 1960 года полковник Шелтон дал вам сверток черной материи. Каково было ее назначение?
— Не знаю. Я уже находился в самолете, когда получил ее от полковника Шелтона. Он приказал передать мне этот кусок черной материи представителям подразделения «10–10», которые должны были встретить меня в Будё.
— В случае успешного перелета над Советским Союзом?
— Тогда он считал, что перелет будет успешным.
— Это был пункт вашего назначения и вас должны были встречать представители подразделения «10–10»?
— Да.
— И вы должны были вручить им этот кусок черной материи, который дал вам Шелтон перед началом полета над территорией Советского Союза?
— Да.
— Другими словами, эта материя служила чем-то вроде пароля?
— Не имею понятия.
— А что вы сами думаете по этому поводу?
До сих пор я подавлял в себе искушение поставить Руденко в неловкое положение, зная, что это может обернуться против меня. Но он сам дал мне повод.
— Не думаю, чтобы мне нужен был пароль: сам самолет доказывал, кто я такой.
— Сам самолет и сам Пауэрс. Но зачем же тогда этот кусок материи?
— Не знаю. Я получил относительно него единственное указание.
Явно раздосадованный Руденко сказал: «Давайте оставим этот вопрос».
Этот, казалось бы, незначительный момент стал для меня поворотным пунктом.
Почувствовав, что в моих силах время от времени выводить Руденко из себя, я теперь мог не только обороняться.
Руденко стал выяснять вопрос о дубликатах карт.
Как я уже говорил ранее, на случай вынужденной посадки мне был дан комплект карт, по которым я мог добраться до границы СССР. Первоначально на них стояли грифы «секретно» и «ВВС США», но затем их предусмотрительно вырезали ножницами. Однако кто-то сунул мне в самолет второй такой же комплект с неуничтоженными грифами. Типичная служебная погрешность. Но Руденко не был способен понять это. Ему требовалось дать всему свое объяснение.
— Все абсолютно ясно, подсудимый Пауэрс. Эти две карты с вырезанными грифами имелись в вашем распоряжении и, как вы говорите, должны были помочь вам выбраться из Советского Союза, но две другие карты находились в самолете, который вы должны были уничтожить по приказу ваших хозяев.
Нелепость подобного объяснения, казалось, не приходила ему в голову. Получалось, что я взял с собой дополнительный комплект карт просто для того, чтобы их уничтожить.
Теперь мы подошли к вопросу о часах и золотых монетах.
— Все эти вещи предназначались для подкупа советских людей?
— Они должны были помочь мне любым путем выбраться из Советского Союза.
— Я спрашиваю, для подкупа?
— Если бы мне представилась такая возможность, я бы прибегнул к подкупу. Если бы я смог купить на эти деньги еду, я купил бы ее, так как мне пришлось бы проделать путь в 1400 миль. Другими словами, деньги и другие ценности предназначались для того, чтобы любым путем помочь мне.
— Но вы, разумеется, поняли, что деньгами нельзя купить советских людей. Первые же советские граждане, которых вы встретили, разоружили вас и передали властям.
— Я не пытался подкупить их.
У Руденко больше не было вопросов. Но мне еще предстояло давать показания. Теперь наступила очередь председательствующего. Так я набирался знаний о процедуре советского судебного разбирательства, без которых отлично мог бы обойтись.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
