Возле одного из крайних домов Шкабров остановил машину. Чиж бросил на него еще один удивленный взгляд, но он сделал успокаивающий жест рукой: все нормально, не беспокойся. Выбравшись из машины, Абзац посмотрел назад. Серебристый «лендровер» куда-то пропал, хотя две минуты назад он прилежно пылил позади. Странно, подумал Абзац, разминая ноги. Неужели я ошибся? Неужели ребята просто решили половить рыбку или ехали к кому-то в гости? Впрочем, почему бы и нет? Места здесь живописные, напротив, за рекой лесопарк…
«Если хочешь кого-то замочить по-тихому, лучшего места просто не найти», — подумал он и словно невзначай провел рукой по пояснице, проверяя, не выпирает ли из-под легкой черной ветровки рукоятка «вальтера». С пистолетом он теперь не расставался. Это было рискованно, но Абзац решил, что больше никому не позволит висеть у себя на хвосте, брать себя за волосы и бить коленом в пах.
Он прошелся по густой и короткой, основательно загаженной гусями траве, внимательно глядя под ноги, чтобы не испачкать подошвы, и постучал в покосившуюся, серую от старости калитку, оснащенную массивной затейливой щеколдой, явно выкованной вручную в те незапамятные времена, когда подобные предметы можно было свободно купить или заказать знакомому кузнецу. За калиткой загремела цепь, хриплым сорванным басом залаяла собака. Через некоторое время над щербатым крошащимся верхним краем калитки возникло мрачное небритое лицо, изборожденное глубокими морщинами и покрытое вечным темно-коричневым загаром.
— Здравствуй, отец, — сказал Абзац. — Пяток поленьев не продашь?
— Поленьев? — глубокомысленно переспросил абориген и зачем-то оглянулся через плечо, словно советуясь с кем-то невидимым, — возможно, со своим кобелем, который продолжал хрипло гавкать и громыхать цепью в глубине двора. — Давай на бутылку и грузи хоть полный багажник.
— Ну, ты бизнесмен, — усмехнулся Абзац, вынимая бумажник. — Смотри, как бы зимой за хворостом бегать не пришлось. Багажник-то у меня не маленький.
— А у меня этих дров хоть ж… жуй, — флегматично ответил абориген и распахнул калитку. — Заходи.
Перед тем как войти во двор, Абзац снова оглянулся, но дорога позади «ягуара» по-прежнему была пуста.
Дров у хозяина действительно оказалось много — огромная поленница, сложенная в форме стога, да в придачу здоровенная бесформенная куча, явно дожидавшаяся своей очереди. Осторожно обойдя овчарку (это оказался крупный тощий кобель с длинными клыками, какие Абзацу когда-либо доводилось видеть), он набрал охапку колотых сосновых дров и вернулся к машине.
«Лендровера» по-прежнему не было видно, но Абзаца это не обрадовало. Его беспокоило то обстоятельство, что он не заметил исчезновения «дискавери», хотя постоянно наблюдал за ним в зеркало заднего вида.
«Паранойя, — подумал он, сваливая дрова в багажник на заранее расстеленный кусок полиэтиленовой пленки. — Профессиональное заболевание, которое сплошь и рядом оказывается спасительным. Подозревать всех и каждого очень неприятно, но необходимо, если хочешь выжить в этом шакальем мире.»
— Лентяй, — сказал ему Чиж, когда тот вернулся за руль. — Что это за пикник такой, для которого надо покупать дрова?
— Это очень цивилизованный пикник в духе времени, — ответил Абзац. Ну, знаешь, «Гринпис», экологическая полиция, сохранение окружающей среды… В общем, весь этот компот.
Гринписовцы выглядят полными идиотами, когда трясут своими плакатами на улицах или пытаются брать на абордаж нефтеналивные танкеры, но это только потому, что нам удобнее считать их бандой экзальтированных дураков. На самом-то деле они правы, черти.
— Экзальтированных, — повторил Чиж. — Слушай, ты всегда так выражаешься?
— Как? — спросил Абзац, трогая машину с места.
— Навороченно. Так, что простым смертным нужно после разговора с тобой лезть в словарь, чтобы понять, о чем шла речь.
— Я выражаюсь точно, — сказал Абзац. — Стараюсь, по крайней мере. А в словарь заглядывать полезно даже простым смертным, хотя бы время от времени. И потом, ты ведь меня понял. Или было бы лучше, если бы я сказал «трахнутых»?
— Гм, — кашлянул Чиж.
Абзац покосился на него. Чиж сидел, вытянув губы дудкой, и озабоченно шевелил насупленными бровями. Невооруженным взглядом было видно, как он борется с острым желанием спросить, чем занимается Абзац. Ответ у Шкаброва был заготовлен заранее, но, если бы Чиж все-таки отважился задать этот вопрос, Абзац был бы в нем искренне разочарован: сам он ни за что не позволил бы себе такой бестактности. Между ними был заключен негласный договор, по которому ни один из них не пытался проникнуть в частную жизнь другого дальше, чем тот пускал его по собственной инициативе.
Чиж, как и следовало ожидать, промолчал, занявшись раскуриванием сигареты. Сигареты у Чижа были не из самых дорогих, но довольно приличного качества, ездил он на «десятке», что было не чересчур кучеряво, но все-таки свидетельствовало о наличии у него каких-то денег… «Интересно, — подумал Абзац, — кто он все-таки такой? Мелкий бизнесмен? Челнок? Не похож… И потом, откуда у челнока отпуск, да еще такой, который ему не в радость? Может быть, он обыкновенный бандит? Тоже не очень похож, хотя далеко не все бандиты распускают пальцы веером, разрисовывают себя мастями и — как это у них называется? — „ботают по фене“…»
Абзац вырулил на лужайку над Москвой-рекой и остановил машину. Облюбованное им место было словно нарочно создано для пикников — круглая проплешина в сплошных зарослях лозы и ивняка, заросшая невысокой изумрудно-зеленой травой. Трава здесь была заметно примята, ближе к кустам чернело круглое пятно старого кострища, немного правее — еще одно, посвежее, с горкой невесомого серого пепла посередке. В одном месте кусты расступались, образуя проход к воде, которая едва слышно плескалась о пологий песчаный берег. За рекой сине-зеленой стеной поднимались деревья Кунцевского лесопарка.
— Обалдеть можно, — сказал Чиж, выбираясь из машины и ставя на траву кастрюлю с мясом. — Вот за это я Москву и люблю.
Проживи в ней хоть всю жизнь, а все равно обязательно отыщется уголок, в котором ты сроду не был. А простора сколько!
— Есть такое дело, — согласился Абзац, копаясь в багажнике. — Если немного напрячься, можно представить, будто отсюда до Москвы километров двести. За спиной деревня, за рекой лес… Парадиз!
— Ладно, — сказал Чиж, подходя к открытому багажнику. — Говори, что мне делать.
— Отдыхать, — сказал Абзац. — Совершать променад, нюхать кислород и ждать, когда хозяин позовет к столу. Тут дел-то на три минуты, так что не путайся под ногами. Погуляй пока.
— Ага, — сказал Чиж. — Тогда я пойду немного пошвыряю…
Он вынул из багажника высокие рыбацкие сапоги и спиннинг. Абзац поморщился: рыбаков он не понимал так же, как и тех, кто любит собирать грибы, а речную рыбу ненавидел с детства, поскольку она, по его твердому убеждению, на девяносто восемь процентов состояла из острых, как иголки, костей, а на оставшиеся два — из чешуи.
— И много ты рассчитываешь здесь наловить? — спросил он со сдержанной иронией.
— В лучшем случае соседской кошке на ужин, — улыбнувшись, ответил Чиж. — А в худшем… Ну потеряю блесну…
— М-да, — сказал Абзац и потащил дрова к тому кострищу, что было подальше от кустов.
Он собрал и установил походный мангал, разложил вокруг него необходимые для приготовления шашлыков причиндалы и еще раз сбегал к машине за забытым в багажнике топориком.
Купленные у аборигена дрова вопреки ожиданиям оказались сухими, как порох, и огонь занялся быстро. В мангале потрескивало пламя; едва слышно плескалась у берега вода; из-за кустов со стороны реки время от времени доносилось жужжание спиннинговой катушки — Чиж убивал время, перепахивая блесной не слишком богатые рыбой воды Москвы-реки.
Абзац заглянул в мангал, прикурил от тлеющей головешки и решил, что углей будет маловато для хорошего шашлыка. Он усмехнулся. Как будто нельзя провести полдня на природе, ничем не обжираясь! Конечно, шашлык — это не просто еда. Это своего рода ритуал, традиция… Но если следовать ритуалам, то к шашлыку полагалось бы присовокупить бутылочку, да не одну, коли уж на то пошло…
«Интересно, — подумал он, — а европейцы, американцы и вообще западные люди также любят ковыряться палочкой в собственном дерьме, как и мы? Это же свихнуться можно! Сначала человек недоволен собой, потому что много пьет, потом — потому что много ест, а в конце концов все равно приходит к выводу, что поесть вволю — не грех, лишь бы было что выпить. И опять недоволен собой, потому что видит, что все его издевательства над собственным организмом ни к чему не привели и выпить хочется по-прежнему и даже еще сильнее…»
Дверца машины была распахнута настежь, внутри вовсю голосили «Битлз»: магнитола закончила перематывать кассету и автоматически включилась на воспроизведение. Абзац возился с толстым суковатым поленом, раз за разом тюкая по нему неудобным туристским топориком и проклиная себя за то, что, выбирая дрова, проглядел этого Буратино. Топорик был легкий, земля мягкая, и полено вместо того, чтобы послушно развалиться надвое, всякий раз лишь зарывалось нижним концом в землю, выворачивая куски дерна. Абзац шипел сквозь зубы, чувствуя, что начинает по-настоящему злиться, и вдруг понял, что на поляне что-то изменилось.
