Белоснежная призма высотки уходила к небу, паря над скромными типовыми коттеджиками и крошечными газончиками. Лишь причудливо и вольно росшие клены избежали стрижки да обрезки.
Сбоку неожиданно притормозил скромный «Форд», и резидент невольно напрягся. С места водителя выглянул, пригибаясь, смуглый мужчина за тридцать, с медным, плосковатым лицом. Его длинные, иссиня-черные волосы свисали двумя тугими косами. Апач какой-то…
— Хэллоу, мистер Дроздов! — вежливо сказал «апач». — Выслушайте меня, pojaluysta… Когда на западе темнеет, на востоке встает солнце.
Юрий Иванович замер. Облизал губы и достал пачку «Столичных». Закурив, чтобы хоть как-то замотивировать паузу для незримой «наружки», он напряженно просчитывал варианты. «Апач» выложил ему пароль по теме «Интеграл»!
— Порой солнце закрывают тучи… — выдавил отзыв резидент.
— Но восточный ветер разгонит их, — беспечно заключил индеец. — Меня зовут Чарли Призрак Медведя. Я — связной Макси-ма Валь-цева. Садитесь, покатаемся…
Дроздов решительно полез на заднее сиденье, и машина тронулась.
— Операция «Интеграл» закончилась провалом, — спокойно сообщил Чарли. — Кто-то у вас, в России, продался ЦРУ. Причем, вербовали в Ленинграде…
Резидент напряженно выслушивал короткие, рубленые фразы, холодел, негодовал, злился, а тренированный мозг стряпал версии.
— Где сейчас Вальцев и… второй? — быстро спросил Юрий Иванович.
— Вальцев и… Вакар-чук в надежном месте, — наметил улыбку индеец. — Пока здесь, в Нью-Йорке. Потом переправимся в Мексику, оттуда — на Кубу. Долгий путь короче! Связываться с вами было опасно, но, если не найти предателя, провал постигнет и операцию «Ностромо».
— Я понял, — вздохнул Дроздов. — Не подбросите меня к представительству СССР? Нужно срочно связаться с Москвой.
Чак кивнул, и прибавил скорости, а резидент подавил новый вздох: та еще будет ночка…
Вторник 2 декабря 1975 года, утро
Первомайск, улица Мичурина
Украинская зима обильна снегами, а вот колотун с метелями не грозит закутанному люду. Холод тут понятие относительное. Только студеный свет нисходит с мутно-белого неба.
Марина втянула носом пощипывающий, словно газированный воздух. С ночи застоялся морозец, но он лишь бодрил, как чашечка кофе после долгого сна.
Тихо-тихо… Над Богополем завиваются кверху дымки, упрямо синеют купола Покровской церкви. И снега, снега, снега…
— Мари-инка!
Исаева пригасила улыбку, оборачиваясь. Никакого чинопочитания… Верченко неуклюже топотала огромными валенками.
— Марин, там тебя Борис Семеныч искал! — выпалила Наташа, запыхавшись. — В садике он!
— Найду. Ты чего раздетая бегаешь? А ну, кругом — марш!
— Есть! — взвился тонкий голосок.
Обойдя главное здание, «Росита» попала в зачарованный сад. Абрикосы, вишни, груши смиренно клонили ветви, отягощенные снегом, стоически дожидаясь теплых дней, чтобы отряхнуться — и расцвести.
Генерал-лейтенанта девушка обнаружила на краю балки, там, где сад перепадал в склон, заросший колючей акацией, укутанной в сугробы. Начальник Управления «С»[7]одиноко стоял в наброшенном на плечи тулупе, а его бесстрастное лицо как раз и выдавало волнение.
— Искали, товарищ генерал-лейтенант?
— Искал, товарищ капитан. — Иванов обернулся к девушке, блеснув очками. — Как съездили?
— Без толку, в общем-то. Десятки офицеров подходят под образ Михи, но у всех у них алиби. Именно на даты михиных эскапад ракетчики находились на дежурстве… — Марина смолкла, чуя подступающую тревогу. — Что-то случилось, Борис Семенович?
— Случилось, Марина Теодоровна, — невесело усмехнулся генерал-лейтенант. — Вальцев и Вакарчук раскрыты ЦРУ. Но я не слишком переживаю из-за провала миссии «Интеграл». Честно говоря, с самого начала не верил в ее успех, уж слишком все было наспех, да кое-как… Хуже всего, Мариночка, что Максима вычислили с подачи предателя, и он — один из нас.
— Не может быть! — вырвалось у «Роситы».
— Может, — грустно покивал Иванов.
Исаева неохотно призналась себе, что ее пылкое суждение не в ладах с рациональным началом. Разве мало измен пережито? Да тот же Ершов! А Мануэль, улыбчивый мулатик, которого она лично пристрелила в колумбийской сельве? Продался, гад, тамошним наркобаронам.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Вы правы, — вздохнула «Росита». — У всех нас есть порчинки, в общем-то. Чуть что — и… пошла гниль. — она тяжело задумалась. — Ну, насчет Наташи я спокойна — настоящая комсомолка! Да и Славин… За его уголовной внешностью прячется добрый человек, стеснительный и робкий с девушками. И еще он очень любит детей. Синицын…
— Ну, ну! — подбодрил ее Иванов. — Что же Игорь Елисеевич?
— Склонен к либерализму, в общем-то… — размыслила Марина. — Но это общее интеллигентское поветрие. — она наморщила лоб. — Скажите, а когда… одного из нас завербовали?
— Правильный вопрос, — одобрительно кивнул Борис Семенович. — По нашим прикидкам, это случилось в первой половине октября.
— Ну, тогда ни Умар с Рустамом, ни «Царевичи» в этом не замараны! — обрадовалась девушка. — Остаются… Остается…
Она смолкла, горестно выгибая линию губ.
— Понимаете теперь? — негромко сказал Иванов, кутаясь. — Только учтите: доказательств у нас нет.
— А давайте, я сама с ним поговорю?
— А давайте…
Генерал-лейтенант с капитаном вернулись в дом, еле шагая, словно отдаляя неприятный момент истины.
Глеба Лукича Марина обнаружила в малой столовой. Еще недавно моложавый, аналитик состарился махом, будто по велению злого колдуна — дряблая кожа на лице серебрилась щетиной, а глаза потухли, отражая безысходность. Лукич неподвижно сидел за пустым столом, и глядел в окно, расписанное инеем. Девушку он заметил не сразу, а когда повернулся к ней застывшим лицом — ме-едленно повернулся, как варан с холода, — то впалые губы сложились в жалкую, вздрагивающую улыбочку.
— Зачем вы это сделали? — спросила Исаева вполголоса.
Лукич не дернулся, не изобразил возмущение или оскорбленное непонимание. Марине даже показалось, что на ее визави сошла долгожданная облегченность.
— Не знаю, — аналитик задумчиво потер скулу. — Вернее, знаю, но… Вы не верьте, Марина, что старики устают жить. Они просто смиряются с утратой молодости. Но смерти боятся сильнее юных, ведь она рядом… — помолчав, Лукич продолжил, словно делясь мыслями: — Мой вербовщик… он и сам агент ЦРУ, причем из «инициативников»… Наглый, самоуверенный и самодовольный… Я там полтетрадки исписал — все, что узнал о нем. Даже его оперативный псевдоним — «Немо». Дело, так сказать, завел… — он задумался, горестно кивая. — «Немо» оглушил меня обещанием новой жизни. Выложил на стол пачку сотенных, потом еще, и еще… Я оцепенел и только, как арифмометр, считал: это квартира кооперативная… или дача в Ялте… а это «Волга»… гарнитуры всякие… а вот на это можно ходить по ресторанам хоть каждый день. Покупать старинные книги, путешествовать — в Самарканд, на Камчатку… — Лукич поднял на девушку выцветшие глаза, и в его голосе зазвучало старческое дребезжание. — Я не прошу прощения ни у вас, Мариночка, ни у вас, — повел он подбородком в сторону Иванова. — Смысла в этом нет никакого. Ладно, пойду принесу свою тетрадку…
Опираясь на столешницу, Глеб Лукич медленно встал и вышел, сутулясь и шаркая. Марина напряглась, порываясь кинуться следом, но генерал-лейтенант удержал ее.
— Не нужно, — обронил он, чутко прислушиваясь.
Комната аналитика располагалась за стенкой. Оттуда доносились приглушенные звуки шагов, смутные стуки и грюки. И вот застыла тишина.
«Росита» представила себе, как Лукич горбится сейчас, бездумно глядя в окно, сломленный собственной совестью…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сухой треск выстрела ударил неожиданно громко, пугая окончательностью.
И ничего не изменилось в доме. В коридоре по-прежнему наигрывало радио, за окном прогревала мотор «дублерка», сыто урчал холодильник в общем зале.
Иванов тяжко поднялся и достал из буфета початую бутылку «Отборного». Плеснул янтарный коньячок в крошечные рюмашки с полустертой позолотой ободков, и буркнул:
