— Только шнуры зажигай сам. У меня одна рука не действует.
— Ладно, — сказал Аллен.
Он зажег оба шнура и отдал «кемит» Уильямсу. Уильямс встал снова и увидел, что охранники подошли вплотную к зданию. Подняв взрывчатку, он крикнул: «Запалы горят!» Потом перекинул шнуры через балюстраду, и они, рассыпая искры, повисли высоко над землей. Охранники в смятении отступили, человек с мегафоном крикнул находящимся в здании: «Те, кто внутри! Бегом наружу!» По лестнице послышался топот ног.
Уильямс вернул «кемит» Лоуэллу, и тот снова защелкнул наручники на его запястьях.
— Сработало, — сказал Уильямс. — Они бегут. Что дальше?
— Заряды не взорвутся, Уильямс, — ответил Лоуэлл. — Мы жгли эту взрывчатку в огне, и она не взорвалась. Взрывается она только электродетонатором. Но они этого не знают.
— Неглупо. В здании никого не осталось, — сказал Уильямс, — но толку от этого мало. Тебе не спастись, Аллен.
Свисавшие шнуры медленно, с треском горели. Уильямс понимал, что кто-то из охранников сообщает об этом по рации на вертолеты и спрашивает, как быть.
Лоуэлл поглядел на Уильямса.
— Я одного не могу понять. Почему они стреляли в вас? Мне казалось, вы будете хорошим заложником.
Уильямс поудобнее прижался к стене, чтобы левому плечу было не так больно.
— На прошлой неделе Ричардсон с Маркони пытались убить меня в Канаде. Преднамеренно. Маркони знал, что я прилетаю, и сообщил Ричардсону.
— Но вы же из министерства юстиции, — сказал Аллен. — Вы их человек!
— Видимо, олимпийцы так не считают, — ответил Уильямс.
— Чем же все кончилось?
— Ричардсон мертв. Маркони по-прежнему ведет свою фальшивую игру.
— Гад, — сказал Аллен. — Он три года делал из меня идиота. Даже приставил моего брата к Колдуэллу, зная, что он будет арестован и я еще старательнее буду работать, как мне казалось, для дезертиров. Он подставил Томми вам, Уильямс.
Теперь над ними кружил только один вертолет. Уильямс понял, что другой улетел за снайперами, чтобы снять Лоуэлла. Но им нужно будет поспешить.
— Почему же ты не убил Маркони? — спросил Уильямс. — Почему решил убить шестерых незнакомцев?
— Будто не знаете, — ответил Лоуэлл. — У меня все было готово. Я хотел убить женщину, потом Уорнки, а вас оставлял напоследок. Потом своей телеграммой вы нарушили мое расписание. Значит, вы узнали об «Интернейшнл телевижн». Но вам не остановить меня!
На небольшой высоте подлетел вертолет, луч его прожектора пробежал по крыше и высветил их, сидящих у стены. Лоуэлл согнул в локте левую руку, положил на нее правую и выстрелом погасил прожектор.
— Отлично стреляешь, — одобрил Уильямс.
Пламя шнуров уже подбиралось к зарядам в руках Лоуэлла. Он встал.
— Пора, Уильямс. Во Вьетнаме Ричардсон несколько лет твердил мне о товарах на этом складе.
— Здание окружено, со всех сторон вертолеты и охранники, а ты надеешься уйти живым? Опомнись, Аллен, это конец.
Но Аллен выдернул шнуры из «кемита», снова вставил детонаторы и подсоединил провода. Вертолеты стали снижаться, Аллен поднял Уильямса на ноги и подтолкнул к лестнице. Когда они спускались, шум вертолетов стал громче; в свете прожекторов летчики должны были видеть, что крыша пуста и на нее можно садиться.
В коридоре первого этажа Аллен открыл дверь с табличкой «газы для разгона демонстраций», втолкнул Уильямса и запер. Уильямс увидел коричневые алюминиевые контейнеры с ничего не говорившими ему черными надписями: «XF 111», «TF 23», «OTT 101», Вернулся Лоуэлл уже без «кемита», он раскраснелся и тяжело дышал, с пояса его свисал противогаз. Подойдя к полке, где лежали гранаты с надписью «OTT 101», он положил десяток в пустой контейнер.
— Что такое «OTT сто один»? — спросил Уильямс.
— Во Вьетнаме мы называли его «рвотный газ». Прекрасно разгоняет толпу.
— А «кемит» в отсеке со взрывчаткой и часовой механизм пущен? В панике из-за газа и опасности взрыва ты надеешься скрыться?
— Вот именно.
— Это безнадежно, Аллен. Тебе не сделать даже пяти шагов. Ты погибнешь, и погибнешь напрасно. Твой план провалился, как бы ты ни считал.
Лоуэлл присел на бетонный пол рядом с Уильямсом.
— Послушайте, я знаю, на что иду. Но вчера вечером, прежде чем отправиться к вам, я отослал копии сделанных видеозаписей в редакции новостей всех телекомпаний Нью-Йорка. Там все… пленки, документы… Когда передачи пойдут в эфир, олимпийцам конец. Я свалю их, всю организацию.
— Убийством шестерых неповинных людей?
— Неповинных? — сказал Лоуэлл. — Этих четверых предателей, у которых я брал интервью! Они заслужили смерть! Такие, как они, и сделали возможным появление олимпийцев. Это был единственный способ…
Уильямс взглянул в горящие глаза Аллена. Искалеченный, разрушенный олимпийцами разум — или он мыслил ясно? Возможно, он нашел единственный способ разоблачить и уничтожить олимпийцев? Убийство шестерых людей Кеннеди к годовщине его гибели потрясло бы страну. Даже олимпийцы не могли бы помешать этой гласности…
— Я готов был расцеловать вас, когда после гибели Карсона вы созвали пресс-конференцию, — продолжал Аллен. — Слушайте, Уильямс, после сегодняшнего вечера телекомпании должны пустить мои пленки в эфир, даже Белый дом не сможет помешать этому. Что бы ни случилось со мной, мой план сработает! Я ни о чем не буду жалеть!
— Нет, Аллен, не сработает. Телекомпаний не пустят твои записи в эфир.
Лицо Аллена побледнело.
— Помнишь юбилейный фильм о Кеннеди, над которым ты работал в прошлом году? Знаешь, почему я сообщил тебе, что видел твой фильм и ты был прав?
— Скажите.
— Я не видел фильма, но понял, что эта телекомпания служит ширмой для олимпийцев. И что ее юбилейный фильм будет под видом чествования поносить Кеннеди. Очень тонко. И очень эффективно.
Лоуэлл, словно бы погруженный в раздумье, покачал головой. Уильямс услышал, как он произнес «Брокуэй», потом «Ричардсон».
— Телекомпании, — недоуменно произнес он. — Я думал, что после «Уотергейта» они еще свободны. Думал, что по крайней мере…
— В прошлом году телекомпании отказались бы от тенденциозного фильма, — сказал Уильямс. — Но юбилейный фильм этого года, который опорочит Кеннеди, сколь тонко, столь и эффективно, должен выйти в эфир. Почему? Потому что в этом году туда проникли олимпийцы.
И тут Аллен уставился на него со страхом.
— Не могут же они быть так сильны!
— Они сильны, Аллен, — сказал Уильямс. — Твои видеозаписи не увидят света. Я тебе гарантирую. Они исчезнут. Окажутся в руках олимпийцев.
Аллен, внезапно ставший по-мальчишечьи жалким, обхватил голову руками.
— О господи, господи… — Его тело содрогалось от рыданий. — Тогда нет никакой надежды! Никакой возможности!..
Он поднял взгляд, лицо его было залито слезами.
— Если я дам показания в суде, там скажут, что я просто сумасшедший убийца. Мне необходимы эти записи, Уильямс!
Уильямс молчал.
— Все эти убийства… были… напрасны. Напрасны. Господи, — негромко произнес он дрожащим голосом. — Что случилось с нами, Уильямс? Что пошло не так после шестьдесят третьего года?
— У нас была возможность, и мы упустили ее, — тихо ответил Уильямс. — Но мы упали или нас толкнули?
— Толкнули, — сказал Аллен почти шепотом. — Никто даже не представляет, как нас толкнули.
21
В 1963 году Аллен влюбился. Эта голубоглазая блондинка из Ленсинга, штат Мичиган, Мери Ноултон, работала секретаршей в бюро стандартов. По вечерам она посещала университет Джорджа Вашингтона, и Аллен познакомился с ней, придя туда подать заявление на несколько курсов лекций. Оба они были честолюбивы. Мери хотела вступить в Корпус мира, Аллен — посвятить себя политической деятельности.
Мери жила на втором этаже дома по Коннектикут-авеню вместе с двумя подругами, они обе работали секретаршами на государственной службе, и Аллен провел с ними много приятных вечеров, познавая еще неизвестное: зажженные свечи, Бартока и Баха, хорошие вина, он водил Мери на балет, и спектакль ему даже понравился.
Мери говорила подругам, что Аллен ей симпатичен, потому что он веселый. Он все время смешил ее.
Покинув Чикаго и дом властной тетки, Аллен чувствовал себя в Вашингтоне, будто в раю; горизонты его были широко открыты; он любил свою работу в ЮСИА: проходящие перед его глазами кадры фильмов, любовно смонтированные и склеенные, были окнами, в которые он видел новый мир. Он был частью этою мира. И надеялся когда-нибудь появиться на одной из пленок, это было возможно. Все было возможно.
Аллен был веселым, беззаботным и любил Мери; даже ее соседки по квартире обожали его. Он всегда развлекал их. Как-то они попросили его привезти ковер, купленный у одной знакомой. Трое девушек сели в его старую машину с открытым верхом, они подъехали к дому в Джорджтауне, и несколько минут спустя все четверо вышли из дома со свернутым в рулон ковром.
