Вотъ перечень содержашя этого сборника (1860–70): «Пѣсни собранныя». Пѣсни былевыя. Время Владимiрово.
Вып. 1. «Илья Муромецъ» — богатырь–крестьянинъ.
Вып. 2. «Добрыня Никитичъ, богатырь бояринъ. Богатырь Алеша Поповичъ. Василш Казимiровичъ — богатырь дьякъ».
Вып. 3. Богатыри: Иванъ Гостиный сынъ, Иванъ Годиновичъ, Данило Ловчанинъ, Дунай Ивановичъ и др.
Вып. 4 (дополн.) Богатыри Илья Муромецъ, Никита Ивановичъ, Потокъ, Ставръ Годиновичъ, Соловей Будимiровичъ и др.
Вып. 5. «Новгородская и Княжесюя».
Вып. 6. «Пѣсни былевыя историческая: «Москва. Грозный царь Иванъ Васильевичъ».
Вып. 7. «Москва. Отъ Грознаго до Петра».
Вып. 8. «Русь Петровская. Государь царь Петръ Алексѣевичъ».
Вып. 9. «XVIII в. въ русскихъ историческихъ песняхъ после Петра I».
Вып. 10. «Нашъ векь въ русскихъ историческихъ песняхъ».
Кроме того въ сборнике Безсонова: «Калики перехожте» около одной пятой части взято изъ собрашя Киреевскаго. И, какъ уже было сказано, въ конце прошлаго века были обнаружены въ архивномъ шкафу Общества Любителей древности бытовыя народныя песни собранныя Киреевскимъ, которыя вошли въ позднейттля издашя.
Народное творчество является не только ценностью для историка, изучающаго древнш быть, или для поэта, какъ источникъ вдохновешя, но значеше его, этого творчества, въ томъ, что въ немъ выявляется духъ народа. Въ своихъ песняхъ и былинахъ, разсыпая, подобно сверкающимъ драгоценнымъ камнямъ, свои эпитеты, какъ «красное солнце», «сине море», «мать сыра земля», онъ недаромъ назвалъ свою родину «Святой Русью», или «Свято–русской землей».
«И то, во что излился духъ», говоритъ проф. И. А. Ильинъ, «и человекъ, и картина и напевъ, и храмъ, и крепостная стена становится священнымъ и дорогимъ, какъ открывающейся мне и намъ, нашему народу и нашей стране ликъ Самого Божества». И онъ продолжаетъ: «Родина есть нечто отъ духа и для духа. И тотъ, кто не живетъ духомъ, тотъ не будетъ иметь Родины; и она останется для него навсегда темной загадкой и странной ненужностью. На безродность обреченъ тотъ, у котораго душа закрыта для Божественнаго, глуха и слепа. И если релипя прежде всего призвана раскрыть души для божественнаго, то интернацюнализмъ безродныхъ душъ коренится прежде всего въ релипозномъ кризисе нашего времени».
Такъ точно мыслилъ и Петръ Васильевичъ Киреевскш, отдавшш свою жизнь служешю идеи Святой Руси.
Свои взгляды на историческое прошлое Россш Киреевскш высказалъ въ печати единственный разъ въ 1845 году въ неоконченной статье въ третьемъ выпуске «Москвитянина» подъ заглавiемъ «О древней русской исторш», въ ответь на взволновавшую его статью Погодина — «Параллель русской исторш съ исторiей западныхъ европейскихъ государствъ». Погодинъ развивалъ здесь модную тогда на Западе теорiю (Тьерри, Гизо), которая выводила все формы общественной и государственной жизни западныхъ народовъ изъ начальнаго факта: завоевашя. Исходя, какъ изъ некой аксюмы, что нормансие князья были пассивно призваны славянами, Погодинъ отсюда выводилъ, что древшй славянинъ отличался покорностью и равнодугшемъ и что климатъ холодный делалъ человека апатичнымъ и не заботящимся о делахъ общественныхъ, поэтому славяне легко отреклись отъ веры отцовъ и приняли христ!анство.
Такой хулы на предковъ Киреевскш не могъ снести. Онъ верилъ и видѣлъ въ исторш, что русскш человѣкъ именно и великъ между всеми народами своей нравственной горячностью, безъ этой веры могъ ли онъ ждать обновлешя родины?
На статью Киреевскаго Погодинъ возразилъ: «Вы отнимаете у нашего народа терпеше и смиреше — две высочайгшя христтансия добродетели». Но терпеше и смиреше нельзя смешивать съ равнодугшемъ и апатiей. Погодинъ не понималъ сущности православной аскетики. «Если бы ваше изображеше русскаго народа было верно», говоритъ Киреевскш Погодину, «это былъ бы народъ лишенный всякой духовной силы, всякаго человеческаго достоинства; изъ его среды никогда не могло бы выйти ничего великаго. Если бы онъ былъ таковъ въ первые два века своихъ летописныхъ воспоминашй, то всю последующую исторт мы были бы должны признать за выдумку, потому что откуда бы взялась у него энерпя и благородство? или они были привиты ему варяжскими князьями?» Далее Киреевскш приводить героичесые моменты изъ русской исторш: отчаянное сопротивлеше татарскому нашесгаю, смутное время, 1812 годъ и борьбу за Православiе на Западе. Онъ говоритъ, что нащональный характеръ не меняется. Этого не понимали Шлецеръ и друпе нѣмецюе изследователи, которые изучали исторiю по скуднымъ летописнымъ сведешямъ безъ связи съ предыдущимъ и последующимъ. Широко пользуясь аналопями съ древнейшей исторiей чеховъ, поляковъ, сербовъ и хорватовъ и пр., Киреевскш рисуетъ яркую картину первобытнаго устройства Руси и показываетъ, что и до Рюрика были князья, существовало единство племени. Среди нашихъ ученыхъ большинство составляютъ норманисты, признаюице первыхъ князей варягами. Этотъ взглядъ не раздЬлялъ великш Ломоносовъ, который былъ всеведущъ и гешаленъ не только въ области наукъ естественныхъ. По словамъ одного писателя: «Русская исторiя, родившаяся на односторонней почве византшскихъ хроникъ и воспитанная на еще более тенденцюзныхъ взглядахъ немецкой исторической науки, должна черпать сведешя о древнейшихъ эпохахъ русской народной жизни въ богатомъ запасе восточныхъ историковъ и писателей, которые имели съ древними скифами и руссами гораздо больше общешя, нежели наши западные и многопозднейгше соседи». По арабскимъ хроникамъ россы являлись смелымъ, воинственнымъ и предпршмчивымъ народомъ.; Что же касается до «призвашя князей», проф. Ключевскш, разсматривая эту легенду, говоритъ, что это не более какъ «схематическая притча о происхождеши государства, приспособленная къ понимашю детей школьнаго возраста»… «Фактъ состоялъ изъ двухъ моментовъ», продолжаетъ онъ, «изъ наемнаго договора съ иноземцами о внѣшней оборонѣ и изъ насильственнаго захвата власти надъ туземцами». Этотъ «захватъ власти», если онъ и былъ, однако не оставилъ никакого отпечатка на культурѣ нашихъ предковъ. Проф. Рязановскш говорилъ недавно на одной изъ своихъ лекцш студентамъ Берклейскаго Университета, что изъ десяти тысячъ славянскихъ словъ, каюя были въ обороте въ Юевской Руси, нашлось всего лишь шесть словъ скандинавскаго происхождешя. Это вполнѣ доказываете полное отсутсгае скандинавскаго воздѣйстая и влiяшя на жизнь населешя Ктевской Руси.
И въ отношенш приняття христтанства дѣло обстояло иначе, чѣмъ утверждалъ Погодинъ: если на югѣ оно было принято легко, благодаря продолжительнымъ сношешямъ съ христтанскими странами, то, наобороте, въ Новгородской области Добрыня и Путята «крестили огнемъ и мечемъ», и язычество изживалось медленно. Такимъ образомъ, хотя изучеше русской исторш въ тѣ времена и находилось, можно сказать, въ зачаточной стадш, но Петръ Кирѣевскш своимъ свѣтлымъ умомъ и чистой душой прозрѣвалъ дальше своихъ современниковъ и пытался упорнымъ трудомъ научно обосновать свою вѣру.
Проф. П. Н. Милюковъ (человѣкъ дiаметрально противоположныхъ взглядовъ съ Кирѣевскимъ) такъ говорите о достоинствѣ статьи П. В. Кирѣевскаго: «Въ литературѣ онъ, кромѣ нѣсколькихъ статей, выступилъ только съ одной значительной статьей въ «Москвитянинѣ» въ 1845 г., въ которой обнаружилъ хорошее знакомство съ древней исторiей и на основанш этого знакомства положилъ первое основаше теорш патрiархальнаго быта. Къ родовой теорш западниковъ эта теорiя стояла ближе, чѣмъ общинная теорiя славянофиловъ.».
Братья Кирѣевсие не примыкали всецѣло ни къ одному изъ существовавшихъ тогда идеологическихъ течешй. Объ этомъ свидетельствуете Герценъ: «Совершенной близости у него (И. В. Каго) не было ни съ его друзьями, ни съ нами… Возлѣ него стоялъ его брате и друте Петръ. Грустно, какъ будто слеза еще не обсохла, будто вчера постигло несчастье, появлялись оба брата на бесѣды и сходки».
Печаль эта понятна: ни тогда, ни послѣ Кирѣевсие не были должнымъ образомъ поняты и оцѣнены. Они ждутъ до сихъ поръ своего безпристрастнаго изслѣдователя.
Оба брата горячо желали отмѣны крѣпостного права и необходимыхъ реформъ. Но сколь они чуждались лаическаго европейскаго либерализма, точно также осуждали они и возвращеше ко всякимъ отжившимъ формамъ, называя такую искусственность «китайствомъ». Они жаждали духовнаго обновлешя нацюнальной жизни. «Что такое нащональная жизнь?»
спрашиваете Петръ Киреевскш, — «она, какъ и все живое, неуловима ни въ каюя формулы. Предаше нужно»… Предаше же, какъ понималъ онъ, есть закреплеше русской культуры и преображеше ея духомъ Православiя. СдЬлавъ попытку изложить въ краткихъ чертахъ идеолопю Петра Киреевскаго, перейдемъ теперь къ его характеристике, какъ человека и закончимъ его бюграфiю.
Еще въ перюдъ ихъ общей юности, Иванъ Киреевскш писалъ въ Москву роднымъ (1830) по прiезде своемъ въ Мюнхенъ о младшемъ брате, который, по его словамъ, «остался тотъ же глубокш, горячш, несокрушимо–одинокш, какимъ былъ и будетъ во всю жизнь». Эти слова показываютъ проникновенное понимаше старшимъ братомъ внутренняго мiра Петра Васильевича. Не менее верны и друпя слова его же, написанныя немного ранее изъ Берлина: «Сегодня рождеше Петра: Какъ–то проведете вы этотъ день? Какъ грустно должно быть ему! Этотъ день долженъ быть для всехъ насъ святымъ: онъ далъ нашей семье лучшее сокровище. Понимать его возвышаетъ душу»…
