Грей продолжал качать головой.
Я схватил его за куртку.
— Черт. Ты нужен маме. Если мы с Эрлом умрем, тогда ты ей понадобишься.
Это, казалось, проникло в его толстый череп.
— Вылезай, Уайт, — крикнул Лука.
Я предположил, что он имел в виду меня, учитывая, что Эрл побежал наверх, прячась.
Я кивнул в сторону Грея.
— Когда я подам тебе знак, ты побежишь к задней двери так быстро, как только могут твои ноги, понял?
Я не стану ответственен за его смерть.
— Понял, — пробормотал Грей.
— Хорошо.
Я вскочил на ноги и начал стрелять во всё, что двигалось. Лука и еще один незнакомый мне мужчина искали укрытие снаружи, но продолжали стрелять в меня. Амо Витиелло спрятался за перевернутым бильярдным столом, но тоже выстрелил в меня. Я нырнул за диван, радуясь металлическим листам, которые Гуннар прикрепил к нижней стороне несколько недель назад, готовясь к возможному нападению.
Я вскочил как раз в тот момент, когда Лука и двое мужчин снова вошли. Я поднял пистолет, готовый проделать дырки в каждом.
Лука был отвлечен тем, что его сын сделал безумный рывок наверх, вероятно, чтобы убить оставшихся байкеров в одиночку. Я знал это непобедимое чувство моих подростковых дней.
— Следуйте за Амо! — прорычал он своим людям.
Они, не колеблясь бросились за младшим Витиелло, оставив своего Капо наедине со мной.
— Беги, — крикнул я Грею, когда использовал этот единственный в жизни момент и бросился вперед.
Витиелло отреагировал слишком поздно, и я налетел на него, отчего мы оба полетели на пол. Он схватил меня за горло, перекрыв доступ воздуха, но я только крепче сжал нож и вонзил его ему в ногу, единственное место, до которого я мог дотянуться. Ублюдок едва поморщился, но его хватка на моем горле ослабла достаточно, чтобы я сделал глубокий вдох. В его глазах я увидел ту же ненависть, что и почувствовал.
Его сын издал рев наверху, за которым последовали выстрелы, крики и еще одна стрельба. Снаружи стрельба прекратилась, а это означало, что скоро прибудут остальные солдаты Витиелло. Их Капо к тому времени будет мертв.
Лука опять крепко сжал мое горло, его глаза горели яростью. Я повторно вонзил нож ему в бедро. У меня закружилась голова от недостатка кислорода. Я попытался оттолкнуть его, но его пальцы на моем горле были как чертовы тиски. Я поднял нож, и его другая рука взметнулась вверх, хватая меня за запястье, чтобы я не вонзил лезвие ему в голову и не расколол череп.
Наверху раздался крик, и на мгновение внимание Витиелло переключилось, полное беспокойства, и я вырвался из его хватки и опустил нож, целясь ему в глаз. Это момент, которого я ждал всю свою жизнь.
Перед моим мысленным взором промелькнуло лицо Марселлы, и в последний момент я дернул рукой в сторону, задев его голову сбоку и вонзив нож в деревянную доску. Я не мог так поступить с ней. Блядь. Что эта девушка сделала со мной?
Глаза Витиелло встретились с моими, яростные и задающие вопросы. Он не понимал, почему я не убил его. Я и сам с трудом не мог понять.
— Это ради Марселлы, только ради нее, ты, ублюдок убийца.
Его взгляд переместился на что-то позади меня, но прежде, чем я успел среагировать, боль пронзила мой череп, и зрение потемнело.
Дверь фургона открылась, и папа забрался внутрь, сильно хромая. Длинная рана на его голове сбоку сильно кровоточила, кровь капала на рубашку, лицо и руку. Он сразу же заключил меня в крепкие объятия, которые ослабил, когда я поморщилась. От него пахло кровью и еще менее привлекательными телесными жидкостями, но его близость все еще казалась бальзамом на мою мятущуюся душу. Отстранившись, он обхватил мои щеки ладонями, заглядывая мне в глаза, будто беспокоился, что я не та дочь, которую он помнил. Я, конечно, изменилась, но я все еще была собой, той версией себя, которая никогда не всплывала на поверхность, потому что моя уютная жизнь никогда этого не требовала. Позади папы, все еще снаружи фургона, ждал Амо. Он вытирал кровь и плоть со своих рук. Я поразилась резким чертам его лица, которых раньше не было. Он на мгновение поднял глаза и выдавил улыбку, которая выглядела гротескно на его окровавленном лице. Я все еще могла видеть жестокость и гнев в его взгляде.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
По какой-то причине мне невыносимо видеть его таким. Похищение изменило меня. А как могло быть иначе? Но я надеялась, что это не нанесло серьезного ущерба людям, которых я любила. Увидев их сейчас, я поняла, что мое желание не исполнилось.
— Что случилось с твоей ногой? — спросила я папу, отводя взгляд от Амо.
— Ничего. Сейчас мы отвезем тебя домой, — сказал он хриплым голосом.
Я никогда не видела папу таким, покрытым кровью и на грани самоконтроля.
— Что насчет Мэддокса? — спросила я, не в состоянии с собой ничего поделать.
Мне нужно было знать. Быть может, его смерть облегчила бы все, но мое сердце мучительно сжалось при одной мысли об этом. Он причина, по которой я здесь сегодня, во многих смыслах этого слова. Он виновен в моем похищении и нес ответственность за мою свободу. Я ненавидела и... возможно, любила его — если бы любовь вообще могла расцвести в такой ситуации, как наша.
Папа ударил кулаком по стенке фургона, выражение его лица исказилось от ярости.
Мое сердце забилось сильнее.
— Папа?
Лицо отца потемнело.
— Он жив, как и некоторые другие, и его доставят в место, где их можно будет допросить.
Облегчение нахлынуло на меня. Я знала, что означает допрос в терминах мафии, но пока он еще не убит, для него, для нас, все еще оставалась надежда. Если я вообще должна надеяться на нас или на него. Мои мысли были путаными и слишком неустойчивыми, чтобы за них ухватиться. Каждая новая мысль ускользала, как зыбучий песок, прежде чем я успевала ее закончить.
Маттео схватил свой телефон и вышел из фургона.
— Позвоню Джианне. Она убьёт меня, если я не скажу ей, что с нами все в порядке.
Так много людей беспокоились за своих близких, которые рисковали своей жизнью ради меня. Я не могла себе представить, через что прошли Джианна и Изабелла, пока Маттео сражался с безумными байкерами, спасая меня.
Папа поднял трубку телефона. По выражению его лица я поняла, что он звонит маме.
— Она в безопасности, — сказал он первым делом.
Я услышала, как мама судорожно вздохнула. Затем он протянул мне телефон. Я взяла его дрожащими пальцами.
— Мам, — сказала я. — Со мной все хорошо.
— Ох, Марси, я так счастлива слышать твой голос. Не могу дождаться, когда заключу тебя в свои объятия.
— Мы будем дома примерно через час, — крикнул папа.
— Поторопитесь, — тихо произнесла мама.
Папа обнял меня за плечи и повел в дом, пытаясь скрыть свою хромоту, но, должно быть, это было серьезно, если он не мог скрыть ее даже рядом с мамой. И даже Амо маячил рядом, как будто теперь я нуждалась в постоянном наблюдении. Часть жестокости покинула его лицо, но не вся.
— Возьми себя в руки, — пробормотал папа. — Твоей маме не нужно видеть тебя таким.
Амо кивнул и на мгновение закрыл глаза. Я видела, как его лицо преображается во что-то более нежное и мальчишеское, но это была явная борьба, и его глаза, когда он их открыл, все еще казались странными.
Как только я вошла в дом, мама спрыгнула с дивана. С ней был Валерио, а также мои тети Джианна и Лилиана, а также двоюродные братья и сестры Изабелла, Флавио, Сара и Инесса. Ромеро и Гроул продолжали охранять, как и сказал Маттео. Мама бросилась ко мне, а папа наконец отпустил меня только для того, чтобы мама заняла его место.
