Двум лейтенантам было приблизительно по двадцать лет, третий унтер-офицер еще моложе. Во время доклада они держались очень прямо и вообще создавали мужественное впечатление. Наши потребности диктовали, что офицеры должны быть направлены в 1-ю группу, а унтер-офицер – во 2-ю группу. Каждый месяц учебно-боевая группа посылала нам достаточно пилотов, чтобы восполнить наши потери. Но теперь было больше невозможно поддерживать численность пополнения на высоком уровне, и в любом случае мы в действительности не могли их использовать. Позволять им здесь участвовать в вылетах означало подвергать опасности не только их, но также и других. Как сказал Бахманн: «Мы не можем позволить им, словно ягнятам, идти на бойню!»
Больше не было возможности постепенно вводить вновь прибывших пилотов в бой – «спитфайры», «киттихауки» и «лайтнинги» почти постоянно были над нашими аэродромами. И при этом мы не были способны посвятить их в методы атак «Крепостей», потому что ни один из них не обладал требуемыми для полета в нашем сомкнутом строю навыками и опытом.
– Они крайне молоды, – заметил Штраден после их доклада.
– Вы подразумеваете, что мы получаем все более и более молодых, – сказал Бахманн. – Я бы многое отдал, чтобы узнать о том, что они думают, когда прибывают сюда. Жаль, что мы не можем спросить их. И очевидно, они не собираются ничего говорить о своих собственных мыслях – для этого слишком не уверены в себе.
Снова, как уже часто делали прежде, мы начали обсуждать их лица, их поведение и общий внешний вид. И еще раз, как и во многих предыдущих случаях, мы подвели итоги, строя прогнозы об их будущем, которые, большей частью, были ошибочны и несправедливы. К тому времени я должен был знать, что попытки классифицировать людей бесплодны, потому что одаренные, успешные летчики-истребители не принадлежали к какому-то определенному, узнаваемому типу. Было большим искушением выделить тех, к кому любой испытывал немедленную симпатию из-за их естественных дарований. Но мужественный внешний вид и уверенное поведение редко совпадали с успехом в полетах в качестве истребителя.
Был один случай в Тунисе, когда два новых унтер-офицера – просто мальчики – прибыли ко мне с докладом. Внешне они полностью отличались, и вскоре оказалось, что и в воздухе действуют совершенно по-разному. Тогда как один из них – атлетически сложенный парень с прямой осанкой – внимательно и искренне синими глазами смотрел мне в глаза, другой осторожно озирался, как будто проводил опись имущества моего жилого фургона. В отличие от своего компаньона он был маленьким, тощим и жилистым, и его голова была увенчана огромной копной волос, в стиле парикмахеров Вильгельма Буша[100]. Он напоминал мне карикатуры Буша каждый раз, когда я смотрел на него.
– Невероятно, кого они посылают нам, – заметил я Бахманну, когда мы смотрели на уходящую пару. – Только посмотрите на этого тощего малого! И как он надеется атаковать и сбивать самолеты, когда все небо сплошной ад.
– Да, – сказал Бахманн, – я тоже голосую только за высокого блондина. Я бы предположил, что он хороший, смелый игрок и в целом более симпатичный.
Днем позже я сидел с Бахманном, Штраденом и Цаном перед палаткой на краю аэродрома, ожидая команды на взлет. Эти два новичка опробовали свои самолеты, практикуясь в посадке и взлете, это было необходимой предосторожностью перед их вводом в действие. Бахманн и я занимались бумагами, «болтанка в шезлонгах», как он это называл. Он передавал мне бумаги, приказы и папки, давая несколько сопроводительных комментариев о каждой из них, в то время как я читал, диктовал, подписывал и давал указания. Всякий раз, когда нараставший шум двигателя указывал, что к посадочному сигнальному полотнищу приближался самолет, я прерывался и провожал его глазами, ни один командир летного подразделения не может не смотреть, когда один из его пилотов заходит на посадку. Приземление – это критический момент, когда управляемый полет резко заканчивается и наступает кратковременная неуправляемая ситуация, которая не является ни полетом, ни рулежкой.
Есть хорошие посадки – и есть плохие, некоторые из них состоят из серии сильных скачков, а другие являются просто сильным столкновением самолета с землей. Однажды один летчик с чувством юмора сказал, что «полет предполагает посадку», в то время как англичанин – его коллега, за исключением противоположного места приземления, – которого мы принимали в нашей офицерской столовой после вынужденной посадки на побережье Ла-Манша, заметил о его маневре: «Любая посадка, после которой вы остаетесь в живых, хорошая». Вид садящихся самолетов всегда привлекал мое внимание, и мой интерес, конечно, был особенно сильным, когда новичок знакомился со своей машиной.
Я наблюдал за заходом на посадку и подпрыгнул от испуга, когда Бахманн закричал:
– Он забыл о шасси! Смотрите, господин майор, он забыл о своих колесах!
В этот момент винт ударил о землю, и самолет заскользил по ней на брюхе, пока не остановился, подняв облако пыли.
– Поехали! – крикнул я.
Мы вскочили в «кюбельваген» и помчались к месту происшествия. Там мы застали картину, от которой у меня перехватило дыхание. Пилот, встав на колено рядом с жалким объектом с погнутыми лопастями винта, пытался уместить поврежденный самолет в видоискателе своего фотоаппарата. Это был наш «парикмахер»!
– Идиот! – заорал я на него. – Вы действительно, должно быть, безнадежны – разбили один из наших бесценных «сто девятых». Каждый самолет здесь на вес золота, а вы приходите и разносите его на части только потому, что не можете пользоваться своими пятью чувствами. И что теперь, после всего этого, побуждает вас фотографировать этот памятник некомпетентности?
Он смотрел на меня совершенно ошеломленно и, запинаясь от волнения, что-то говорил о том, что «запомнил» и что «будет более осторожным в следующий раз». Когда мы ехали назад, я сказал Бахманну:
– Пусть Фрейтаг получше проверит и выяснит, сможем ли мы отослать «парикмахера» обратно домой. Я сразу сказал, что от этого мальчика не будет проку.
Через некоторое время, возможно неделю спустя, мы встретились с нашими старыми друзьями – «мародерами» из Тебесса[101], которые на сей раз не имели никакого эскорта «спитфайров». В последнее время их нападения на наши аэродромы стали слишком наглыми и они, казалось, не опасались наших истребителей. На этот раз мы смогли восстановить свою пошатнувшуюся репутацию в глазах своих противников, разбив их боевой порядок и преследуя поодиночке на малой высоте над пустыней. Над Кайруаном[102] мы столкнулись с сильным патрулем истребителей. Имея преимущество в скорости, «спитфайры» спикировали на нас, чтобы заставить прекратить преследование бомбардировщиков. Завертелась карусель борьбы «Ме» и «спитов», огромная спираль, вращавшаяся против часовой стрелки. «Спитфайры» спикировали, и стороны разошлись, чтобы набрать высоту и вернуться на встречных курсах, ведя огонь из своего оружия. В течение некоторого времени никто не мог добиться успеха. Затем я увидел «Ме», которого атаковали два «спитфайра». Пилот перешел в крутое пике, затем грациозно выровнял самолет, начал набор высоты и маневром, который свидетельствовал о совершенных летных навыках, занял позицию позади одного из своих преследователей и короткой очередью сбил его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
