Ситуация была критической. Нужно было срочно сообщить обо всем Канарису, который находился на пути из Испании в Париж; но прежде нужно было решить вопрос, что Лахоузен должен был сказать Мюллеру. Канарис поставил Лахоузена в известность, что дело должны проводить «другие». Но он знал, что Канарис не сообщил Мюллеру, чтобы тот взялся за дело. К счастью, Лахоузен узнал, что Мюллера в этот день не было в Берлине. Таким образом они выиграли, по крайней мере, двадцать четыре часа. Лахоузен использовал их, чтобы по совету Остера полететь в Париж навстречу Канарису и там получить указания для дальнейшего ведения дела.
Когда Канарис услышал, что и «Густав» снова всплыл на поверхность, и в такой форме, он сначала пришел в замешательство. Разговор проходил во время ужина в отеле «Лутеция» в Париже. Канарис сидел за столом с руководителями парижского отделения абвера и начальником отдела зарубежных стран адмиралом Бюркнером, когда вошел Лахоузен. Настроение компании за столом при сообщении Лахоузена сразу помрачнело. Канарис несколько минут размышлял. Затем он быстро задал один за другим несколько вопросов. Речь шла о трех датах, которые он хотел точно выяснить. Это были: день побега Жиро из Кёнигштейна, дата совещания в Праге, где между Канарисом и Гейдрихом был урегулирован вопрос о компетенциях СД и третьего отдела абвера, и, наконец, дату убийства Гейдриха в Лидице. Сотрудники, сидевшие за столом, не поняли смысла этих вопросов, еще меньше они поняли, когда на лице Канариса, после того, как тот услышал ответы, напряженное выражение сменилось улыбкой. Он спокойно наполнил бокал и спросил Лахоузена: «Ну, длинный, все совпадает? Да, все совпадает. За ваше здоровье!» Только постепенно до остальных стало доходить, что их шеф, обладавший даром делать быстрые комбинации, нашел выход из трудного положения. Они потребовали от него объяснений. Три даты и их последовательность были потому так важны, что они позволяли Канарису заявить Кейтелю, что в Праге он лично договорился в Гейдрихом, чтобы тот поручил своим органам дальнейшее выполнение дела «Густав». Это, естественно, было бы невозможно, если бы Жиро сбежал из Кёнигштейна лишь после встречи Канариса с Гейдрихом в Праге — это была их последняя встреча — или после смерти Гейдриха. Последовательность дат была такой, как было нужно Канарису. Гейдрих был мертв, а мертвые не говорят. Успокоившись, Канарис полетел на следующий день в Берлин, чтобы поговорить с Кейтелем по этому делу. Так закончилась для разведки операция «Густав».
Дело Жиро является характерным для Канариса и его методов работы. С одной стороны, мы видим неординарный и совершенно не бюрократический подход к выполнению столь важного и трудного дела. Все делается устно, нет никаких письменных распоряжений ни от Кейтеля, ни от Канариса подчиненным; нет даже записей в дневнике, который велся не для отчета перед современниками, а для неопределенного будущего. В основном Канарис все делает сам. Даже его самые близкие сотрудники имеют лишь неполную информацию. Каждый из них знает только часть того, что происходит. Каким бы неприятным ни было дело и как бы серьезно Канарис его ни воспринимал, для него это была одновременно игра, опасная игра, при которой речь шла о жизни и смерти. Но, может быть, только эта постоянная игра на грани жизни и смерти и дает человеку, охваченному отчаянием при виде безвыходного положения, возможность выполнить задачу, которую он сам перед собой поставил. С другой стороны, мы видим здесь типичный пример молниеносного решения. Канарис совершенно не готов к сообщению, которое приносит ему Лахоузен. Он потрясен. Пожалуй, никому другому не пришла бы в голову идея свалить вину на мертвого Гейдриха. Но для Канариса это, естественно, быстрое решение является обычным, и он в высшей степени удивлен, что другие не сразу поняли, зачем ему нужно знать об этих трех датах. Кто бы мог подумать, что мертвый Гейдрих однажды пригодится, чтобы вытащить Канариса из затруднительного положения! Но именно в этом смысле помощник выбран гениально. «Прикончить» Жиро — это дело было как раз во вкусе Гейдриха. Переговоры в Праге, как мы еще увидим в другой главе, были совсем не легкими. Канарис находился в очень невыгодном положении. Тогда маленькое «досье» об открытом требовании убить генерала, пусть даже это был «всего лишь» французский генерал, было бы, пожалуй, кстати. Его можно было бы использовать против Кейтеля и при этом указать на то, что таким образом удалось отделаться от неприятного поручения — поручения, которое было недостойно офицера. Одним словом, произведение ловкости и хитрости.
Еще несколько примеров о «саботаже саботажа». Фюреру опять пришла в голову одна из его гениальных идей. Это было в 1942 г. Уже длительный период в штаб-квартире фюрера царило недовольство по поводу того, что у англичан была возможность регулярно поддерживать воздушное сообщение между Великобританией и нейтральной Швецией. Британские самолеты везли с собой почту для британских дипломатических миссий в Стокгольме и Москве, в них летали в обоих направлениях многочисленные служащие государств-союзников, членов коалиции, а также переправлялись в Швецию британские и американские журналы, книги, фильмы и всевозможный пропагандистский материал союзников. Один-единственный раз немецким самолетам-истребителям удалось сбить самолет-курьер над Северным морем, однако это не запугало противника. Связь продолжала действовать. Фюрер наконец распорядился, чтобы этому был положен конец. Если летчики не могли справиться с такой задачей, то отдел диверсий разведки должен позаботиться, чтобы самолеты были уничтожены бомбами с часовым механизмом, установленными на них тайком. Если это будет происходить довольно часто, то англичане наверняка прекратят воздушные сообщения. Кейтель поручил эту дело Канарису в присутствии Лахоузена, а Канарис тут же в присутствии Кейтеля поручил Лахоузену позаботиться о том, чтобы шведское отделение разведки немедленно принялось за дело. Как только Канарис и Лахоузен ушли от Кейтеля и могли поговорить наедине, Канарис тут же сказал, что, естественно, ни при каких обстоятельствах нельзя предпринимать ничего подобного. Разведка существует не для того, чтобы делать грязные дела в нейтральной стране только потому что военно-воздушные силы Геринга не способны прервать нежелательное воздушное сообщение.
Однако, чтобы замаскироваться, в Стокгольм был передан приказ изучить возможность проведения подобной диверсии. Одновременно Канарис распорядился, чтобы в Стокгольм был немедленно направлен надежный офицер — адъютант Лахоузена, который был в курсе всего, что происходило во втором отделе и пользовался неограниченным доверием Лахоузена и Канариса. Офицер был подробно проинструктирован Канарисом. Его задача заключалась в том, чтобы при любых обстоятельствах следить за тем, чтобы попытка пронести на британский самолет бомбы с часовым механизмом не была предпринята. При следующей встрече с Кейтелем Канарис доложил, что дело, касающееся курьерского самолета Стокгольм — Лондон, начато. Он даже отправил в Стокгольм наиболее деятельного и надежного офицера из своего собственного штаба, чтобы операция во всех отношениях была хорошо подготовлена. Кейтель, соответственно, доложил обо всем Гитлеру. Дело было забыто; бессмысленная попытка диверсии, которая в случае удачи принесла бы мало успеха, потому что англичане, конечно же, нашли бы пути и средства, чтобы доставлять в Швецию своих курьеров и почту, однако явилась бы причиной невинно пролитой крови в Англии и Швеции, была предотвращена.
Похожий случай произошел несколько раньше. Тогда, однако, идею подал не Гитлер. Напротив, руководство штаба военно-воздушных сил уже с осени 1941 г. настоятельно требовало от второго отдела абвера проведения акций саботажа, чтобы помешать движению так называемых Atlantic Clippers — больших американских летающих лодок между Нью-Йорком и Лиссабоном. С согласия Канариса выполнение этого задания было также затянуто. Но когда на совещании у Кейтеля (примерно в начале 1942 г.) тот потребовал объяснить отсутствие результатов, Канарис в резком тоне сделал выговор начальнику второго отдела разведки, присутствующему на совещании, и сказал ему, что тот наконец должен позаботиться о том, чтобы дело пошло на лад. Сегодня нельзя сказать с большой достоверностью, принял ли руководитель отдела выговор Канариса за чистую монету или рассердился на него за несправедливую брань, предназначенную только для успокоения Кейтеля. Во всяком случае, Канарис забыл отменить свой приказ после совещания у Кейтеля и руководитель отдела дал указание в Лиссабон начать подготовительные мероприятия для саботажа сообщения между Нью-Йорком и Лиссабоном.
Действительно, вскоре в португальском отделении немецкой разведки началась активная работа. Когда Канарис после этого прибыл в командировку в Мадрид и на несколько дней заехал в Лиссабон, ответственный офицер боевой группы разведки доложил, что операция по саботажу гидропланов полностью подготовлена. В самом деле, первый груз взрывчатки с часовым механизмом уже находился на борту одного самолета, стоявшего в то время на водном аэродроме неподалеку от Лиссабона. Канарис тут же приказал удалить взрывчатку из гидросамолета или, по меньшей мере, ее обезвредить; чтобы дать своим подчиненным в Лиссабоне убедительное объяснение отмены первоначального приказа, он сделал вид, будто прежде ничего о нем не знал. Распоряжение о саботаже движения гидроплана поступило сюда за его спиной и без его ведома, от руководства штаба военно-воздушных сил во второй отдел разведки. Затем он сказал, что данный приказ является недопустимым по международному праву нападением на пассажирские самолеты в нейтральной стране, которое ни в коем случае не должно быть совершено немецкой стороной. Поэтому он раз и навсегда запретил совершение подобных действий. Также позже, когда Канарис посещал Лиссабон, он всегда снова указывал на то, что, именно принимая во внимание деликатную область задач второго отдела разведки и подчиненных ему органов в нейтральных странах, следует строго придерживаться только того, что допустимо по международному праву. В упомянутом конкретном случае вмешательство Канариса произошло как раз вовремя. Взрывчатку успели вынуть из гидросамолета, так как он в связи с нелетной погодой вынужден был несколько дней стоять в аэропорту.
