Старый Джок медленно покачал головой, Джиллиане показалось, что глаза у него подозрительно заблестели. Неужели слезы?..
– Тут дело не как поступать, девушка, – проговорил он, – а какая вы есть... На самом деле... И какая будете...
– Какая? – переспросила она. Усталость и упадок сил в ней после трудных часов помощи при родах взяли свое, и она резко произнесла: – Я дочь воина. Одного из лучших во всей Шотландии, и хочу быть достойна его.
Джок, нахмурившись, не сводил с нее глаз.
– Лучший, говоришь? А не хочешь подарить ему внука, а?
Джиллиана опять удержалась, чтобы не прикрикнуть, не возразить, что возникший разговор ей не нравится, но она сдержалась и сказала:
– Ради него я должна сначала сделать совсем другое.
– Что ж... – Старик покачал головой. – Только не забудь, что я сказал. Время-то летит, не остановишь... И помни, нам нужен наш лорд. И нужна его жена... ты то есть...
Джиллиана повернулась, чтобы уйти, когда он внезапно остановил ее вопросом:
– Какой он воин? Звали как?
Его темные глаза цепко впились в нее, и она, никому до сих пор не открывавшая тайну своего рождения, уже готова была назвать имя своего отца, тем более что люди его возраста наверняка знали наперечет всех самых знаменитых и отважных при Роберте Брюсе воинов.
Однако она смолчала и пошла к выходу, когда услышала позади себя старческий голос. Она остановилась, прислушиваясь.
– Чего я хорошо помню, так это битву при Стерлинге. Был там с тамошним лордом. Ежели ты, часом, из рода Уоллеса, то знай: он любил твоего мужа.
Она обругала себя, что сама затеяла разговор о своем отце, и, не расслышав толком, что еще говорил старик, после того как произнес имя ее отца, сказала почти шепотом:
– Вы не должны говорить моему мужу, что знаете! И вообще никому! Слышите?
Она ожидала, что он разозлится, но Джок Джилли произнес всего три слова на удивление мягким голосом:
– Бедная ты девушка...
Она выбежала из дома за ворота и только там остановилась, поджидая Агнес, которая ей ничего не стала говорить и ни о чем не расспрашивала, хотя время от времени бросала на нее тревожные взгляды.
Только во дворе замка, перед тем как разойтись по своим комнатам, Агнес сказала:
– Ах, Джилли, я молюсь, чтобы ты научилась быть хоть немножко счастливой...
Отягощенная бременем, которое сама взвалила на себя, Джиллиана не нашла что ответить золовке.
Небольшой отряд из десяти человек – Джон Карлейль, Джиллиана, брат Уолдеф, Агнес, Джейми Джилли и пять воинов охраны 11 апреля 1313 г. отправились из Гленкирка в замок Канросс, владение Роберта Брюса.
Джиллиана не возражала, когда для нее приготовили смирную лошадь под дамским седлом. О когда-то подаренном ей, а потом отнятом скакуне Галааде она не хотела и вспоминать, чтобы не бередить обиду. Однако все же упаковала и взяла с собой рейтузы и куртку для настоящей верховой езды. Пускай будут с ней, напоминая о днях, когда она почти не расставалась с оружием и с одеждой настоящего воина. Сейчас только они связывают ее с прошлым, которое хоть и не безоблачно, но не так печально, как нынешнее время...
С Карлейлем они до сих пор не разговаривают и, насколько возможно, стараются избегать друг друга. Что касается ее, она болезненно переживает их разрыв и жаждет примирения. Но как? На каких условиях? Два раза она хотела пойти к нему и сказать, что готова принять мир на любых условиях. Вернее, просит принять его... Как часто ей хотелось заплакать, зарыдать в голос, чтобы стало хоть немного легче, чтобы избавиться от постоянного напряжения, но, увы, плакать она не умела с детства, в ее глазах не рождались слезы.
Даже когда она узнала о предстоящей поездке в Канросс и в первое мгновение обрадовалась, очень скоро оживление сменилось прежним чувством тоски.
Зато Агнес испытывала настоящую радость, предвкушая перемену мест, новые впечатления и со свойственным ей жизнелюбием и неугасимой верой в хорошее ожидала от путешествия перемен к лучшему в отношениях брата с ее невесткой. Кроме того, селение, а вернее, городок Канросс был намного больше Гленкирка. Он являлся рыночным центром трех графств, и Джейми уверял, что там можно купить прекрасный материал на свадебное платье. Она протестовала против таких преждевременных трат, но ее милый Джейми становился в последнее время столь настойчивым, что отказывать ему в чем-либо делалось почти невозможным.
Ночью шел дождь, и сейчас, утром, когда они тронулись в путь, окружающий мир выглядел свежевымытым, трава изумрудно блестела под ногами лошадей. Впрочем, Джиллиана почти не обращала внимания на красоты природы. Ее охватило свойственное людям кельтского происхождения предчувствие чего-то, что должно вот-вот случиться, – оно уже близко, она погружается в него, как неумелый пловец в глубокую воду... И либо утонет, либо ее выбросит на другой берег... Да, она стала беспомощным пловцом в реке жизни потеряла власть над собой, разучилась держать в руках кинжал и меч, потеряла любовь и близость мужа, лишилась общения с товарищами по оружию... В общем, утратила все, что давало или могло дать ей силы для исполнения взятой на себя клятвы – найти и покарать виновников гибели отца.
Джон Карлейль, едущий сбоку, время от времени бросал на нее внимательные взгляды и с болью в душе отмечал, как она изменилась, каким сумрачным и замкнутым стало лицо, как похудела. Он и взял-то Джиллиану в поездку в надежде, что ее хоть немного оживят свежие впечатления и встречи с другими людьми. Хотя знал, что многие, начиная с Роберта Брюса, уже сменили симпатию к ней на молчаливое осуждение и лишь брат Уолдеф и Агнес сохраняли, пожалуй, прежние чувства. Встретившись глазами с монахом, он понадеялся, что тот горячо молится за бедную Джиллиану, потому что у него самого не осталось для нее даже молитвенных слов.
На пиршество, которое состоялось в замке Канросс вечером на второй день их прибытия, Джиллиана надела красивое дорогое платье в сине-зеленых тонах из своего приданого и поверх его золотистого цвета камзол, который надевала на бракосочетание. Волосы заплела в две длинные косы. Выглядела она совсем неплохо, но двигалась, как марионетка, мысли витали где-то далеко.
Роберт Брюс специально поместил ее и Джона в одну спальню, пытаясь хоть как-то сблизить их на короткое время, однако нисколько не надеясь на успех. Безуспешность его попытки заметили все гости, она лишь усилила царившее напряжение. Дело было не только в Джиллиане, многое зависело от характера и настроения присутствующих. Так, например, родной брат Роберта Брюса Эдвард был из тех, кто привык считаться только со своим расположением духа, и его безмерно раздражали все, кто не отвечал его сиюминутному настроению. Дуглас и Морэ своим видом довольно открыто выражали неодобрение слабиной, которую, по их мнению, проявлял Карлейль в семейных делах, и тем, что своевременно не прислушался к их советам. Впрочем, в присутствии глав других кланов, а также их оруженосцев, воинов и управляющих домами и поместьями высокородные лорды старались не высказывать недовольства своим соратником. Однако в частных беседах с Брюсом некоторые из них намекали на то, что уж коли Джон Карлейль не в состоянии справиться со строптивой женой, то не стоит ли подвергнуть сомнению его способности как воина и главы клана. Роберту весьма не нравились такие суждения о его давнем друге, и он намеревался немного позднее очень серьезно поговорить с Джоном.
