безлюдь выкачал из портсигара все золото?
Риз кивнул, подтвердив догадку. Флориана быстро схватывала, достаточно было подтолкнуть, выдать простейшую подсказку, полунамек – и ее глаза вспыхивали, озаренные идеями. В академии она бы наверняка оказалась в списках любимчиков у профессоров.
– Давно следовало перестроить безлюдя и подбросить ему новую золотую вещицу, да времени никак не находил. Теперь не отвертеться, – с горькой усмешкой сказал Риз.
Они снова замолчали, будто их голоса мешали наблюдать за закатом. Небо менялось каждую минуту, напоминая калейдоскоп. В детстве Риз подолгу изучал причудливые узоры, воображая их витражами круглых окон, куда он заглядывал.
– Как ваши безлюди обходятся без лютенов?
На сей раз он оказался не готов к вопросу и помедлил с ответом. Объяснить бы все, да так, чтобы не сболтнуть лишнего, – задача не из простых.
– Дома должны за кого-то держаться. Лютены – это своего рода якорь, который помогает им устоять на месте, не поддавшись течению времени. Большинство моих безлюдей созданы и выращены искусственно. Те, что образовались естественным образом, по-прежнему связаны с лютенами. Но они больше не слуги, не рабы и не заключенные. Просто смотрители.
– И у каждого безлюдя свой лютен?
– Зависит от характера дома. Кому-то из лютенов и с одним приходится сложно, а кто-то управляется с целым десятком. – Он осекся от укола тревожной мысли. – Почему вы спрашиваете?
Флориана невинно захлопала ресницами.
– Стремлюсь изучить как можно глубже природу лютенов и безлюдей. Это плохо?
– Скорее странно. – Говорить с ней строго и нравоучительно было испытанием. Чтобы не видеть, как на ее лице проступает разочарование и обида, Риз отвел взгляд. – Судьбы лютенов в наших городах слишком разные, чтобы применять такие знания в Пьер-э-Метале. Я бы на вашем месте спросил что-то о работе домографа.
– Ладно, – фыркнула Флориана, даже не пытаясь скрыть, что оскорблена. Извиняться Риз не стал. Иначе в качестве примирительного жеста ему пришлось бы провести целую лекцию, а он слишком устал. К тому же у нее были припасены и другие вопросы: – Тогда расскажите, как определяете, что дом – безлюдь. По словам Рина, домограф должен… – Тут она запнулась, пытаясь подобрать изящную формулировку.
– Быть счастлив в любви? – подсказал Риз, с удовольствием наблюдая, как она смущается. – О да, безлюди такое сразу чуют. Безодиночество для них как лакмусовая бумажка. Стоит какому-нибудь счастливчику появиться на пороге – и безлюдь выдает себя, даже если хотел притвориться обычным домом.
– Но вы определяете безлюдей как-то иначе? – напористо продолжила она.
Риз усмехнулся. Это был бы оригинальный способ вывести его на откровения о личной жизни, но Флориана явно не питала к нему того интереса, чтобы ее заботило, одинок ли он. Так что вопросы проявляли дотошность старательной ученицы – только и всего.
– Я убежден, что профессиональные способности не должны зависеть от чувств.
Риз прервался, не желая объяснять, как пришел к таким выводам. Слишком длинной и сумбурной получилась бы речь.
Он привык, что жизнь меняется непредсказуемым образом. В шестнадцать казалось, что его чувства долговечнее, чем море Делмара. Но не прошло и года, как его иллюзии потерпели крушение и затонули на дне. Девушка, которую он любил, предпочла выйти замуж за успешного мужчину, едва выпал такой шанс. Долгое время Риза преследовала мысль, что он смог бы удержать ее, если бы хоть что-то собой представлял.
В академии он усердно учился, дабы стать кем-то более важным и значимым. Там он познакомился с Элен. Дисциплины давались ей нелегко, но с поддержкой Риза она благополучно преодолевала трудности, а взамен таскала ему книги из библиотеки, где подрабатывала. Эти отношения, выросшие из дружбы и поддержки, казались непоколебимыми и крепкими, как делмарские горы. Но они разрушились, едва учеба закончилась. Элен исчезла. По слухам, она вернулась в родной город, где для нее придержали место архитектора. Для взлета к вершинам карьеры ей не требовался балласт в виде дотошного всезнайки, в которого Риз превратился.
Следующий год он провел, постигая тайны безлюдей. В округе ему попадались только рассказчики местных поверий и легенд, поэтому Риз расширил географию поисков и исследовал весь материк, путешествуя на грузовых баржах. Денег с него не брали, поддерживая тягу к знаниям. Чужая добродетель привела Риза в дом судовладельца, где он встретил его дочь, Мари. Она не разделяла одержимости безлюдями и презрительно кривила губы при одном упоминании о них. Когда Риз увлекался и заводил речь о своих изысканиях, она зевала от скуки. А говорить о другом он не мог – все мысли тогда занимала идея изменить отношение к безлюдям и лютенам. Однажды он вернулся из затяжной поездки, а Мари попросту не пустила его на порог, заявив, что не намерена терпеть это и дальше. «И еще, – сказала она напоследок, по обыкновению поморщившись, – от твоей одежды несет старьем и плесенью». Так, вероятно, пахли заброшенные дома, где он проводил исследования. Больше Риз к Мари не приближался, даже когда его костюмы пропитались запахом изысканных парфюмов, которые он смог позволить себе с первых заработков.
Мельничные безлюди на побережье были началом его дела. Так он распорядился дедушкиным наследством. Утрата близкого человека что-то надломила в нем, разрушила ощущение семьи, и Риз отчаянно нуждался хотя бы в иллюзии, что она есть. Мельницы дали работу первым освобожденным лютенам.
Благодаря смелым идеям, отчаянности и безрассудству Риз за короткое время достиг успеха, закрепив его строительством Механического дома. Фамилия спекулянта не помешала ему войти в круг знатных богатеев, удостоенных приглашения на благотворительные вечера. На одном из них Риз встретил Патрицию – дочь господина Армеля, больше известного в кругах как «мраморный человек». Она жила в Марбре, но расстояние не стало помехой чувствам. Романтические письма, редкие встречи и тайная связь, так и оставшаяся неразглашенной. Если бы господин Армель узнал, что его дочь состоит в отношениях с инженером без имени и рода, Ризердайн не избежал бы проблем. Но, видимо, они искусно скрывали влюбленность. В редкие встречи на благотворительных вечерах они разыгрывали на публике холодное безразличие друг к другу, а потом незаметно ускользали с ужина, чтобы уже не притворяться. Риз знал Механический дом наизусть, каждую комнату и каждый тайный уголок, где они могли побыть наедине. Но и эта безумная история закончилась внезапно – одним письмом, в котором Патриция сообщила, что помолвлена с другим. Он был каким-то крупным промышленником с громким именем, звучащим для ее отца куда убедительнее, чем фамилия Уолтон. И Патриция, сколько бы признаний в любви она ни отправила почтой, сколько бы пылких слов ни слетело с ее уст в минуты близости, подчинилась воле господина Армеля.
Так происходило всегда: стоило
