— Похоже, тебе это определенно пришлось по вкусу, — проговорила Луиза, закончив очередную пьесу. — Прошу меня извинить за то, что сегодня я была не особенно в ударе. А кстати, что тебе больше понравилось — Бах или Шуман?
Кошка не ответила, а потому Луиза, опасаясь, что потеряет столь внимательного слушателя, приступила к исполнению нового произведения. Следующим шел Лист — второй сонет Петрарки.
Именно тогда произошло самое необычное. Едва она сыграла пару-тройку аккордов, как усы кошки нервно задергались; она медленно, тягуче выгнула спину, голова ее завалилась на бок, потом переместилась на другой, ее мрачновато-сосредоточенный взгляд устремился в пространство, всем своим видом словно бы говоря: «Подождите-ка, что это? Нет-нет, не говорите, я и сама знаю, прекрасно знаю, вот только никак не могу вспомнить». Луиза была потрясена и, чуть приоткрыв рот в улыбке, продолжала играть, чуть ли не сгорая от нетерпения узнать, что же, черт побери, произойдет дальше.
Наконец, кошка встала, подошла к самому краю дивана, опять присела, еще немного послушала, после чего неслышно соскользнула на пол и тут же заскочила на краешек стульчика рядом с Луизой. В таком положении она просидела все то время, что звучал прелестный сонет, причем вид у нее на сей раз был отнюдь не сонный, а скорее даже напряженный, а глаза были неотрывно устремлены на пальцы женщины.
— Вот как! — воскликнула Луиза, когда прозвучал последний аккорд. — Значит, тебе захотелось посидеть со мной рядом? Тебе так больше нравится вместо того, чтобы лежать на диване? Хорошо, так и быть, оставайся, только сиди тихо и не прыгай с места на место. — Женщина опустила руку и нежно погладила кошку по спине, пройдясь ладонью от головы до самого хвоста. — Ты только что слушала Листа, — добавила женщина. — Знаешь, местами он бывает несколько вульгарен, но в таких произведениях, как это, — просто очарователен.
Ей уже начинала нравиться эта безмолвная кошачья пантомима, и потому она трепетно приступила к следующему номеру программы, где значились «Детские сцены» Шумана.
Не сыграв еще и пары минут, Луиза с изумлением заметила, что кошка вдруг нервозно зашевелилась, после чего резко спрыгнула на пол и через секунду снова оказалась на своем прежнем месте на диване. Женщина играла сосредоточенно, а потому поначалу даже не заметила исчезновения животного; кроме того, двигалось оно очень проворно и практически бесшумно. Кошка по-прежнему слушала музыку, все так же смотрела на пальцы пианистки, однако Луизе показалось, что на сей раз в позе серебристой твари уже не было прежней восторженной зачарованности, которая наблюдалась во время пьесы Листа. Кроме того, сам по себе факт ухода со стульчика на диван, каким бы мягким и незаметным он ни был, красноречиво свидетельствовал о ее явном разочаровании.
— Ну, в чем дело? — спросила Луиза, закончив произведение. — Чем тебе Шуман-то не понравился? И что такого особенно ты нашла в Листе?
Кошка неотрывно смотрела на нее своими желтоватыми глазами, прямо по центру которых тянулись узенькие, черные, как смоль, вертикальные полоски зрачков.
Да, интересная картина получается, подумала женщина. Однако, взглянув на кошку, которая с явным ожиданием во взоре и во всей позе продолжала напряженно сидеть на диване, она быстро приняла решение.
— Итак, — проговорила Луиза, — я знаю, что теперь сделаю. Я подготовлю программу, которая будет предназначена исключительно для тебя. Раз тебе нравится Лист, я сыграю его еще.
Она чуть задумалась, перебирая в памяти лучшие, на ее взгляд, вещи этого композитора, а затем стала мягко и плавно играть одну из двенадцати миниатюр из «Рождественской елки». По-прежнему внимательно наблюдая за кошкой, Луиза сразу подметила, что усы животного вскоре стали слегка подергиваться. Спрыгнув на ковер, она несколько секунд постояла на месте, чуть наклонив голову и дрожа от возбуждения, а затем неторопливыми, вкрадчивыми шагами двинулась вокруг пианино, после чего опять заскочила на стульчик и уселась рядом с Луизой.
Концерт был в самом разгаре, когда из сада вернулся Эдвард.
— Эдвард! — Луиза поспешно вскочила на ноги. — О, дорогой, если бы ты только знал! Если бы ты знал, что только сейчас произошло.
— Ну, что там у тебя произошло? — буркнул он. — Чаю бы сейчас неплохо. — Лицо у него было вытянутое, остроносое, слегка раскрасневшееся, а от пота сейчас оно ярко блестело и чем-то смахивало на длинную влажную виноградину.
— Это та самая кошка! — продолжала кричать Луиза, указывая на спокойно сидевшее на стульчике серое создание. — Ты только послушай, я сейчас тебе все расскажу!
— Мне казалось, я сказал тебе, чтобы ты отнесла ее в полицию.
— Да ты только послушай меня. Это просто неслыханно! Нам попалась музыкальная кошка!
— Да что ты?!
— Да, она прекрасно разбирается в музыке и умеет ценить ее, как никто другой.
— Ладно, Луиза, хватит молоть чепуху и дай мне, пожалуйста, чаю. А то я, как черт, умотался с этими ветками и костром. — Он опустился в кресло, взял из стоявшей на столике коробки сигарету и прикурил от стоявшей тут же громадной лакированной зажигалки.
— Как ты не можешь понять, что в нашем доме произошло небывалое событие. Пока тебя не было, здесь произошло такое, что, возможно… что… да, поистине невиданное событие!
— Ну, уж в этом-то я почти уверен.
— Эдвард, умоляю тебя… — Луиза все так же стояла рядом с пианино, ее обычно розовое личико раскраснелось еще больше, и теперь на обеих пухлых щечках словно распустилось по пунцовой розе. — Знаешь, что я скажу тебе? Я скажу тебе, что я думаю по поводу всего этого.
— Ну и что же, дорогая?
— Я полагаю, что в этот самый момент… да, что в эту самую минуту мы находимся в обществе… — Она запнулась, словно сама осознала абсурдность собственной мысли.
— В каком обществе?
— Возможно, тебе это покажется сплошной глупостью, но я просто уверена в этом.
— Да в каком обществе-то, черт побери?
— В обществе Ференца Листа, вот так!
Муж глубоко затянулся сигаретой и пустил к потолку облако дыма. Кожа плотно облегала его скулы и проваливалась на щеках, как у человека, у которого был полный рот вставных зубов; всякий раз, когда он затягивался, кожа натягивалась еще больше, тогда как провалы на щеках начинали походить на настоящие ямы, а кости на лице обозначались, как у скелета.
— Что-то я тебя никак не пойму, — пробормотал он.
— Но ты ведь меня совершенно не слушаешь. Сегодня я видела такое, что иначе, как перевоплощением, и не назовешь, нет, в самом деле.
— Ты что, имеешь в виду эту драную кошку?
— Не надо так говорить, дорогой.
— А ты часом не перегрелась на солнце?
— Со мной все в порядке, спасибо. Но ты знаешь, я и правда сама не своя, хотя после того, что произошло, любой на моем месте почувствовал бы то же самое. Эдвард, уверяю тебя, что…
— Да что случилось-то, можешь ты толком объяснить?
Луиза принялась рассказывать, и все это время он продолжал сидеть, развалясь в кресле, вытянув ноги, покуривая сигарету и пуская в потолок клубы дыма. С лица Эдварда не сходила ироничная ухмылка.
— Не вижу во всем этом ничего необычного, — проговорил он, когда жена, наконец, завершила свой рассказ. — Самые обычные кошачьи фокусы. Ее, скорее всего, научили подобным трюкам.
— Эдвард, не надо говорить глупости. Стоило мне заиграть Листа, как она приходила в необычное возбуждение и подсаживалась ко мне. Причем именно Листа, и вряд ли ты станешь утверждать, что кто-то специально смог научить ее различать Листа и Шумана. Даже тебе такое не под силу. Зато кошка справилась с этой задачей, причем совершенно безошибочно. Сразу определила, когда я играла Листа.
— Причем дважды, — пробормотал муж. — Ей это удалось дважды.
— А разве этого недостаточно?
— Хорошо, пусть сделает это еще раз, хорошо, а мы посмотрим.
— Нет, — решительно произнесла Луиза, — я на это не согласна. Если это и в самом деле Лист, или его душа, или что-то, во что он перевоплотился, не знаю, как уж там, то с нашей стороны было бы верхом бестактности подвергать его столь унизительному испытанию.
— Моя дорогая, мы имеем дело с самой обычной серой кошкой, причем довольно неразумной, если она сегодня чуть не спалила себе шерсть, сидя слишком близко от костра. И потом, что ты вообще знаешь про перевоплощения?
— А то, что если его душа сейчас действительно с нами, в этой комнате, то мне этого вполне достаточно, вот и все, что я знаю.
— Ну, так что ж, пусть он объявится, как-то проявит себя. Пусть каким-то образом обнаружит разницу между собственной белибердой и чужой.
— Нет, Эдвард. Я уже сказала, что категорически против того, чтобы устраивать столь нелепые проверки. Хватит с него на сегодня испытаний. Сейчас я сделаю кое-что другое — я еще поиграю для него.
