едва мог узнать, настолько переменилось мое настроение. Золотое, счастливое легкомыслие окончательно исчезло, и в душе моей, проникшейся серьезностью, не осталось о нем даже воспоминания. Вещи вновь предстали в достойном обличии, меня снова стало занимать совершенное образование ума, и я благодарен этому периоду моей жизни за многие усвоенные мной тогда идеи.
Несмотря на перемену обстоятельств, я не позабыл пережитое мной в лесу ночное приключение. Я стал более задумчив и в какой-то мере боязлив. Я не имел подле себя друга, которому мог бы довериться, сам я старался найти то одно, то другое объяснение, но безуспешно. Дон Антонио, друг моей юности, хоть и питал ко мне нежную привязанность, был недостаточно серьезен. Я нуждался в более опытном и умном наперснике.
Но вскоре мне предоставилась счастливая возможность восполнить эту недостачу. Молодой аристократ с севера Испании, Педро Г*, купил себе по соседству поместье. Еще совсем юным он, как и я, пережил несчастье. Ходили слухи, что он имел обожаемую супругу, которую застал наедине с любовником, и в порыве слепой ревности заколол обоих. Благодаря справедливости судей и своему высокому происхождению он будто бы избег наказания и каялся теперь в своем преступлении, затворившись в полном уединении, словно монах в келье.
Парк его поместья примыкал к моему парку. Поскольку прогулки составляли первейшую необходимость для нас обоих, вскоре состоялась наша первая встреча. Он беспрерывно трудился над улучшением своих владений, и увлеченность строительством и садоводством, казалось, помогала ему забыть свое горе.
Он обладал на редкость интересной внешностью. Ни в чьем печальном взоре не замечал я столько добросердечия и дивился тому, насколько сумел он возвыситься над злоключениями жизни, хотя преодоленное им горе было еще свежо. Боль сделала тоньше его восприятие, не замутнив небесного, светлого тока его доброты, изливавшейся на все, что его окружало. Все соседи вскоре были очарованы его великодушием и человечностью, и я невольно сделался горячим участником всех его предприятий.
Сады наши разделял узкий ручей. На моей стороне рос густой кустарник, и я в уединенном уголке велел построить беседку, где часто, с книгой в руках, спокойно любовался жизнью природы или предавался мечтам, слушая говор ручья. Отсюда же, сквозь просветы в кустарнике, мог я видеть, чем занят мой сосед. Вскоре он приказал воздвигнуть неподалеку от ручья надгробный памятник своей супруге и стал проводить тут по возможности большую часть своего времени. Он застывал у плиты, словно изваяние, и долгими часами смотрел на стоявшую на ней урну. Превосходя в своем величии все человеческое, поднимал он взор к небу и, когда, казалось, находил там ответ на свои мольбы, вновь возвращался на землю, умиротворенный. Я следил за каждым его движением, и вскоре сопереживание сделалось моим повседневным занятием.
Однажды он подошел совсем близко к моей беседке. Увидев меня, он немного растерялся, но все же приветствовал дружески. Страдальцы легко узнают друг друга. На первый раз, впрочем, ограничившись приветствием, он сразу скрылся в зарослях. Лишь на следующий день он несколько задержался, дав мне возможность завязать с ним разговор.
— Я имею счастье так часто вас видеть, сеньор, — заговорил я с ним наконец, — что у меня родилось желание поближе вас узнать.
Он учтиво поклонился и улыбнулся.
— Вы идете мне навстречу, дон Карлос, — ответил он. — Но вам не пришлось бы расточать свою доброту, не знай я вашей истории. Иначе стал бы я опасаться отягчать ваши страдания, добавив к ним мои.
— Не будем думать о печальном. Быстротечные годы и наша дружба облегчат нам бремя горести. Будем же надеяться!
— Я знаю и ценю вас, дон Карлос. Если вы довольствуетесь столь малым, дружба с вами будет для меня величайшим счастьем.
Он перепрыгнул через мелкий ручей на мою сторону. С тех пор начались наши каждодневные встречи. Сосед мой был чрезвычайно учтив, но не без усилий придавал он своему обхождению некоторую теплоту. Лишь со временем беседы наши сделались продолжительней и протекали незаметно, доставляя нам удовольствие. Под конец нас соединила сильная привязанность. Сосед мой был несколько слабого и мягкого характера, но это шло на пользу моему упрямству, — мы забывали собственные идеи, взаимно влияя друг на друга, и дружба с ним постепенно заняла в моем сердце место утраченной любви.
Никогда еще с уст наших не срывалась жалоба, и поначалу мы избегали упоминать о чем-либо, что могло бы напомнить нам о прошедшем. Мы говорили о незначительных событиях нашей жизни и не без труда стали наконец касаться более серьезных и важных происшествий.
В одно прекрасное утро, наступившее после безмятежной ночи, когда душа готова радоваться и минувшие горести предстают как бы покрытые дымкой, мой сосед вдруг заговорил о пережитых им горестях словно о неком сне. Он непринужденно рассказывал о важных событиях своей жизни, как бы слегка касаясь их. Его история была трогательна, хоть и весьма заурядна. Он взял себе в жены некую донью Франциску Л**, в рассеяниях светской жизни она ему изменила и, наконец, бежала с соперником. Никто не знал, где она теперь находилась, — слухи о ее смерти были ложными. Но муж до сих пор обожествлял ее и готов был все простить, лишь бы только она с раскаянием вернулась к нему в объятия.
Я в свою очередь довольно подробно и искренне поведал ему свою историю. Он был изумлен.
— Можете ли вы сами предположить, куда ведут эти таинственные нити? — спросил он.
— Я вам уже сказал, сеньор: из всего случившегося, а также из того, что поведала мне Эльмира, можем мы заключить, что по всей Испании действует тайное общество, которое не оставляет без внимания даже нашу частную жизнь.
— И вы никогда не пытались выяснить его целей?
— Как бы я мог это сделать, сеньор? Я пытался догадаться, но безуспешно.
— Постарайтесь припомнить все, что вам довелось пережить в хижине во время ночной грозы. Не заметили ли вы в поведении окружающих хоть малейший намек на то, что вас намереваются использовать? Не показалась ли вам непринужденность, с коей вас принимали, натянутой, особенно в сопоставлении с их поступками в целом?
— Нет, определенно нет! Однако рассказ мой привел вас в удивление. Женщина нисколько не была напугана моим появлением; и такую любовь, что питает Якоб к своей супруге, трудно разыграть. Дети также принимали во всем участие и, казалось, давно уже привыкли к подобным сценам.
— И женщина действительно плакала, когда вы прощались со всем семейством у
