утвердительно. — Ночь была необыкновенно бурная, — продолжал старик. — На ваше счастье, набрели вы на нашу хижину. Другой в лесу нет, и, если бы вы ее не нашли, вам пришлось бы тяжко.
— Бесы в эту ночь тоже буйствовали, — добавила молодая женщина.
— Бесы? — с улыбкой переспросил старик. — Кто знает, Альмери, что ты слышала?
Я не мог сдерживать себя долее, — взволнованный сверх меры рассказом Якоба, столь не вовремя прерванным, я подвинулся ближе к старику и взял его за руку.
— Сеньор, — заговорил я, тогда как он поглядел на меня оторопело, — я знаю вас. Якоб только что мне о вас рассказывал. Позвольте просить вас о дружбе.
— Вы сами не понимаете, о чем просите, — возразил он. — Я также знаю вас, дон Карлос, вы из семейства Г**, на днях я вас видел. Вы мне понравились. Охотно сделаю я для вас все, чего бы вы ни пожелали.
— Ваш друг рассказывал о своем возвращении из Америки как раз в ту минуту, как вы здесь появились. Вы собирались его навестить, чтобы открыть ему тайну, связанную со странными письменами на каменной плите. Что же вы тогда узнали?
Старик поднялся со своего места.
— Что? — спросил он немного запальчиво. — Якоб вам и об этом рассказал?
Подойдя к очагу, он несколько минут смотрел на игру пламени, затем повернулся ко мне и, достав часы, сказал:
— Сейчас уже шесть часов, дон Карлос, вам пора идти к Эльмире. Вас ждут в маленькой капелле. Приезжайте сюда утром через шесть недель, но один.
Пока я, совершенно оторопев, подыскивал слова, чтобы выразить мое удивление, он исчез.
— О Господи! — воскликнул я. — Как все это странно! Бодрствую я или вижу сон?
— Идемте, — сказал Якоб.
— Но одно только слово...
— Ни слова более, милый Карлос. Вашу лошадь уже накормили. Поезжайте немедля, но вернетесь ли вы вновь?
— Несомненно, Якоб!
Я обнял его, он был печален, глаза полны слез. Моя лошадь стояла уже у порога, Якоб вывел меня на узкую тропку, и прежде чем солнце поднялось вдали над горами, был я уже в пути.
Отчего плакал Якоб? — спрашивал я себя. И его красивая, милая жена также утирала слезы, когда пришел старик. Что было тому причиной: жалость или воспоминания? И если жалость, то не грозит ли мне некая опасность? Но чистота и открытость их душ, их невинное счастье, от которого они не желали оторваться, что делало его еще более для меня очевидным, — их мирный домашний уют не могли таить в себе никакого порока. А если это все же разбойники, почему они не ограбили меня уже теперь? Или я стану богаче, прежде чем возвращусь к ним?
Много раз я охотился в этом лесу, но никогда не видал их хижины и даже не догадывался о ее существовании. Правда, мне доводилось слышать диковинные истории о неком разрушенном замке в самой глубине леса, где я никогда не бывал. Но в окрестностях я никогда не встречал ничего примечательного, что подтверждало бы правдивость этих рассказов. Нет, это не разбойники, размышлял я далее, несмотря на таинственность всех обстоятельств. Но какова же тогда их цель? Мое воображение рисовало неисчислимое множество всевозможных объяснений, и я не знал, которое предпочесть.
Тут лошадь моя споткнулась; что-то лежало на траве поблизости от меня. Я спешился, и оно зашевелилось.
— О, не тронь меня, любезный призрак! — услышал я.
Это был Альфонсо. Закоченевший от холода и страха, он дрожал всем телом, — при моем приближении он хотел отползти, желая спрятаться за кустом, и сейчас как раз пытался подтянуть ноги, чтобы себя не выдать.
— О Господи, Альфонсо! Почему ты не пошел за мной вослед? И где твоя лошадь? — воскликнул я, рассмеявшись.
— Пресвятая Дева! Неужто это вы, милостивый господин? Ах, тысячекратная хвала Господу! Это все-таки вы? Зачарованный лес! Как вам удалось из него выбраться?
Он развернулся и выполз из-за куста.
— Но где же твоя лошадь?
— Не знаю, милостивый господин. После того как вы умчались вперед, покинув меня, негодника, напуганного блуждающим огнем, бес тут же на меня накинулся, столкнул с лошади и убежал. Всю ночь проползал я в кустах, ища тропу. Но будьте же милосердны, помогите мне, дон Карлос, я вывихнул ногу!..
Я помог ему подняться. Нога, казалось, и в самом деле была повреждена, бедняга не мог идти. Я усадил его на свою лошадь, а сам пошел рядом. Вскоре увидели мы вдали совершенно незнакомую мне деревню. Я ускорил шаг. Когда мы до нее добрались, солнце стояло довольно высоко. Деревня располагалась в двух милях от монастыря Святого Яго. Я послал за лекарем, поручил Альфонсо его заботам, попросил указать мне дорогу к монастырю и ровно в десять был уже у его ворот.
Невзначай я направился к церкви. Месса только что закончилась, и, когда я подходил к дверям, мне навстречу устремился поток людей, но вот он сделался реже, храм покинули последние прихожане, и, когда я переступил порог церкви, там было пустынно и тихо. Мои осторожные шаги терялись под толщею сводов, меж широкими стенами стояла знобящая прохлада. Справа заметил я маленькую капеллу. В ней, простершись ниц, молилась женщина. Это была Эльмира.
Я услышал, что она читает молитву, но голос ее постоянно прерывался. По тихим всхлипываниям я догадался, что она плачет. Лицо ее было спрятано под покрывалом, край которого она время от времени приподнимала лишь затем, чтобы дать слезам литься без помехи. Порой она приоткрывала свой лик на несколько мгновений, и какие перемены мог я тогда наблюдать! Черты, которые обычно выражали бодрость ее натуры и успели очаровать столько сердец, говорили теперь о неком борении, пылу которого противоречила ее нежная женственность, — казалось, Эльмира искала только отсрочки, чтобы дать наконец этой буре поглотить себя. Взор ее, скользя мимо находившегося перед ней образа Распятого, беспокойно блуждал по храму и вокруг алтаря, перед которым несколько человек еще молились, а кто-то изредка проходил мимо.
Я опустился на колени возле дверей капеллы. Я не хотел сейчас помешать Эльмире, даже если бы дело касалось моей жизни и смерти. Каждый взгляд ее, который я мог бы привлечь, был бы похищен у незримого алтаря, на котором находился мой образ. Я сделался свидетелем преображения ее души и ревностных молитв, снискавших внимание ее ангела.
