посылает ее разуму звериный импульс. Приказывает подчиниться и перекинуться в волчицу. С помощью силы, от которой он долго отказывался. Ее взгляд, человеческий взгляд, полон боли, ярости и разочарования, но даже если она не найдет для него прощения в своем сердце, он сейчас увеличит ее шансы на выживание.
Человеческие чувства стираются, ее глаза вспыхивают ярко-желтым огнем, тело меняется, трансформируясь в другую ипостась всех вервольфов – миниатюрную серую волчицу. Которая скалится и рычит, но затихает, стоит ему положить ладонь ей на голову.
– Спасите Венеру и мою дочь, – просит он у пораженной Франчески и ее ассистентов. Или, скорее, приказывает.
Этого хватает, чтобы все зашевелились и начали операцию. Все это время он гладит Венеру и шепчет ей слова успокоения, даже позволяет ей впиться зубами в свою ладонь, когда ей становится совсем нестерпимо больно. Весь его мир сосредотачивается на ней. Рамон сосредотачивается на ней, принимая всю ее боль. Прочувствовав ее полностью.
От этой боли он сам практически впадает в транс, и из этого транса его выдергивает крик младенца.
Крика человеческого младенца.
Это значит только одно: Венера перекинулась в волчицу, а дочь в волчонка – нет. Когда он оборачивается, то видит держащую пищащий розовый комок Суразу.
– Как такое возможно? – рычит он.
– Сильный стресс, – объясняет доктор. – Слишком мало времени на оборот. Такое случается.
– Чем это грозит?
– С ребенком все хорошо.
Она передает Сару ассистентам.
– Чем это грозит Венере?
– Не думаю, что я смогу ее спасти, – честно отвечает Сураза.
– А кто может? – Это даже не рычание, это обещание расправы над теми, кто не сделает того, что он просит.
– Я спасу, – выступает вперед молодой волк, что до этого ассистировал. – Я хирург в стае.
Он заменяет место Суразы, которая уносит Сару прочь. Рамон дергается за ней, но тут же подавляет этот порыв. Потом, все потом. Сначала Венера.
– Ты знаешь, что делаешь?
Под его взглядом невозможно солгать, и вервольф отвечает:
– Я сделаю все, что смогу.
Операция продолжается, и доктор и его ассистенты сражаются за жизнь его луны. Минуты или часы. Запах крови становится практически нестерпимым, Венера несколько раз теряет сознание, пока опасность не проходит мимо. Доктор сообщает, что кровотечение остановлено, нужно просто все зашить. И он зашивает. Венера давно в отключке, и наверное, даже не чувствует, как он гладит ее. Но вот операция заканчивается, и Рамона, все время смотревшего на медиков, как зверь на палачей своей пары, выгоняют, точнее, просят пойти посмотреть на дочь.
Он целует лоб Венеры, на слова не остается сил. Уходит, убедившись, что она спит.
Когда Рамон покидает операционную, у него трясутся руки, как у алкоголика в завязке. Как там доктор сказала? Сильный стресс? Сильнейший! Ему еще никогда не было так страшно! Нет, они не готов был выбирать, и, к счастью, не стал. Рамон шагает в соседнюю комнату, где должна быть его дочь.
Но ее нет.
Сначала он моргает на пустой бокс для новорожденных: в нем даже простынь, смешная, белая в клубничках простынь, не сморщена, значит, дочь сюда не попала.
В сердце ударяет беспокойство. У Венеры было осложнение, у Сары оно тоже могло быть, но слабый аромат младенца просто обрывается. Ни Суразы, ни его дочери нигде нет: ни в соседних кабинетах, ни в коридорах. Тогда беспокойство ударят заново, теперь уже по другой причине. Рамон не находит доктора, но находит ее помощницу и смыкает ладонь на ее горле.
– Где Сураза?
Глаза у нее становятся огромными, в них отражается страх. Еще бы, от ярости он готов трансформироваться в чудовище прямо сейчас.
– Она ушла.
– С младенцем? – Он не рычит. Его голос спокоен, но, кажется, это пугает женщину еще больше. Ассистентка начинает заикаться:
– Д-да.
Можно думать, что доктор унесла Сару по какой-то важной причине, но он не думает. У Рамона не получается думать по-другому, пока в этом доме Волчий Союз. Пазл складывается в самую дрянную картину. Поэтому он отпускает ассистентку и звонит Мику:
– Где все верховные?
– Здесь, – после короткого замешательства отвечает брат. – На территории.
– Заблокируй выходы! Никого не выпускать. Сураза похитила мою дочь.
Микаэль что-то говорит, но Рамон уже его не слышит. Он берет след, слабый след доктора, унесшей его малышку. Но тот обрывается на полпути, теряется в доме, где слишком много запахов. Цветочные, аромат еды, смесь запахов, принадлежащих гостям.
Как они могли не увидеть? Не почувствовать ребенка?
Гости, члены стаи расступаются перед ним, и это тоже проблема. Тогда он меняет курс и направляется к Артуру. Как стоящим за всем этим.
– Значит, ты жив, – успевает сказать верховный, прежде чем Рамон хватает его за грудки. Артур выше его ростом, но ярости в Рамоне хватит на троих вервольфов даже в ипостаси человека. – Что ты себе позволяешь?
– Где моя дочь?
Артур отталкивает его, скалится словно хищник.
– Это тянет на оскорбление, Перес, но я сделаю скидку на то, что ты не в себе.
– А кто в себе? Все мои нити, все что я находил, приводило меня к тебе. Смерть отца. Смерть Уильяма, отца Мишель. Теперь Сураза. Она принимала роды у твоей жены, а теперь похитила мою дочь.
– Как это похитила? – хмурится Артур. – Твоя дочь принадлежит Волчьему Союзу. Зачем мне ее похищать, если я ее и так заполучу, Перес?
– Не получишь, я больше не верховный.
– Ты по-прежнему верховный, выдуманная смерть этого не отменяет. Но в любом случае, я не дружу с этой твоей волчицей-доктором. Выдуманная смерть. Может, это теперь выдуманное похищение.
Я не дружу с волчицей-доктором. А кто дружит?
Волчицы дружат с волчицами. И эта дружба порой навсегда.
Альма.
Это объясняет многое. Например то, почему все сходилось на Артуре. Зацикленность на детях и генах – Альма тоже медик, и, к тому же, потеряла сына. Она тесно общалась с матерью и отцом. Но ему даже в голову
