— Оказывается, в жизни бывают задачи посложнее, чем в математике, — сказал Зайцев и не договорил.
Большей похвалы сказать он не мог.
Пронин открыл окно, и весенний вечерний ветерок точно вымел следы только что находившихся здесь людей. Шум Москвы: и голоса тысяч прохожих, и басистое ворчанье автомобильных сирен, и отдаленное дребезжанье трамваев, и звонкий смех девушек, и цоканье лошадиных копыт, и старческое нуканье появившегося откуда-то извозчика — поднимался вверх и сливался в стройную мелодию большого города.
Иван Николаевич выглянул в окно.
— Сколько огней, и внизу, и вверху, — задумчиво сказал он. — Почему это в городе мы никогда не смотрим на звезды?
Он повернулся спиной к окну и посмотрел на Виктора.
— Ты, конечно, без вопросов не обойдешься?
Виктор утвердительно кивнул.
— Собственно говоря, у меня есть всего лишь одно «почему», — ответил он. — Кто был человек в зеленом пальто?
Пронин молчал.
— Или вы тоже еще… не знаете? — нерешительно добавил он.
Смеющиеся глаза Пронина смотрели куда-то через плечо. Виктор обернулся. В глазах Зайцева светились тоже веселые искорки.
Виктор разгадал эти взгляды.
— Так это были вы? — разочарованно воскликнул он, поворачиваясь к Пронину. — Ну конечно! Ведь это ваше старое пальто! То-то оно показалось мне таким знакомым…
Виктор с укоризной взглянул на Зайцева.
— Вот почему вы смутились, увидев сегодня Ивана Николаевича!
Виктор беспомощно опустился на тахту.
— Но я — то, я — то каков! — воскликнул он с досадой. — Иван Николаевич! Как же это я мог вас не узнать?
— От большой любви, — шутливо сказал Пронин. — Ты ведь принял меня за преступника. — Пронин улыбнулся Виктору. — Тебе доводилось слышать выражение: не верю собственным глазам? Вот ты и не поверил. Хороший сын или муж, увидев мать или жену в предосудительном месте, не поверит этому, настолько его представление о них далеко от действительности. По-человечески это понятно, но для разведчика… — Пронин укоризненно покачал головой.
Виктор смахнул с тахты какие-то пылинки и насупился.
— Но вы, следовательно, мне не поверили, — обиженно сказал он. — Поручили расследование, а сами одновременно…
— Это, брат, похоже на семейную сцену! — воскликнул Пронин. — Надеюсь, вы не столь обидчивы? — обратился он к Зайцеву. — Что вы скажете, если профессор поручит вам решить какую-нибудь техническую проблему и в то же время сам попытается найти решение?
Зайцев смущенно пожал плечами:
— Видите ли…
— Ну что, не смущайтесь, договаривайте, — ободрил его Пронин. — Сочтете это актом недоверия или поблагодарите за помощь?
Зайцев виновато взглянул на Виктора:
— Конечно…
— Вот видишь! — воскликнул Пронин. — Не в бровь, а в глаз. В данном случае, брат, самолюбие у тебя взыграло не к месту. Что тебе важнее: работа или личный успех? Мы охраняем нашу Родину, очищаем нашу страну от врагов, истребляем хищников, — это почетная и полезная работа, но малозаметная, непоказная. Если ты хочешь личного успеха, иди в актеры или музыканты, а на этой работе не оставайся. Когда люди приходят в цветник, они еще интересуются садовником, вырастившим прекрасные розы. Но никогда не спрашивают о тех, кто вскопал землю или вымел дорожки. На иных участках человеческой деятельности труд надо любить больше, чем славу. В нашей работе это особенно важно. Успех обеспечивается взаимодействием, помощью друг другу, коллективным опытом…
— Но ведь вы были больны, — сказал Виктор, поправляясь и переходя в отступление. — Я только в этом смысле. Вам надо было лежать, вы могли довериться кому-нибудь другому, асами…
— Отказываться от работы, да еще такой интересной? — с усмешкой возразил Пронин. — Не превращай меня в хлюпика, который позволит побороть себя болезни.
Он подошел к тахте и сел рядом с Виктором.
— Но ты не огорчайся, — утешил он Виктора, кладя руку ему на плечо. — Главную работу сделал ты. Но ведь ты отлично понимаешь, что такое Захаров. Опасный и расчетливый хищник, охотиться на которого спокойнее вдвоем, и даже втроем. Да и самого себя я, таким образом, держал под контролем. Захаров вызвал Денна и, поручив ему похитить чертежи, несомненно наблюдал со стороны за его действиями, — самые косвенные намеки и незначительные признаки позволяют посвященному человеку догадываться о течении событий. Враги хотели лишить нас возможности восстановить чертежи. Они пытались воспользоваться каждым удобным случаем, каждой минутой твоего отсутствия, — Захаров не успел бы вызвать Денна и решил сам убить Зайцева. О том, что Зайцева попытаются убить, я подумал, как только услышал об убийстве Сливинского. Поэтому ты уж не обижайся, что я взял на себя охрану этого молодого человека…
Пронин прошелся вдоль комнаты, остановился возле Зайцева, потрепал его по плечу и зашагал снова.
— Я поселился в гостинице и стал соседом нашего инженера, — продолжал он. — Первый сомнительный посетитель заставил меня бесцеремонно вторгнуться в номер, а причина его появления заставила меня поискать другую, более вескую причину. Наблюдая из автомобиля, куда направился этот парикмахер, я легко заметил, что за мной тоже следует машина. Трудно было предположить, что Захаров явился не под своей личиной. Он мог предположить, что за ним будут наблюдать, и поэтому действия его должны были быть совершенно естественными. Поэтому я даже не старался особенно от него прятаться, как, впрочем, не очень прятался и от тебя, встав между дверями, когда ты влетел в парикмахерскую. Никогда не следует торопиться. Установив место работы парикмахера, я поинтересовался образом его жизни и, разумеется, не мог не обратить внимания на его объявления в «Вечерней Москве» о продаже патефона. Затем ты принял остроумное решение переселить Зайцева, и охранять его стало легче. В театре я тоже, конечно, был, и вмешался бы как-нибудь в события, если бы заметил, что Захаров передает чертежи. Но этого не случилось. Вообще, времяпровождение Захарова меня тоже очень интересовало, и когда он очутился во флигеле, я последовал за ним…
— Но позвольте, — перебил его Виктор, — что вы туда попали, я могу допустить, но как вы оттуда вышли? Вот что меня интересует.
— Не по подземному ходу, — сказал Пронин. — О том, что Захаров облюбовал площадку на втором этаже, можно было догадаться. Я по черному ходу поднялся на второй этаж, вошел в квартиру, объяснил обыкновенным советским людям, кто я такой, и попросил мне помочь. А когда предусмотрительный Захаров решил еще раз обойти дом, я открыл дверь и дождался его возвращения. У нас произошел небезынтересный разговор, и я предложил вывести его из дома, если он отдаст мне чертежи.
Виктор с удивлением взглянул на Пронина.
— Но ведь чертежей у него не могло быть?
— Только вывести, на остальное я гарантий не давал, — сказал Пронин, точно не слышал вопроса. — Но Захаров счел цену слишком высокой и сделал вид, будто не понимает, о чем идет речь. Он принял меня отнюдь не за чекиста, а за агента какой-то другой разведки, охотящейся за этими же чертежами. Я ведь не пытался его арестовать, и даже сам, как ему казалось, побаивался быть захваченным, он даже рискнул передать через меня жене записку…
Виктор посмотрел на патефон.
— «Немедленно продай»?
— Как видишь, — подтвердил Пронин. — И даже отдал мне револьвер. Спокойнее было отдаться вам в руки без такой улики.
Зайцев слушал Пронина с широко раскрытыми глазами.
— Извините, товарищ Пронин, — не удержался он. — Позвольте задать вопрос?
— Говорите-говорите, — ободрил его Пронин. — Не стесняйтесь.
— Почему он не пообещал отдать чертежи? — спросил Зайцев. — Скрылся бы, а потом просто надул своего спасителя?
— Видите ли, у преступников тоже существует своя этика, — посмеиваясь, объяснил Пронин. — Уже по одному тому, как ловко он был выслежен, Захаров не сомневался в том, что я тоже опытный прохвост. Поэтому он мог не сомневаться в том, что, не отдай он обусловленную плату, не миновать ему получить нож в спину, а может быть, и что-нибудь еще хуже. Чекистов он еще надеялся обмануть, ведь он не был пойман с поличным на месте преступления, но другого шпиона, осведомленного о ценности чертежей… Конечно, он мог бы еще вступить в сделку, если бы чертежи находились в его руках. Но он сам не знал, где они находятся, и предпочел притвориться, будто ничего о них не слышал. А что касается записки, он мог надеяться на некоторую профессиональную солидарность, тем более что мне она пользы принести не могла, а в надежде что-нибудь разузнать я мог записку передать. Я забрал его револьвер и ушел, а выйти мне из дома было нетрудно, предъявив свои документы, и даже не столкнувшись с Березиным, который рассказал бы тебе о нашей встрече…
— А затем, — легко догадался Виктор, — вы отправились к Захаровой…
