хочу ли увидеть через окно клубнично-светлые переливы ее волос. То есть, я хотел ее увидеть. Всегда хотел ее видеть. Но я понятия не имел, что делать с моими конечностями или как произносить слова, когда был рядом с ней, и не мог подавить шепот в моей голове, который не переставал говорить: «Это твоя жена».
Когда Шей пришла в среду, чтобы позаниматься с Дженни, я застрял на телефоне с поставщиком оборудования и только успел помахать рукой, когда она ушла домой. У меня даже не было возможности поторговаться за то, чтобы она осталась на ужин. Мы с Уити провели большую часть вчерашнего дня, планируя улучшения в работе с козами, в которых мы отчаянно нуждались, утренний побег был тому доказательством, и я потерял счет времени. Когда я приехал, Шей уже собиралась уходить. Ей нужно было поговорить с Эмми о планах уроков для второго класса или что-то в этом роде, и она не могла задерживаться.
Итак, мы были женаты, но редко виделись и почти не разговаривали. Мы оба хотели, чтобы все было именно так, и так должно было быть, но это выводило меня из равновесия. У меня было четкое ощущение, что все должно было быть иначе — я должен был быть другим — и вести обычную жизнь со своими потерянными козами и капризной племянницей было все равно, что целый день ходить с камешком в ботинке.
— Ты не должен был стучать, — сказала Дженни. — Мы должны просто зайти внутрь.
Я бросил на нее взгляд.
— Не думаю, что это указание распространяется на утро выходного дня.
Она одарила меня комбинацией закатывания глаз и пожатия плечами, говоря на языке подростков, который я еще не был готов услышать от нее.
— Она сказала мне, что я могу приходить, когда захочу. Что мне всегда здесь рады, и мне никогда не нужно стучать или звонить в колокольчик.
Я указал на дверь.
— Давай. Покажи мне, как это делается.
Я предполагал, что дверь будет заперта, потому что было чертовски рано, чтобы кто-то, кроме фермеров и сумасшедших, вставал и выходил, но Дженни повернула ручку и шагнула внутрь.
— Пойдем, — сказала она, махнув мне рукой. — Разве мы не опаздываем и не торопимся, черт возьми?
— О, боже, — пробормотал я и последовал за племянницей, закрыв за собой тяжелую дубовую дверь. Мы стояли в прихожей и смотрели на парадные залы по обе стороны от нас. Они были пусты, за исключением нескольких старых ковров, антикварного предмета мебели или двух. У основания лестницы стояла сумка с книгами Шей, а на следующей ступеньке — пара сандалий.
— Шей! Можешь заплести мне волосы? — крикнула Дженни.
Никакого ответа.
— Эй? — позвал я, подойдя ближе к лестнице.
— Может, ее нет дома?
— Ее машина на улице, — ответил я.
— Может, она пошла прогуляться. Гуляет и слушает аудиокниги.
Я взглянул на Дженни. Откуда этот ребенок знает все о моей жене, в то время как все, что у меня было, это любовь к хлебу и причудливым серьгам?
— Если это так, то мы должны… — В задней части дома раздался грохот, а затем вопль. Что это было? Я протянул руку, говоря: — Оставайся здесь. Не двигайся. Ни единым мускулом. Поняла?
— Так точно, капитан.
Я побежал по коридору, на ходу открывая двери и заглядывая внутрь. Я не был внутри дома Томасов уже несколько лет, и за это время забыл о двойном веселье хаоса этого места. Так много дверей. Так много маленьких коридорчиков. Это было просто смешно.
Когда услышал еще один небольшой грохот, мое сердце упало в пятки, и все, о чем я мог думать, это найти ее как можно скорее. Я с силой распахнул ближайшую дверь, приготовившись обнаружить Шей под обвалившимся потолком или горой перевернутых коробок.
Но нашел ее не так.
Женщина перегнулась через край старой чугунной ванны, со щеткой в руках, задницей вверх и совершенно голая.
Шей.
Голая.
Передо мной.
И это не было остатком сна. Это было совершенно реально. Это была моя реальность, прямо сейчас. Я знал, что это реальность, потому что пар от недавнего душа заполнил маленькую ванную комнату, смешиваясь с резким запахом чистящих средств. В моих снах никогда не было лимонного запаха.
Ее волосы были завернуты в полотенце, а ее идеальная попка в форме сердца смотрела на меня, пока Шей драила ванну, словно пытаясь скрыть следы преступления.
Что, черт возьми, происходит?
Должно быть, я произнес эти слова в слух, потому что Шей бросила взгляд через плечо и вскрикнула. Она пыталась завернуться в занавеску в душе, а я стоял там — слишком ошеломленный и беспомощный перед лицом всей этой роскошной, великолепной кожи, чтобы оставить ее одну, — и устремил свой взгляд в потолок.
— Мне очень жаль, — сказал я. — Мы постучали. Мы вошли внутрь и позвали тебя. Потом я услышал, как что-то упало, и это прозвучало плохо, и…
— Я вас не слышала, — сказала Шей, все еще задыхаясь. — У меня были наушники в ушах.
— Мне так жаль. Я не… я имею в виду, я ничего не видел.
Из нее вырвался неуверенный смех.
— Очень сомневаюсь в этом, Ной.
Я не знал, как ответить. Правда заключалась в том, что воспоминания о ее великолепной заднице будут преследовать моих потомков в течение следующей тысячи лет, и у меня не было желания извиняться за это. Это все равно будет преследовать меня. Хуже того, мне придется провести утро за продажей джемов, и у меня не будет ни минуты, чтобы сомкнуть кулак вокруг своего члена и предаться этим воспоминаниям. В лучшем случае, мне придется ходить с этим образом еще восемнадцать часов, прежде чем смогу уединиться и использовать воспоминания по назначению, что было ужасной, ужасной пыткой.
Я проглотил все слова, пронесшиеся перед моим мысленным взором. Ничего из этого не должно было быть озвучено.
— Дженни хотела заплести косу, — выдавил я. — Очевидно, сейчас неподходящее время, поэтому…
— Дай мне пять минут. Хорошо?
— Ты не обязана этого делать.
— Я знаю. — Еще один дрожащий смешок. — Я не возражаю. Просто дай мне пять минут. Встретимся на улице.
Это был намек для меня, чтобы уйти. Я знал это, но не мог сдвинуться с места. Даже когда пристально смотрел в потолок, ее фигура оставалась в моем периферийном зрении. Занавеска в душе скрывала ее от глаз, но теперь я знал, как выглядит ее обнаженная кожа, и не мог перестать думать об этом. Более того, я хотел остаться здесь и охранять ее.
— Мы услышали грохот, —
