Сестра Клара, терзаясь угрызениями совести, созналась, что «порча» – напраслина, однако, по мнению судей и врагов Грандье, эти слова ей внушил дьявол. Лобардемон велел устроить очную ставку между Грандье и урсулинками. Грандье знал, что монахини никогда его не видели, и попросил, чтобы на опознание сестрам представили четырех одинаково одетых священников, но его просьбу отвергли.
Грандье написал последнее отчаянное письмо королю:
«Сир!
Я попытаюсь изложить Вашему Величеству два пункта, настолько ясно, насколько только может человек, семь месяцев пребывающий во мраке.
Во-первых, я утверждаю, что у сих дев нет ни одного из признаков, которые, согласно Церкви, свидетельствуют об одержимости, на основании чего я заключаю, что они не одержимы.
Первый состоит в том, чтобы говорить на разных языках или, по меньшей мере, понимать их. Эти демоны не делают ни того, ни другого. Поначалу они, правда, говорили на латыни, но с такими грубыми ошибками, что самые просвещенные умы сочли, что не избыток знаний был причиной их погибели. Причетники решили говорить с ними на нашем языке, потому что на нем они говорили лучше всего, и он был им способнее; демоны любят Францию, поскольку хотят говорить по-французски.
Но чтобы извинить молчание этих немых дьяволов, когда им задают вопросы по-гречески или на хорошей чистой латыни, какой не все владеют, они объясняют это тем, что я заключил с ними договор.
Второй признак одержимости – поднимать одержимых на воздух, чего эти дьяволы не делают и не сделают никогда, как бы им ни приказывали.
Не сделают они и третьего, а именно не откроют тайных, скрытых вещей, недоступных человеческому разумению. Они умеют только строить рожи, падать наземь, ходить раком и делать другие глупости, о которых мне стыдно говорить Вашему Величеству.
Впрочем, не верить в притворство этой одержимости значит впасть в ересь.
Что же до второго пункта, он состоит в том, что даже если эти девы одержимы, не я тому причиной. Вот доказательство: это можно утверждать лишь по свидетельству дьявола, которое я отвергаю как ложное; поелику лживые люди, признанные лжецами, не могут выступать свидетелями, то отец лжи, находящий удовольствие в возведении вины на невинного – тем более…
Заклинатели из Лудена поставили себе задачей вырвать по приказу свидетельство этого заклятого врага рода человеческого против меня. И, что нелепее всего, они часто прибегают к молитвам и притчам, ласковым словам, называя его великодушным, ученым, другом, и что взамен они уменьшат наказание за его мятеж, – еще немного, и они пообещают освободить его из того места, куда божественное правосудие ввергло его навеки веков.
Но позвольте мне, сир, открыть Вашему Величеству все их приемы, и Вы тогда узнаете, что они были нехороши и сильно возмутили еретиков из этого города, поскольку дьяволам позволили произносить самые похотливые слова, самые отвратительные кощунства против Бога и Пресвятой Девы.
Я лишь прошу Ваше Величество прислать двух докторов из Сорбонны, чтобы судить об истинности одержимости, и хороших судей, чтобы зрело изучить мое дело. Если я виновен, прошу лишь о смерти на колесе и самых жестоких муках. Если я невиновен, разумно заявить о моей невиновности. Умру ли я или останусь жить, я вечно останусь вашим смиренным, покорным, верным и несчастным слугой и подданным».
Процесс над Грандье начался 8 июля. Поскольку тот отказался сознаться в сношениях с дьяволом, к нему применили пытку. В глазах судей шрам на большом пальце руки был убедительным доказательством заключенного договора с нечистым: именно так он был подписан! Были представлены многочисленные документы – «договоры с дьяволом», – служившие уликами. Все их сфабриковали подручные Лобардемона. Свидетели обвиняли Грандье в святотатстве, гордыне, непристойном поведении. 18 августа, в пять часов утра, суд приговорил его к сожжению на костре по обвинению в колдовстве и наведении порчи: его привяжут к столбу, удушат бечевкой и сожгут.
Но прежде его подвергнут пытке, в частности, «испанским сапогом» – этим занимались капуцины в Лудене. Ноги несчастного зажимали между двумя досками, а затем молотками забивали клинья, которые дробили кости. Грандье забили на два клина больше, чем самым опасным преступникам! Но он ни в чем не сознался, кроме того, что прелюбодействовал. Его проволокли через весь город, бросили на землю перед монастырем Святой Урсулы, а потом отвели на костер. Он хотел исповедаться монаху-августинцу, но ему было в этом отказано; три часа ему приказывали подписать признание, но безрезультатно. Он хотел обратиться к народу, но ему выплеснули в лицо ведро святой воды, помешав что-либо сказать. Какой-то монах хотел дать ему поцелуй прощения, но Грандье воскликнул: «Поцелуй Иуды!», и его ударили в лицо железным распятием.
Отец Лактанс, распоряжавшийся казнью, должен был, как полагается, приказать его удавить, однако он прежде поджег костер; Грандье сгорел заживо. Его последними словами были: «На небе есть судия, я велю тебе предстать перед ним через месяц!» Капуцин в самом деле умер через месяц после казни Грандье.
Его сожжение не исцелило урсулинок; их истерики продолжались еще много лет после того. В результате настоятельницу монастыря мать Жанну Дезанж стали называть уже не одержимой, а «избранной и прорицательницей».
Обвинить кого-либо в колдовстве было легче легкого. Великий демонолог Анри Боге (1550—1619), бывший судьей инквизиции в графстве Бургундском, написал книгу «Рассуждение о колдунах», в которой детская доверчивость сочетается с чрезмерным рвением в искоренении колдовства. В книге содержались инструкции для судьи, занимающегося подобными вопросами. По сути, это была компиляция материалов судебных процессов, на которых председательствовал автор. Там, в частности, содержится история Луизы Майа, в которую вселились пять демонов, когда ей было восемь лет, а также подробное описание бесчинств, которые творятся на шабаше. Об атмосфере того времени вообще и инквизиционных процессов в частности можно судить по следующим будничным замечаниям:
«Судья должен избегать пыток для заключенного под стражу, поскольку они бесполезны с колдунами; однако они допустимы, даже в праздничный день.
Если обвиняемый вымазан жиром, если молва обвиняет его в колдовстве, он колдун.
Второстепенные указания на это – сбивчивость в ответах, взгляд, устремленный в землю, или бегающий.
Важное указание – рождение; например, если задержанный – сын колдуна, если он меченый, если богохульствует.
Сын может свидетельствовать против отца.
Ни один свидетель не подлежит отводу. Детей также следует выслушать.
Изменение показаний свидетеля не может быть воспринято в пользу невиновности обвиняемого, если все обвиняют его в колдовстве.
Колдунов казнят на костре: сначала их следует удушить, а затем сжечь.
Оборотней следует сжечь живьем.
Если осуждение основано на предположении и вероятности, тогда костер заменяют виселицей».
Оборотни вовсе не были сказочными персонажами; тот же Боге рассказывает историю о том, как в горах Оверни на одного охотника напал огромный волк, которому он, защищаясь, отрубил правую лапу. Волк убежал, а охотник отправился в соседний замок просить о приюте дворянина, который там жил. Тот спросил, удачной ли была охота. Охотник полез в сумку за отрубленной волчьей лапой, но, к своему удивлению, обнаружил там женскую руку с перстнем, в котором хозяин узнал перстень своей жены. У той, действительно, оказалась отрублена правая рука; она во всем созналась; муж предал ее суду, и ее сожгли. По уверениям Коллена де Планси, автора «Адского словаря», оборотни в большом количестве встречались и в Пуату.
Примечательно, что, например, в XV веке гонения на ведьм и колдунов не были столь ожесточенными. Как отмечал ученый Аристид Дей, опубликовавший в 1861 году «Историю колдовства в графстве Бургундском», «пока религиозная община была сильна, она была милосердна; ослабев, она стала суровой… она видела ересь повсюду и преследовала ее даже в области колдовства. Впрочем, именно под влиянием самых уважаемых властей все уверовали в колдунов».
В протоколах, ведшихся во время бесчисленных судебных процессов, сказано, что шабаши не оставляют никаких зримых следов на земле. Однако было одно исключение. Во время суда над Гильеметтой Жобар в 1607 году, сожженной в Доле по обвинению в колдовстве, два свидетеля заявили, что видели в лесу на снегу круг, к которому не вели никакие следы, но внутри которого находились многочисленные следы людей, детей и животных, на полпальца вдавленные в снег (хотя свидетели проваливались по пояс), а также желтой мочи, и пресловутый Боге не сомневался, что в этом круге происходил шабаш, а его участников доставил туда дьявол…
Итак, доказательств обычно не предъявляли никаких. Более того, ни одного из участников «шабашей» не удалось застичь на месте преступления. Впрочем, никому и в голову бы не пришло это сделать или подстеречь дьявольское сборище. С другой стороны, нередко встречались «галлюцинирующие колдуны», как их называет Дей. Многие задержанные обоего пола похвалялись тем, что могут отправиться на шабаш, если им позволят натереться различными веществами, покрытыми жиром. К таким веществам относились мак, аконит, болиголов, белена, а главное – дурман, «транспортное средство» шабаша. Это растение тогда распространилось по всей Франции, заполоняя пепелища и развалины замков. В народе его прозвали колдовской травой и яблоком дьявола. Ни один судья не задумался, был ли полет на шабаш реальным или только мнимым, всего лишь ошущением полета под действием наркотических средств, хотя это должно было бы стать первым движением души разумного человека.
