Даника прижимается ко мне, сует под пиджак обвязанный проводами пакет с кровью и шепчет:
— Мы передали Лиле все, что нужно. Невольно поднимаю глаза. Желудок сжимается.
— Ты с ней говорила?
— Нет, но с ней сейчас Сэм. Лила явно не в восторге от нашего бутафорского пистолета. Сэм его до сих пор клеит.
— Она знает, что нужно делать? — Хорошо представляю себе ее жестокую кривую усмешку.
— Да. Сэм наверняка объяснил все тысячу раз. Просил проверить, хорошо ли ты помнишь, как подсоединять провода к пусковому устройству.
— Думаю, да. Я…
— Кассель Шарп.
Поворачиваюсь.
На дедушке коричневый костюм, украшенная пером шляпа лихо сползает на ухо.
— Какого черта ты тут делаешь? Потрудись-ка объясниться.
Вчера мы обсуждали схему во всех подробностях, но я совсем забыл про деда. Идиот, настоящий идиот, не способный ничего спланировать. Конечно, он явился на вечеринку. Где ему еще, спрашивается, быть?
Чудно. По-моему, сегодня наперекосяк идет решительно все.
— Меня Баррон привел. Что — нельзя после школы повеселиться? Да брось, почти семейное торжество.
Дед внимательно оглядывает зал, словно ищет потерянную тень.
— Отправляйся домой. Немедленно.
— Ну ладно, — успокаивающе поднимаю руки. — Только съем чего-нибудь и сразу домой.
Даника пятится к бару и подмигивает мне: дескать, молодец, все под контролем. Как же!
— Нет, — упрямится старик. — Дуй немедленно на выход, я тебя отвезу домой.
— Да в чем дело? Я же прилично себя веду.
— Надо было позвонить мне, вот в чем дело. Я же записку оставил. Тебе не следует здесь находиться, понял?
На нас оглядывается мужчина в черном костюме, улыбается, поблескивая золотым зубом.
Конечно, знакомая история: непослушный внук, сварливый дедушка. Только вот старик как с цепи сорвался.
— Ладно. — Смотрю на часы: десять минут одиннадцатого. — Объясни, что происходит.
— Объясню по дороге.
Он хватает меня под руку. Не могу вырваться, мышцы не слушаются: слишком часто за последние несколько дней мне выламывали руки. Шествуем к выходу, около бара удается привлечь внимание Антона.
— Смотри, кто пришел. Ты же знаешь деда?
Антон злобно прищуривается, старика он явно знает и недолюбливает. Оцинкованная стойка уставлена рюмками, рядом пустая бутылка из под «Пшеничной».
— Зашел старых друзей проведать, мы уже уходим.
— Только не Кассель. Он же еще не выпил.
Племянник Захарова наливает мне рюмку. Несколько молодых мастеров тут же переключают на нас внимание, принимаются мерить меня оценивающими взглядами.
Глаза у Антона горят, в любезной полуулыбке читается напряжение, он с обманчивым спокойствием облокотился на стойку. Настоящий вожак должен уметь подчинять таких, как мой дедушка. Антон не может уступить старику на глазах у всех. Будущему главе клана представился случай показать себя, а тут как раз я под руку подвернулся.
— Выпей.
— Ему только семнадцать.
Парни хохочут. Опрокидываю в себя рюмку. Водка обжигает горло и согревает желудок. Кашляю. Смех еще громче.
— Всегда так, — говорит кто-то, — первая хуже всего.
— Неправда. — Антон наливает еще одну. — Хуже всего вторая: ведь уже понятно, чего ждать.
— Валяй, — соглашается дед. — Еще одну, и мы уходим.
На часах двадцать минут одиннадцатого. Вторая рюмка прожигает все нутро. Один из парней хлопает меня по спине.
— Да ладно вам, — уговаривает он. — Пускай пацан остается. Мы за ним присмотрим.
— Кассель, — голос у деда укоризненный, — ты же не хочешь завтра проспать свою распрекрасную школу.
— Я с Барроном приехал — Наливаю себе третью рюмку, Антоновы дружки в восторге.
— Ты поедешь со мной, — цедит старик сквозь зубы.
В третий раз водка на вкус как вода. Отхожу от бара и старательно спотыкаюсь. Меня наполняет лихая уверенность. Так и хочется сказать им: «Я Кассель Шарп, самый умный, обо всем подумал».
— Ты в порядке?
Антон пытается понять, насколько я пьян. Все его планы зависят от меня. Старательно пытаюсь изобразить бессмысленный взгляд: пускай побесится, не мне же одному страдать.
— В машине проспится. — Дед тянет меня к дверям, проталкиваясь сквозь толпу.
— Дай только в туалет схожу. На секунду.
Старик, похоже, сейчас лопнет со злости.
— Да ладно. Ехать-то нам долго.
На часах пол-одиннадцатого. Антон сейчас займет свое место подле дяди. Баррон, наверное, уже меня разыскивает. Только мы точно не знаем, когда Захаров отправится в туалет. У него, может, мочевой пузырь резиновый.
— Я пойду с тобой.
— Слушай, уж пописать меня отпусти. Обещаю не буянить, ладно?
— Ну конечно. Нет, не отпущу.
Проходим мимо кухни в темную дальнюю часть ресторана. Оглядываюсь: на Захарове повисла какая-то красотка с длинными золотистыми волосами, рубиновые серьги сияют гораздо ярче его бледно-розового камня. Вокруг все расшаркиваются, пожимают руки в перчатках, обещают дать денег для фонда.
И тут в толпе я замечаю ее. Лила? В свете люстры волосы кажутся белоснежными, губы накрашены кроваво-красной помадой.
Ей нельзя здесь быть, слишком рано, из-за нее все сорвется.
Резко поворачиваюсь к столам с едой, к ней, но Лила уже исчезла.
— Теперь-то что? — ворчит дед. Запихиваю в рот сырник.
— Пытаюсь перехватить что-нибудь поесть, вот что. Ты же совсем спятил — тащишь меня куда-то.
— Я знаю: ты тянешь время — постоянно смотришь на часы. Кассель, завязывай со своими глупостями. Писай или не писай, и поехали.
— Ладно.
Заходим в туалет. Без двадцати одиннадцать. Сколько еще получится тянуть кота за хвост?
У зеркала причесываются несколько мужчин. Около раковины тощий блондин с припухшими веками нюхает кокаин, он даже не оборачивается в сторону двери. Запираюсь в первой кабинке, усаживаюсь на крышку унитаза и пытаюсь успокоиться.
Десять сорок три.
Лила, интересно, специально вышла? Хочет все провалить? А это вообще она была или у меня уже галлюцинации на нервной почве?
Снимаю пиджак, расстегиваю рубашку и приклеиваю скотчем пакет с фальшивой кровью, прямо на голую кожу. Потом ведь сдирать придется вместе с волосами, но сейчас лучше об этом не думать. Протягиваю провод, слегка надрываю карман брюк. Еще немного скотча. Десять сорок семь.
За бачком приклеена бутылка с рвотой. Кто же из них согласился на эту приятную процедуру? Улыбаюсь.
Десять сорок восемь. Подсоединяю пусковое устройство.
— Ты там жив? — интересуется дед, кто-то хихикает.
— Секундочку.
