— Я не знаю, что делать. Как мне ее исцелять? Ты целитель. Сделай это.
Кровь брызгала из моего рта, я вытер ее с лица свободной рукой. Вокруг нас все еще шел бой, хотя солдаты Люмьера отступали, как и планировал их король.
Что еще он мог? Он и Серый пришли вместе, и они убили Лирику. Мою Лирику.
Мое сердце пульсировало раз, два, и я пытался разбить лед Серого.
Она умирала в моих руках. Надежда нашего мира угасала.
Она была Лирикой. И она была моей. Я не дам умереть ей в моих руках.
Или я умру с ней. Потому что я мог не быть ее половинкой в том, что было важно, но в моей груди была рана.
Я умру с ней. Дойду до конца. Я не буду жить без нее. Надежды не было. И остального тоже.
Она была всем.
— Я не могу это исправить. Почему я не могу?
Я знал. Я не мог ничего исправить. Мой народ угасал, мой мир рушился, и женщина, которую я должен был любить, умирала на моих руках. И я погибал с ней.
— Ты ее половинка, — взревел Родес, отталкивая Тигана от меня. Я даже не понимал, что мой лучший друг был на коленях рядом со мной, пока я не услышал, как он ругается на Родеса за то, что он его трогал. Не важно. Это все не было важно.
— Я не могу. Я проклят, — я пытался заглянуть в свое сердце. Отыскать, за что потянуть, заставить все с половинками работать. Это не происходило. Она не была моей на самом деле. Она не могла такой быть.
— Я видел, как она умирала, до этого. Я не буду снова делать это.
Я посмотрел на Родеса, в его серебряные глаза, и я хотел ненавидеть его. Я хотел заставить его заплатить за то, что заставлял меня считать это реальным. За надежду.
— Ты не мог это ощущать. Ты не ее, — рявкнул я, и Родес вздрогнул, словно я ударил его. Хорошо. Ему должно быть больно, как мне.
Я знал, что мое тело угасало с телом Лирики. Я знал, что мне должно быть больно, но я ничего не мог чувствовать. Я онемел, и я буду всегда без эмоций, если не спасу ее.
Проклятый Серый забрал у меня все. И теперь хотел забрать ее у меня. И когда он сделает это, он порвет наш мир. Я не мог думать так далеко наперед. Я хотел думать только о Лирике и ее улыбке. Ее настойчивости. Ее силе. Обо всем. Она не была моей во всем, что было важно, и она не будет такой. И это было больно.
— Ты прав, она не была моей. Но она твоя. Та рана доказывает это. Ты — король Обскурита. У тебя власть. За тобой народ. Используй это. Используй нашу силу. Сломай проклятие. Только так можно ее спасти. Только так можно спасти наш мир. Делай это. Сделай то, что я не смог.
Родес говорил все громче с каждым словом, и в конце он кричал на меня, его нос почти прижался к моему при этом.
Я не знал, как это исправить.
Но я не мог горевать. Лирика заслужила больше. Она лежала, бледная, в моих руках, уже не двигалась, ее сердце билось едва заметно.
— Спаси ее, король, — сказала Розамонд, стоя за Родесом. Она коснулась его плеча и отодвинула его.
— Ты сможешь, — сказала Вин, ее лицо было в крови. К счастью, не ее. Она стояла возле Тигана, тот дрожал от гнева.
Люкен держал крепко Брэлинн, кошка мяукала и вопила.
Дяди опустились рядом со мной. И я едва мог ощущать это.
Я знал, что Лания была рядом, скорее всего, помогала нашим отрядам, и лорд Огня что — то делал, наверное, оплакивал жену. Тиган был рядом со мной, хотя его мама умерла. Он был тут.
Он был сильнее меня. Мне нужно было сделать это. Не ради себя, а ради Лирики. Ради всех, кому нужно было, чтобы мы были сильными.
— Я сломаю проклятие. Я не знаю, как. Серый так долго держал меня в своих когтях, а я и не знал.
— Я видела, как ты смотрел на нее, — тихо сказала Вин.
— Это не могло ничего значить, — прорычал я.
— Ты любишь ее, — прошептал Родес. — Ты полюбишь ее всем, что у тебя есть, так что сделай это. Используй это. Плевать на слова Серого. Он не победит тут. Он не получит ее. Не сейчас, не потом. Пророчество не сбылось. Она должна выжить. Значит, тебе нужно понять, как снять проклятие и вернуть ее. Она же твоя половинка. Разбирайся.
— Я пытаюсь.
— Плохо пытаешься. Она не была моей. Меня не хватило для нее. Тебя хватит. Судьба дала ее тебе. Заслужи этот дар. Разбирайся.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я закрыл глаза и сосредоточился на ней. На всем, чем она была для меня, чем мне нужно было, чтобы она была для меня. Чем она была для всех.
Я сосредоточился на том, чего она заслуживала. Вряд ли это был я, но она заслуживала жить. И я провел бы остаток дней, убеждаясь, чтобы она поняла это. Что она была достойна большего, чем было в ее жизни. Я не дам ей пасть в бездну смерти. И, пока я думал об этом, маслянистое ощущение окутало мое сердце, стало леденеть. Я зарычал, гнев пульсировал во мне.
Я закрыл глаза, ладонь все еще была на груди Лирики, Ридли снова стал работать. Целитель мало что мог сделать в такой ситуации, и я знал, что его не хватит. Одного не хватит. Он использовал много сил, чтобы спасти мужа. Он показал миру свои силы, и за это еще придется заплатить. И если я переживу это, если мы все выживем, я прослежу, чтобы никто не смотрел на него свысока из — за его рода. Он выбрал Джастиса, как я выбирал Лирику.
Она заслуживала больше, намного больше. И я сосредоточился на маслянистом ощущении, дал Огню загореться во мне. Магия Земли удерживала меня, а Огонь бежал по телу. Я закричал, кожа сияла раскаленная, народ вокруг меня шептался и кричал.
Все отпрянули, и я знал, что Огонь окружил нас. Не важно.
Лирика переживет это, если повезет, я увижу, как она сияет.
Я сжигал магией Огня это маслянистое ощущение, нагревал его, чтобы оно ушло и не вернулось.
А потом я направил магию из своей ладони в ее грудь.
Она охнула в моих руках, ее спина выгнулась, и я закричал, боль была такой сильной, что слезы покатились из глаз. Я знал, что на моей груди будет шрам, как на моем боку.
Я убью короля за это. Я убью его и буду рад этому.
Но до этого Лирике нужно было снова дышать.
Я сделал то, что было натурально, даже если не знал, почему. Я исцелял.
Ее первый вдох сотряс меня, я дрожал, огонь стал ярче вокруг нас, Земля дрожала под нами.
Она исцелялась. Я ощущал, как ее клетки нагревались, кожа соединялась, и моя рана с болью закрывалась.
Она будет жить, будет целой, и она выживет.
Маслянистое ощущение сгорало, пепел летел из моих ноздрей и пор. Я знал, что не закончил.
Ей нужно быть целой, исцелиться. Король Люмьера ударил ее в сердце, разрезал артерии, навредил серьезно. Я не знал, хватит ли меня.
Но для того были половинки. Они могли исцелять смертельные раны.
Я закричал, Огонь вырвался из моих пор, такого еще не было. Было не больно, не обжигало. Казалось, меня тянули и раскрыли внутри.
И что — то порвалось.
Проклятие пропало. Я знал это. Я погрузился на глубину своей души.
Я посмотрел на Лирику, ее карие глаза были огромными, и ее рот открылся в бесконечном крике. Я ощущал это.
Связь встала на место, словно всегда была там, ждала только, когда Серого уберут из моего тела.
Я услышал крик вдали, словно скрытый тенью. Я знал, это был он. Он знал, и я был рад. Он знал, что проиграл. Я мог любить. Я мог чувствовать. Я мог быть.
Хорошо.
Глаза Лирики расширились сильнее, и я склонился, прижался лбом к ее лбу, нить обвила мое сердце и связала его с ее, плотно затянув. Связь, которую никогда не порвать, даже худшим обманом, магией или бездушием.
Лирика была моей навечно.
Я сожгу мир, чтобы спасти ее.
Все, что было скрыто во мне, взорвалось внутри, ударило по моему разуму, грудной клетке… всюду.
Я любил ее.
Лирику.
Девушку, которая могла спасти мир.
Девушку, которая спасла меня.
Я. Любил. Ее.
Она была моей навеки, больше, чем этот мир, чем трон, на котором я сидел.
Она была моей.
И она исцелилась.
Другие шептались, говорили то, что могло быть важно. Мне было все равно. Я не замечал.
Я смотрел только на Лирику, и она дышала. Она была целой и была моей.
