Асако дрожала.
— И вы думаете, что Джеффри ласкал мисс Смит?
— Не знаю, — сказал Реджи устало, — судя по тому, что я слышал, кажется, это мисс Смит ласкала Джеффри, но, по-видимому, он не препятствовал этому ее занятию.
Надежды Асако получить доказательства невиновности мужа были сокрушены.
— Что мне делать? — жалобно спросила она.
— Этого я совершенно не знаю. — Эта сцена начинала казаться Реджи положительно глупой. — Везите его обратно в Англию как можно скорее. Я так думаю.
— Но если он будет влюбляться в женщин в Англии?
— Возможно.
— Но тогда что же мне делать?
— Терпите и смейтесь над этим. Вот все вообще, что можем мы делать.
— О, мистер Форсит, — умоляла Асако, — вы знаете моего мужа так хорошо. Думаете вы, что он дурной человек?
— Нет, не хуже всех нас остальных, — отвечал Реджи, которого этот разговор совершенно взбесил. — Он просто огромный дурак и крупнейших размеров глупец.
— Но вы осуждаете Джеффри за то, что случилось?
— Я уже сказал вам, дорогая миссис Баррингтон, что ваш муж уверял меня, будто в действительности ничего не случилось. Я совершенно уверен, что это правда, так как ваш муж очень честный человек — в мелочах.
— Вы думаете, — сказала Асако, ухватившись за эти слова, — что мисс Смит не была на самом деле любовницей Джеффри, что они… не грешили вместе?
Асако не знала, как интимны были отношения между Реджи и Яэ. Потому она не понимала, как жестоко ее слова ранили его. Но еще больше, чем раны памяти, нелепость всей этой сцены раздражала молодого человека до того, что ему хотелось кричать.
— Безусловно, — отвечал он, — в терминах Библии: она легла с ним, но он не познал ее.
— Так вы думаете, что я должна простить Джеффри?
Это было уже слишком. Реджи вскочил на ноги.
— Дорогая леди, поистине, это вопрос, касающийся вас, и только одной вас. Я лично сейчас не в состоянии прощать кому бы то ни было. И меньше всего я прощаю дуракам. Джеффри Баррингтон — дурак. Он был глуп, женясь; глуп, выбирая вас; глуп, отправляясь в Японию, когда все советовали ему не делать этого; достаточно глуп, чтобы болтать с Яэ, когда все говорили ему, что она опасная женщина. Нет, лично я сейчас не могу простить Джеффри Баррингтону. Но уже очень поздно, я утомлен и уверен, что вы тоже не меньше меня. Я посоветовал бы вам вернуться домой, к вашему заблудшему мужу. А завтра утром мы все будем соображать яснее. Как французы говорят: L’oreiller raccommode tout[38].
Асако все еще не двигалась.
— Ну, дорогая леди, если вы хотите еще подождать, вы извините меня, если я вместо ненужного разговора поиграю вам. Это лучше успокаивает нервы.
Он присел к роялю и заиграл хор из «Веселой вдовы»:
Сейчас иду к Максиму:довольно грез любви;Там девушки хохочут;не лгут и не морочат;Лоло, Додо, Жужу,Клокло, Марго, Фру-Фру.Сейчас иду к Максиму;вы можете идти…
Пианист круто повернулся на стуле: посетительница ушла.
— Слава Богу, — вздохнул он и через четверть часа заснул. Проснулся он скоро, с болезненным, беспокойным чувством в груди, которое он определял названием «сознание греха».
— Боже мой, — сказал он вслух, — каким я был невежей!
Он думал о том, что неиспорченное и кроткое создание оказало ему величайшую честь, придя к нему за советом в минуту самого тяжелого горя. А он принял ее с глупой бравадой и дешевым цинизмом.
За завтраком он узнал, что дело было гораздо серьезнее, чем он воображал, что Асако совсем покинула мужа и жила у своих японских родственников. Он думал, что это ссора влюбленных, а теперь понял, что это крушение двух жизней. Ласковым словом он мог бы предупредить это несчастье.
Он отправился прямо к жилищу Фудзинами, рискуя опоздать на заупокойную мессу. У ворот дома он увидел двух хулиганов со злыми глазами, которые остановили его рикшу, сообщили, что никого из семьи Фудзинами нет дома, и, видимо, готовы были силой помешать ему войти.
Во время приема в австрийском посольстве, который следовал за мессой, произошел инцидент, совершенно изменивший направление мыслей молодого дипломата; совсем неожиданно для себя он отправился в «Императорский отель», чтобы найти Джеффри Баррингтона, как человек, нашедший сокровище и желающий поделиться им с другом.
Большой англичанин был погружен в созерцание стакана виски с содовой в зале отеля. Совершенно несомненно, что это был уже не первый стакан. Он мрачно посмотрел на Реджи.
— Думал, что вы в Чузендзи, — проговорил он вяло.
— Я приехал сюда специально из-за эрцгерцога Франца-Фердинанда, — возбужденно сказал Реджи. — Они устроили угощение, шампанское галлонами! Кое-кто из дипкорпуса ощутил вдохновение. Они узрели видения и принялись пророчествовать. Фон Фалькентурм, германский военный атташе, кричал: «Нам надо драться! Мы будем драться! Нам все равно, кого бить! Россия, Франция, Англия, да, разом всех!» Этот мужчина был пьян, конечно, но ведь, в конце концов, in vino veritas[39]. Остальные квадратные головы очень обеспокоились и наконец утихомирили Фалькентурма. Но я говорю вам, Джеффри, это все-таки придет; это в самом деле будет!
— Что это будет?
— Великая война. И слава Богу, что будет!
— Почему слава Богу?
— Потому что мы стали слишком изощренными и слишком животными. Надо уничтожить себя и возродиться заново. Надо уйти по крайней мере от женщин, гостиных и глупой болтовни. Мы станем мужчинами. Это даст нам над чем поработать и над чем подумать.
— Да, — эхом отозвался Джеффри, — я хотел бы найти работу.
— Вы получите ее наверняка. Я желал бы быть солдатом. Вы останетесь в Японии еще?
— Нет, уезжаю на следующей неделе, уезжаю домой.
— Увидите, я в своем самоотречении пойду далеко и, пожалуй, уеду вместе с вами.
— Не благодарю, — сказал Джеффри, — скорее наоборот.
В своем возбуждении Реджи не заметил холодности в обращении своего друга. Прямая грубость вызвала представление о целой цепи фактов, которые Реджи или моментально забывал до сих пор, или не успел осознать.
— Извините, Джеффри, — сказал он, поднимаясь, чтобы уходить.
— Не за что, — ответил Баррингтон, не обращая внимания на протянутую руку друга и отворачиваясь, чтобы заказать новую порцию напитка.
В кармане у Джеффри было письмо, полученное в это утро от его жены. Оно гласило:
«Милый Джеффри! Я очень жалею. Я не могу вернуться. Это не только оттого, что случилось. Я — японка. Вы — англичанин. Вы не можете любить меня по-настоящему. Наш брак был ошибкой. Все говорят так, даже Реджи Форсит. Я делала все, что могла, чтобы вернуться к Вам. Я пошла к Реджи вчера вечером и спросила его, что в самом деле было. Он сказал, что наш брак — ошибка и что наш приезд в Японию — тоже ошибка. Так и по-моему. Я думаю, мы в Англии могли бы быть счастливы. Я прошу Вас дать мне развод. Это, кажется, очень легко в Японии. Вам надо только подписать бумагу, которую даст Вам мистер Ито. Тогда я стану совсем опять японкой и мистер Фудзинами может принять меня опять в свою семью. А Вы будете свободны и можете жениться на английской девушке. Но не делайте ничего с мисс Смит. Она очень дурная девушка. Я никогда не выйду замуж за кого-нибудь еще. Мои родные очень любезны со мной. Мне гораздо лучше оставаться в Японии. Титина говорила, что я напрасно ушла. Пожалуйста, дайте ей от меня пятьдесят фунтов и отошлите обратно во Францию, если она хочет уехать. Я не думаю, чтобы для нас было бы хорошо увидеться. Мы только сделали бы один другого еще несчастнее. Танака здесь. Я не люблю его теперь. Прощайте! Прощайте!
Любящая Вас Асако».
Из этого письма Джеффри понял, что и Реджи тоже был против него. Просьба о разводе сокрушила его окончательно. Как мог он развестись с женой, не имея ничего против нее? В ответ он послал новый отчаянный призыв вернуться. Ответа не было.
Тогда он переехал из Токио в Йокогаму — расстояние всего восемнадцать миль, — дожидаясь отправления парохода.
Туда и последовал за ним Ито.
— Я извиняюсь перед вами, — возмутительный низенький человек начинал теперь каждый раз разговор с этой приводящей в отчаяние фразы. — Миссис Баррингтон очень рада была бы получить развод. Она очень желает, чтобы ее имя было внесено в семейный список Фудзинами. Если не будет развода, это невозможно.
— Но, — возразил Джеффри, — ведь развестись не так легко, как жениться, к несчастью.
— В Японии, — сказал адвокат, — это очень легко, потому что у нас другие обычаи.
— Тогда у вас здесь должна быть куча разводов, — сказал Джеффри сердито.
— Их много, — отвечал японец, — больше, чем в какой-нибудь другой стране. В деле развода Япония впереди других стран. Даже Штаты позади нашей страны. Среди людей низшего класса в Японии встречаются даже женщины, побывавшие замужем до тридцати пяти раз, замужем по-настоящему, честно и законно. В высшем обществе тоже много разводов, но не столько, потому что это доставляет неприятности семье.
