Наболтав с три короба, Петрушка немного приободрился. И вдруг Альфред Юранек не без изумления услышал, что его собеседник хотел бы увидеть фотографию. Какую? Чью? На этот раз Юранека!.. Парень начинает шарить по карманам, заглядывает во все отделения маленького бумажника, но нигде не находит ничего подходящего. Любопытно все-таки, для чего понадобилась Петрушке его фотография? На память, что ли?
— Так ведь у тебя есть фото на паспорте… — напоминает Петрушка.
Юранек достает паспорт и протягивает его приятелю. Тот спокойно и небрежно (что свойственно людям, уверенным в важности своей миссии) прячет паспорт в карман. Затем достает из портфеля новенькие швейцарские часы и — так же спокойно, не говоря ни слова — протягивает их ошеломленному Юранеку. Парень не понимает смысла такой сделки и спрашивает:
— Послушай, без шуток… что Я буду делать теперь?
Петрушка явно недоволен мелочностью коллеги. Снова его рука отправляется в карман и… бумажка в двадцать злотых меняет своего хозяина, направляясь вслед за часами.
— Ф-фу, подумаешь, важное дело! — усмехается агент. — Дашь объявление в газету о потере — и все в порядке!.. А часы теперь твои…
Оба Альфреда — Юранек и Петрушка (первый, обедневший на паспорт, но разбогатевший на часы и двадцать злотых) — едут дальше. Появляются в Пруднике, где Юранек идет к родителям Стоклоса. Возвращается очень скоро. Все в порядке. Юранек узнал, что Элижбета Стоклоса в добром здравии и что в скором времени даже выходит замуж. Приободрившийся в душе Петрушка показывает Юранеку свой пистолет и уверяет, что не боится никого и ничего.
Однако условиться о встрече с Элижбетой в Гливицах Петрушка все же поручает Юранеку. Он, Петрушка, будет ждать Элижбету в маленьком сквере, где Генрик Кой когда-то ждал ту же особу. Юранек идет к Элижбете в качестве курьера посланца «канцлера агрессии». И на сей раз он возвращается с доброй вестью: завтра Элижбета приедет в Гливицы…
— Ладно, теперь можешь идти! — говорит Петрушка.
Он сует в руку Юранеку комок несчитанных, вынутых наобум из кармана бумажных злотых.
Становится совсем темно. Юранек спешит к фонарю и там старательно разглаживает помятые банкноты «гонорара». Парень плюется от злости: за такую дорогу, за хлопоты и все побегушки он получил только две бумажки по пятьдесят и три пятерки!
Ныне Альфред Юранек имеет целых восемь лет, чтобы подумать над неоплачиваемостью самых малых услуг, оказанных геленовским агентам. Он так и не успел сделать объявления о своем «утраченном» паспорте, который вместе с Петрушкой должен был отправиться в Западный Берлин и после соответствующей обработки облегчить передвижение по Польше очередному посланцу Гелена.
…Вокзал в Гливицах в эту пору дня полон пассажиров. Они на короткое время скапливаются у касс, приобретают билеты, потом пьют пиво или едят сосиски, внимательно слушают объявления о приходе и отбытии поездов. За столиком в буфете сидит молодой человек и шепотом разговаривает с явно встревоженной кудрявой брюнеткой. Люди, ответственные за изоляцию нашего общества от агентов Гелена, не слышат слов, которые звучат за этим столиком. Лишь позже они смогли узнать, что Петрушка сообщил Элижбете о том, что ее Генрик Кой арестован. И случилось это (Петрушка сказал об этом с обычной уверенностью, не допускавшей у собеседника никакого сомнения) в результате измены ее прежнего «нареченного» — Игнацека. Затем Петрушка торжественно обещает Элижбете перебросить ее в Западный Берлин. Но не об этом думает она. Ее мучит беспокойство за судьбу любимого человека, приводит в отчаяние крушение планов на супружество и спокойное счастье, угнетает позднее раскаяние в том, что запуталась сама и оплела паутиной измены того, второго…
Издали доносится гудок паровоза, возвещающий отход поезда. Оба собеседника встают. Пора расставаться. Петрушка старается скрыть беспокойство и этим поддержать перепуганную женщину, хотя сам в душе трясется от страха. Он рассчитывал, что Стоклоса знает нечто более конкретное и развеет его страхи. Обманывал себя надеждой на то, что Кой предпочел спокойную норку в Доме на улице Мицкевича, 9 всяким рискованным поездкам по Польше. Но, увы! Это не так — Кой пропал без вести. Теперь надо побывать на «контрольном пункте» у сестер Будзинских в Новой Соли. Это последняя надежда…
Молодой человек в форме курсанта горной школы, видимо, уставший с дороги и «дремлющий» за соседним столиком, положив голову на руки, явственно слышит, как из груди Элижбеты при расставании с Петрушкой вырывается стон:
— Ах, Генек, Генек! Когда-то я теперь увижусь с ним…
Офицер отделения контрразведки в Ополе, который через час читает эту фразу в рапорте, слегка подчеркивает ее карандашом и показывает товарищу:
— Когда она увидит Генрика Коя? Вероятно, значительно раньше, чем допускает это в самых смелых мечтах.
Через два дня в том же самом кабинете разыгрывается один из последних актов драмы. За письменным столом сидит старший офицер контрразведки, а за маленьким столиком — сотрудник с бумагой для протокола. Мы с вами наблюдаем эту сцену, так сказать, из первого ряда партера. В 16 часов 07 минут в кабинет входит невысокий коренастый офицер лет двадцати пяти. Становится в положение «смирно» и негромко докладывает:
— Товарищ майор! Оба подследственных доставлены на очную ставку!
— Благодарю! Можно начинать.
Через минуту в сопровождении двух конвоиров в кабинет входит молодая женщина. Это — Элижбета Стоклоса. Она садится на указанный ей стул с левой стороны письменного стола. У нас нет времени внимательно присмотреться к ней — тут же в кабинет вводят молодого человека. На секунду задержавшись у порога, он окидывает взглядом офицера и женщину. Что-то вдруг дрогнуло в его лице или нам показалось. Нет, спокойным, уверенным шагом он подходит к письменному столу и садится на стул справа. Мы видим, что даже сотрудника, который должен вести протокол, волнует напряжение этой минуты. Он машинально вертит карандаш и слегка расстегивает давящий его воротник. Перед ним чистые еще листы бумаги. Затем сотрудник пишет дату и начинает протоколировать допрос.
— Элижбета Стоклоса! Кто этот гражданин?
— Это Генрик Кой, мой жених…
— Генрик Кой! Кто эта женщина?
— Элижбета Стоклоса…
— Какие у вас отношения с этой гражданкой?
— Мы знакомы очень поверхностно, и все, что эта пани могла обо мне сказать, является…
— Об этом я вас не спрашивал. Вы утверждаете, что мало знакомы с нею?
— Я именно так думаю, пане майор. Может быть, ей показалось, что дело выглядит иначе, но эта женщина не для меня… Одна или две ночи — ну еще так-сяк… Но навсегда?.. Скажу откровенно: мне стало очень скучно, не к кому было пойти, поэтому…
