крутой дуге и камнем упало вниз. Проследив за его падением, Сиверов подумал, что Аслан представляет собой серьезную угрозу для личного состава федеральных сил в Чечне.
Взрыв прогремел внутри пулеметного гнезда, расшвыряв камни, из которых была сложена амбразура. Из клубящегося дыма вылетел и, глухо лязгая о камни, съехал вниз по склону покореженный, сорванный со станины антикварный «Виккерс» с продырявленным в нескольких местах, брызжущим кипятком кожухом. Воздев к небу стиснутые кулаки, Аслан издал торжествующий вопль и опрокинулся на спину, прошитый винтовочной пулей.
– Шайтан, – прокомментировал Аскеров. – Хорошо еще, что у них нет настоящего снайпера. Если б Верблюдица Лея была жива, мы бы давно беседовали с Аллахом.
– Чудак, – между двумя очередями возразил Глеб. – Если бы Лея была жива, у братьев Агжба не было бы причин охотиться на нас, как на диких зверей. А так… Что посеешь, то и пожнешь.
Аскеров не ответил: он был занят, поливая свинцом камень, за которым притаился стрелок, ответивший на бросок Аслана.
Пулемет был уничтожен, но огонь по-прежнему оставался куда более плотным, чем хотелось бы Глебу. Похоже было на то, что братья Агжба позвали на помощь не менее десятка родственников. Они были плохо вооружены, но их было слишком много, и они, не считаясь с потерями – увы, не слишком большими, – сжимали кольцо окружения. Среди камней на склонах ложбины все чаще мелькали стремительные, согнутые в три погибели фигуры – появлялись, исчезали из вида и снова появлялись, но уже намного ближе. Они перебегали, стреляли и падали; некоторые после этого так и оставались лежать, но преимущество явно было на их стороне. Маленький отряд Железного Мамеда стойко держал круговую оборону, но вечно это продолжаться не могло. Бой и без того уже длился добрых пять минут – ровно на четыре минуты дольше, чем продолжался бы, будь противник лучше вооружен и более искушен в тактике.
Сиверов огляделся. Увешанный бесполезными гранатами, как новогодняя елка шарами, Аслан лежал среди камней, и его кровь на сером фоне казалась неправдоподобно яркой – хоть ты крась ею паруса нового «Секрета» и отправляйся на поиски берега, где ждет тебя наивная и мечтательная Ассоль. Молчаливый бородач Доку, который при помощи перочинного ножа и своих обманчиво неловких с виду пальцев мог смастерить свистульку из чего угодно, скорчился в позе зародыша немного левее и выше по склону, и земля под ним почернела от крови. Доку выбила из седла самая первая пулеметная очередь из засады. Минуту назад, когда Глеб смотрел на него последний раз, Доку еще слабо шевелился. Теперь он застыл, как камни, среди которых лежал, и Глеб от души понадеялся, что чеченец уже мертв: вспоротый пулеметной очередью живот не оставлял ему шансов, а каждый вдох лишь продлевал нестерпимые мучения. Их осталось четверо из шести, и с учетом всех обстоятельств даже это можно было с чистой совестью считать чудом.
Лошадей они оставили под защитой большой нависающей скалы, почти перегородившей тропу: лучшего укрытия поблизости просто не нашлось. Одна из верховых лошадей уже лежала на боку, запрокинув голову, а другая, вьючная, как раз та, которая интересовала Глеба в данный момент, была ранена и истекала кровью.
Глеб вскочил и бросился к лошадям. Его стремительный бросок сопровождался цепочкой пылевых фонтанчиков, которые следовали за ним по каменистой почве. Сиверов двигался быстро, но пули были быстрее, и у самого укрытия он едва не упал, почувствовав сильный толчок в пятку. После этого наступать на ногу стало неудобно, и, опустив глаза, Глеб убедился, что лишился половины правого каблука.
– Сволочь! – крикнул он, зная, что его никто не услышит. – Тебе на такие ботинки за год не заработать!
Рана у вьючной лошади оказалась пустяковой. Сиверов торопливо расстегнул один из вьюков, на ощупь отыскал предмет, напоминавший портативную рацию, задействовал детонатор, перерезал постромки и что было сил ударил лошадь по крупу. Обезумевшее животное помчалось, не разбирая дороги, в сторону нападавших. Глеб не сомневался, что далеко убежать ей не дадут: ему не приходилось встречать воина-горца, который побрезговал бы добычей, особенно когда та сама идет к нему в руки. Собственно, это наблюдение относилось не только к горцам: мародерство было и остается настоящим бичом любой армии, ведущей активные боевые действия.
Он не ошибся. Стоило раненому животному пересечь нейтральную зону, как из-за камней выскочило не менее пяти вооруженных людей. Оглашая каменную теснину радостными гортанными воплями, они окружили лошадь, со всех сторон вцепившись кто в сбрую, кто во вьюки. Удовлетворенно кивнув, Сиверов перебросил тумблер радиовзрывателя, и на месте лошади встал лохматый столб серо-желтого дыма. Взрыв разбросал изувеченные трупы, как тряпичных кукол; над полем боя на какое-то мгновение повисла тишина, нарушаемая только дробным перестуком сыплющихся с неба камней.
В этой тишине Глеб сквозь рваные клубы дыма увидел изумленно привставшего из укрытия крупного, массивного мужчину с припорошенной каменной пылью лысиной на полголовы и с черной бородой, которая росла, казалось, от самых глаз. До сих пор Сиверов ни разу не видел Григория Агжбу без головного убора и не подозревал, что тот лыс как колено. Впрочем, удивляться было некогда; быстро прицелившись, Слепой одиночным выстрелом проделал в плешивом темени старшего сына Виссариона Агжбы аккуратное круглое отверстие. Мстительный брат Верблюдицы Леи взмахнул руками, далеко отбросив автомат, и, запрокинувшись назад, исчез из вида.
Перестрелка возобновилась, но расстановка сил уже была иная. Железный Мамед, как выяснилось, тоже не терял времени даром. Воспользовавшись короткой паузой, наступившей после взрыва, Аскеров успел сменить позицию, и, когда родственники покойного Григория пришли в себя и открыли огонь, сделал верный ход. О нем недаром отзывались как о превосходном тактике: получив возможность выбрать позицию по своему усмотрению, он не ошибся в выборе. Его подствольный гранатомет глухо кашлянул, и прогремевший взрыв подбросил в воздух еще два тела, которые мгновение назад были живыми.
Люди Аскерова, а вместе с ними и Глеб, пришли в движение. Паля из автоматов, они двинулись вверх по склону, выбивая, выковыривая из укрытий остатки деморализованного противника и расстреливая бегущих в спину. Свалив какого-то долговязого молокососа лет двадцати пяти, который, не переставая улепетывать и дико орать от ужаса, попытался отстреливаться из автомата, Глеб обернулся и увидел метрах в пяти от себя лежащего на спине древнего старца с белыми как снег волосами, темным, как мореное дерево, морщинистым лицом и безумным взглядом. Одна нога старика была неестественно вывернута, под
