– А сундук почем?
– Алтын штука! Целиком, вместе с крышкой и донышком. Сто лет служить станет, а уж потом можно и покрасить будет.
– Хороший-то товар небось прячете? – женщина решительно двинулась вперед, в глубину лавки, зашла за прилавок, ткнула ногой один из стоящих там сундуков. – Этот красивше станет.
– А коли по нраву, так можно и освободить, – уже не так бодро предложил мальчишка. – Хоть все отдадим, был бы товар по нраву!
– Сколько?
– Алтын.
– Дорого чего-то все у тебя. Хозяина небось обманываешь, половину выручки себе в загашник прячешь?
– Да как можно, красавица?! Я весь на виду, на слуху…
– Хозяина-то позови, у него и проверю.
Мальчишка сник, но заглянул за высоко выстроенные сундуки, позвал:
– Дядя Федот, тут татарка недовольная зовет…
– Опять дерзишь, сорванец! – послышался грозный рык, и из-за сундуковой стены появился купец: высокий, дородный, весь русый и курчавый – и волосы, и борода. – Чем обидел тебя щенок этот, красавица? Желаешь, прям сейчас выпорю?!
– Сундук почем?
– Да по алтыну продаем. Без прибытку, только бы назад не тащить.
– Сундуки-то холмогорские, – усмехнулась Даша. – Их там у моря студеного стар и млад строгают. Товаром грузят, до Москвы везут, а там и выкидывают за ненадобностью.
– За морем телушка полушка, да рубль перевоз, – низким басом пропел купец. – Да уж ладно, ради глаз красивых, да голоса медового, два сундука за алтын отдам.
– Да далеко ли вез? – покачала головой женщина. – С Холмогор холодных, али с Москвы златоглавой?
– С Москвы, – понуро кивнул купец. – Твоя правда, красавица. Ладно, три за алтын отдам.
– А в Астрахань не возишь?
– Что мне там делать? Там своих людей торговых хватает.
– Не бойся, скоро не станет. Муж сказывал, возьмет он Астрахань будущей весной. Султан семнадцать тысяч янычар прислал, сто пушек, да татары еще помогут. Сможешь спокойно в Астрахань ходить, не станет там русских людей. А сундуки я у тебя, купец, не куплю. Жадный ты.
Даша развернулась и вышла из лавки.
– Тишка, – выйдя следом за ней, положил купец руку на плечо своего постреленка. – Ну-ка, пройдись за этой татаркой. Посмотри, куда пойдет, к кому, куда вернется. Может, узнаем, кто такая…
Он пригладил густую окладистую бороду и задумчиво произнес:
– Кажись, надоть мне в Москву за товаром ехать.
* * *
Царь встретил их в уже знакомом зале, сидя на троне, и со все тем же немецким лекарем, крутящимся рядом.
– А-а, Константин Алексеевич приехал, – кивнул Иван Васильевич. – Как дорога?
– Да по снежку молодому и прокатиться приятно, государь, – одной головой поклонился Росин. – Вот только смотрю, темновато у вас во дворце. Слюда обмерзла, ставни местами закрыты. Я так мыслю, стекла вам нужно купить на моей мануфактуре. С ними и светло, и тепло, и видно, что снаружи творится.
– Вижу, вижу, – рассмеялся правитель. – Совсем ты в купцы заделался. Только и знаешь, что продать чего-нибудь, или заказ в приказе вытребовать. Мзду дьякам, сказывали, давал!
– Ну да, – кивнул Росин. – А они бегали от меня по двору и кричали «Не надо!». Куда денешься, коли без «подмазки» порох гранулированный травой сушеной обзывают? А продать захочешь, так сразу «Государь не велит»… Хоть бы одно чего выбрали, право слово.
– Что же это, порох у купцов в приказе не покупают? – удивленно взглянул Иван Васильевич на боярского сына Толбузина.
– Сказывают, все погреба забиты, государь, – пожал плечами опричник. – Все крепости снаряжены по полному призору, и потребности насущные так же пополняются с лихвой.
– Ну, коли с лихвой, – пожал плечами Иван Васильевич, – вели объявить мое дозволение зелье огненное всем охотникам невозбранно продавать! Пусть привыкают…
– Скажи, государь, – подступил ближе Росин. – Неужто снадобье колдуна узкоглазого не помогло?
– От болей суставных? Да помогло, Константин Алексеевич, помогло. Ныне никаких болезней не чувствую.
– А чего тогда лекарь тут крутится? – указал головой на тощего немца гость.
– Пусть, – отмахнулся царь. – Митрополит Филипп мне и так все уши прожужжал. Дескать, не по-божески, срамно, ересь, отступничество помощь у колдунов принимать. Душу погубить можно, грех смертный… Вот только схизматиком этим и отговариваюсь. На него митрополит косится, но терпит. Вроде как за христианина считает. Хотя и странно.
– Кровопийцы они все, – кратко высказал свое мнение Росин. – Кровопийцы и жулики. Хоть кровь пускать себе не давайте, государь. Зарежет.
– Ты меня не пугай, Константин Алексеевич, – покачал головой царь. – Мне и так есть чего опасаться.
– Так почто звал, государь? – тоже посерьезнел Костя. – К чему готовиться.
– К чародейству, – поднялся с трона Иван Васильевич и спустился к гостю. – Решил я, по примеру басурман проклятых, к силам колдовским прибегнуть. Силы неведомые призвать. А поскольку касаться дела сего мне митрополит запретил настрого, то поручаю его тебе. Хитроумие твое нам известно, как и бесстрашие к ведуньям и чернокнижникам всяким. Тебе, стало быть, их на службу и звать.
– Опять? – не понял Росин. – Ведь сортировал же уже!
– С ними службу исполнять и станешь, – подал голос Андрей Толбузин. – Все в целости дома у меня сидят. Сберег, прости Господи.
– Тогда что от меня нужно?
– Нужно заставить их чародейство важное свершить, – глядя прямо в глаза Росина сообщил царь. – И уверенность поиметь, что действенно оно, а не ради корыстия изображается.
– Порчу на кого навести, или сглаз снять?
– Рать османскую остановить.
– Войско вражеское разгромить? – не поверил своим ушам Костя. – Колдовством? Да вы что, с ума посходили?
– Константин Алексеевич!!! – рявкнул опричник, положив руку на рукоять сабли, но государь то ли не заметил, то ли решил не замечать сорвавшихся от волнения с губ гостя слов.
– Семнадцать тысяч янычар султан к Азову прислал. Сто пушек для похода приготовил, – Иван Васильевич обошел Росина и остановился перед боярским сыном. – Вести про то к нам и от людей торговых, что в басурманские земли с товаром плавают, доходили, и от доверенных людей разных. И казаки донские присутствие янычар в Азове подтвердили, а потому напасть сию явной можно считать и неизбежной.
– Так, государь, – запнулся Костя. – Колдовство, оно ведь дело такое… Мозги попарить еще куда ни шло, но не воевать же им?! Рать собирать надо!
– Басурмане-то воюют! – повысил голос Иван Васильевич. – Почти две тысячи стрельцов о прошлом годе в степи чудища земляные потоптали! Чернигов заклятиями своими взять смогли! Земли путивльские разорили. Это как, Константин Алексеевич?
Возразить на это Росин ничего не смог, лишь упрямо играя в ответ желваками.
– И потом… – царь ушел от Толбузина и принялся прогуливаться перед гостем. – Ливонскую вотчину нашу древнюю, на верность мне присягнувшую, Польша, Германия, Литва и Швеция, ако псы голодные, на части порвать норовят, а потому войско небольшое послать туда надобно. После разгрома черниговского литвины на земли вдоль Десны зарятся, и туда так же рать поставить потребно. Черту Засечную стрельцами и детьми боярскими надобно заполнить, от набегов татарских защититься. Земли у моря студеного от свенов усилить. Двести тысяч служилых людей под свою руку, что ни год, собираю, Константин Алексеевич, а оторвать для войны некого. Стая шакалья вокруг рубежей русских рыскает, и на каждую сторону доглядывать надобно, везде силу крепкую иметь.
Царь вернулся к трону, уселся положив руки на подлокотники, продолжил:
– То не все еще, Константин Алексеевич. Янычары, то не степняки дикие и несчитанные, неизвестно чью руку держащие. Силы это самолично султанские. Они и к бою крепкому способнее, и обиду за них султан тоже испытывать станет, как за себя. А посему положение мое, Константин Алексеевич, тяжкое. Коли противиться наступлению не стану, земли все волжские и кавказские османы у меня отторгнут, рубежи русские оголят. Разбойники лихие опять кровь начнут сосать у Руси, земли грабить, людей в полон угонять. А разгроми я янычар басурманских – обиду нанесу султану. Отомстить ему захочется, доблесть и силу показать. Рати он свои с других рубежей сюда переместит, и война тогда начнется куда как тяжкая. А стране она ох как не нужна. Силен больно султан, втрое против моей армию имеет.
– Так что же, лапки теперь задрать?
– Нужно, Константин Алексеевич, ссоры сей неисправимой избежать попытаться. А посему никаких воинов своих супротив янычар я посылать не стану. Казакам донским уже повеление послал с земель своих вверх, к черте Засечной уйти и препятствий нехристям не чинить. Для Астрахани припас большой ядер, зелья огненного, еды и вина и иного добра заготовил, и по весне вниз по Волге спущу, дабы в осаде, коли случится, они могли сидеть долго и тягостей больших не испытывали. Но главную надежду на тебя, Константин Алексеевич, возлагаю. Заставь чародеев своих колдовством да знахарством своим янычар до Астрахани не допустить. Пусть без крови и обид явных назад отступят, от намерений своих откажутся.
