— Совсем нетрудно подтасовать несколько фактов и составить из них ложную картину. Я всегда стараюсь избегать подобных манипуляций, моя дорогая. Слишком большой вред могут принести необоснованные суждения и преждевременные выводы.
Камилла с изумлением взглянула на тетю.
— Иногда мне кажется, что вы фея, — призналась она. — Вам удается читать мои мысли.
— Мне кажется, это шотландская кровь дает о себе знать, — без улыбки отозвалась Летти. — У меня нередко бывают странные предчувствия. Я знала, что произойдет нечто ужасное в ту ночь, когда умер папа. Могу припомнить и другие случаи. Вечером, когда твоя мать поехала верхом навстречу своей гибели, я точно знала… — она замолчала и покачала головой. — Мне не следует думать об этих вещах. От подобных мыслей мне становится неуютно. Не хочу быть в твоих глазах чудачкой и… феей.
Камилла соскочила с подоконника и села на кровать рядом с тетей.
— Если вы и чудачка, тетя Летти, то очень милая.
Она вновь начала помогать тете систематизировать рецепты; лившийся из окон зеленый свет постепенно угасал. Возможно, небо на востоке еще не померкло, но тень Грозовой горы падала на дом, и над ним уже опустилась ночь.
Камилла чувствовала себя умиротворенной. Летти права: она не должна давать волю беспочвенным подозрениям. Если хочет жить в этом доме, то должна принять его обитателей такими, какие они есть. Если же начнет задумываться о мотивах каждого их поступка, то никогда не найдет покоя под крышей Грозовой Обители.
Только поздно вечером, вернувшись в свою комнату, Камилла вспомнила о найденном на берегу хлысте. Она достала его из ящика и решила показать Летти.
— Посмотрите, что я нашла сегодня в кустах, — обратилась она к тете, протягивая ей хлыст с потускневшей серебряной ручкой.
Летти некоторое время смотрела на него, не узнавая. Затем оторвалась от своей работы, встала и взяла хлыст у Камиллы. У нее подкосились ноги; она смертельно побледнела и села на кровать.
— Где ты его нашла?
Камилла рассказала, как оказалась на косе, заметила в кустах предмет, показавшийся ей необычным.
Летти провела по лицу рукой, словно его опутала паутина.
— Нет! — воскликнула она. — Нет!
— Вы знаете, чей это хлыст? — спросила Камилла.
— Конечно. Он принадлежал моей сестре Алтее. Его изготовили специально для нее по распоряжению папы, когда Алтея впервые села в седло.
— Я видела на чердаке седло с серебряной чеканкой, — призналась Камилла. — Оно тоже принадлежало моей матери?
— Да. Папа привез это седло и уздечку из Мексики.
— Кто-то регулярно поднимается на чердак, чтобы протереть на седле кожу и почистить серебро.
— Это делал пала, — тихо пояснила Летти. — После того как Алтея сбежала, он часто поднимался наверх и сидел там, глядя на вещи, которые она любила. Однажды я забеспокоилась, поднялась туда вслед за ним и услышала, как он разговаривает с этими вещами, словно обращаю через них к своей дочери. Он задавал им вопросы и укорял их с видом человека, который не понимает, чем заслужил такое наказание. Он не позволял нам упоминать ее имя, а сам регулярно ходил на чердак и заботился о ее вещах: следил, чтобы кожа не пересохла и серебро не потускнело. Это продолжалось даже после ее смерти. Думаю, подобные заботы даже приносили ему какое-то облегчение.
Камилла представила себе, как старик, опустив голову, поднимается по лестнице на чердак. Может быть, в эти мгновения он каким-то странным образом обретал утраченную дочь. Картина, представшая в воображении Камиллы, была нестерпимо трогательной и печальной.
— Может быть, мне взять седло с чердака и попытаться его использовать? — размышляла Камилла вслух. — Возможно, маме бы понравитесь, что я ношу ее амазонку и пользуюсь ее вещами.
Летти хотела что-то сказать, но осеклась.
— Почему вы испугались, когда я показала вам хлыст, тетя Летти? Может быть, моя мать взяла его с собой, когда отправилась на последнюю прогулку верхом?
Летти встала и подошла к окну маленькой башенной комнаты, посмотрела на реку, мерцавшую теперь при бледном свете луны.
— Не помню, — ответила она. — Не уверена.
— Конечно, она не могла тогда взять его с собой, — рассуждала Камилла. — Ведь она поехала на Грозовую Гору, а я нашла хлыст на берегу реки. Даже если мама его уронила, он не мог отскочить так далеко.
Летти с видимым облегчением закивала головой.
— Разумеется, ты права. Не могу понять, как он там оказался. Очень странно. Хотя, скорее всего, это не имеет никакого значения.
Камилла вернулась в свою комнату с хлыстом в руках, но ее охватило какое-то смутное беспокойство, спать не хотелось. Она села на кровать, и тревожные мысли снова стали тесниться в ее голове. Может быть, ее успокоит прогулка. Камилла выскользнула из комнаты и спустилась вниз при свете лампы, висевшей над лестничной клеткой.
Слуги уже спали в своих комнатах в кухонном крыле, дом казался опустевшим. Она отворила тяжелую дверь с кованой решеткой и вышла во двор. Ночь была мягкой и прохладной, лунный свет струился над миром, но сад утопал в густых темных тенях.
Она медленно шла по траве, не разбирая дороги, двигаясь через парк по направлению к воротам. Желание пройтись при лунном свете было импульсивным, Камилла не преследовала никакой цели и остановилась лишь в тот момент, когда осознала, что смотрит в освещенное окно в комнатах Росса над конюшней. У нее перехватило дыхание, она замерла, потом попятилась назад, в густую тень дуба, не сводя глаз со светящихся окон. Память захлестнула ее теплою волной, она не в силах была управлять своими мыслями. Камилла ощущала, как вокруг нее смыкается кольцо рук Росса, она могла поднять голову и почувствовать его поцелуй на своих губах. Он был частью ночной грезы, и она не знала, как прервать сновидение. По-видимому, Росс сожалел о своем поведении, иначе, зачем он стал бы так резко отстранять ее от себя? Почему потом разговаривал с ней так холодно и бесстрастно?
В квадрате света двигалась тень, и Камилла внезапно пришла в себя. Что она здесь делает? Шпионит за Россом, укрывшись в тени дерева! Ведет себя как влюбленная девчонка.
Влюбленная.
Она этого не хотела. Почему она должна полюбить именно здесь и теперь, его, а не кого-нибудь другого? Но так уж получилось, и тут ничего не поделаешь. Камилла побежала назад, петляя между деревьев парка, тихо вошла в дом, крадучись поднялась по лестнице.
Она не знала, чего больше — радости муки — в охватившем ее возбуждении.
Глава 15
Утром от возбуждения Камиллы не осталось и следа. Она проснулась, чувствуя себя такой усталой, будто не спала вовсе, но ее глаза были ясными, мысли острыми и безжалостными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
