Камилла опустила руки. Заметив, что она не плачет, а смеется, Росс бросил лопату и порывисто встал на ноги.
— Если кто и умер… — она задыхалась от смеха, — то… да посмотрите сами!
Росс кончиком туфли откинул углы полотенца и увидел серую массу.
— Что это?
Камилла вытерла глаза носовым платком, чувствуя, что у нее вот-вот вырвется истерическое хихиканье.
— Сначала вы смотрели на меня с таким забавным сочувствием. Потом заподозрили в убийстве. А я просто попыталась испечь хлеб. Тетя Гортензия и Бут сразу после завтрака уехали в Нью-Йорк. В доме никого не осталось, кроме Летти и Грейс, занимающихся уборкой наверху. Перед отъездом тетя Гортензия сказала, что я даже не сумею испечь приличную булку хлеба. Вот мне и захотелось показать, что она не права, и поерзать ее, продемонстрировав свое кулинарное искусство. Но в результате только посрамила себя.
Он улыбнулся, потом громко засмеялся, отчего у Камиллы тут же отпала охота хихикать. Его смех был каким-то необузданным, и ей совсем не нравилось ощущать себя объектом насмешек. Росс уловил перемену в настроении Камиллы и посерьезнел.
— Теперь вы на меня рассердились, хотя сами находили ситуацию забавной, пока я не засмеялся. Если вы перестанете дуться, я вас выручу.
— Выручите?
Он снова взял в руки лопату и быстро выкопал яму до нужного размера. Затем кинул влажную массу в эту могилу, закопал ее и притоптал землю.
— Полагаю, мы обойдемся без могильного камня? — осведомился он.
Камилла медлила с ответом, выигрывая время, чтобы вновь обрести хотя бы видимость душевного равновесия; она встала и протянула руку, чтобы забрать у Росса лопату.
— Благодарю вас, мистер Грейнджер. Хотя я справилась бы и без вас.
— Но мы еще не кончили, — заявил он вдруг с веселой улыбкой.
Камилла в недоумении подняла голову, а он снова посерьезнел и смотрел теперь на нее с необычайной нежностью, словно лаская девушку взглядом. Он заговорил с Камиллой мягко и доверительно.
— Не думайте, что я не знаю, каково вам приходится в этом доме. Все ополчились против вас, включая и меня, никто не поддерживает вашего стремления спасти старое имение. А между тем, Оррин Джадд гордился бы вами, Камилла. Хотя считаю, что вы зря тратите время и силы, пытаясь исправить то, что не подлежит исправлению. И это меня огорчает… потому что я предпочитаю, чтобы молодые, храбрые и безрассудные добивались успеха.
Взаимоотношения между ними каким-то неуловимым образом резко изменились. Настал долгий миг, в течение которого она, затаив дыхание, смотрела ему в глаза, и ей казалось, что время прекратило свой бег. Все ее ощущения свелись к острому переживанию близости в крохотном пространстве, отделенном от окружающего мира густым древесным шатром. Она составляла с этим мужчиной одно целое, принадлежала ему, как и он принадлежал ей. И Камилла подумала: «Это то, чего я хотела». Какая-то часть ее существа знала вес заранее, с того самого момента, когда они встретились на речном пароходе. Знала, что этот миг настанет. Знала, что, когда он настанет, она не отступит, не пустится в бегство. Камилла с ним вечно ссорилась, она сердилась, обижалась, негодовала. Но теперь имело значение только то, что красивая голова Росса с блестящими каштановыми волосами склонилась над ней, и в его глазах застыл немой вопрос.
Камилла безо всякого колебания подняла голову и доверчиво прижалась к Россу, оказавшись в кольце его рук. Теперь он уже не был мягким. Его рот крепко прижался к ее губам, так крепко, что ей стало больно. Такую же боль испытывало все тело, оказавшееся во власти жадных, сильных рук, но Камилле не хотелось, чтобы их хватка ослабевала. Когда Росс поднял голову, она обхватила руками его шею и встала на цыпочки, прижавшись щекой к его щеке, стремясь утолить нестерпимое томление, пронизывающее все ее тело, утолить желания, так долго остававшиеся под спудом, потому что некого было желать. Она действовала как завороженное, лишенное собственной воли существо. Но Росс внезапно взял ее за плечи и отстранил от себя, глядя на девушку мрачно, без улыбки.
— С вами не соскучишься, — сказал он.
Слова прозвучали неожиданно, как удар плетью; к щекам Камиллы прилила кровь, словно она получила увесистую пощечину. На мгновение она оцепенела, пребывая в немом и беспомощном смятении. Затем повернулась и убежала бы, если бы Росс не схватил ее за руку.
— Пойдемте, — произнес он таким спокойным тоном, как будто между ними ничего не произошло. — Я ведь сказал вам, что мы еще не кончили. Нас ждет кое-какая работа.
Словно не допуская мысли о ее сопротивлении, Росс повел Камиллу по тропинке к Грозовой Обители. Она не могла с ним бороться, не теряя достоинства, поэтому ей приходилось идти рядом, невзирая на шок, негодование и замешательство. Когда они приблизились к задней двери, Росс, все еще сжимая ее руку, поднялся на крыльцо и провел Камиллу в кухню. Там он удовлетворенно огляделся, не обращая внимания на состояние своей спутницы.
— С вашего позволения, я помою руки, — улыбнулся он. — Ведь вы собирались испечь хлеб, не так ли?
К удивлению Камиллы, этим они и занялись. Она снова, как завороженная, подчинилась ему, боясь освободиться от тумана, царящего в сознании, и взглянуть на происходящее под трезвым углом, опасаясь признаться себе в том чувстве, которое охватило ее под буком. Под руководством Росса Камилла приступила к выпечке хлеба; деловым, лишенным эмоций тоном он попросил ее вскипятить молоко, как будто не было ни восхитительного момента, когда она оказалась в его объятиях, ни последовавшего за ним шока.
— Чтобы все получилось как надо, — поучал он, — хлеб должен быть сдобрен большой порцией любви и веселого расположения духа. По крайней мере, так всегда говорила моя тетушка Отис. Она была самой веселой поварихой на свете. Воспоминания о ней связаны с желтыми занавесками и развешанными повсюду желтыми чайными полотенцами, так что у нее на кухне всегда сияло солнце, даже когда небо покрывалось тучами. Тетушка Отис воспитала меня, и она считала, что нет причин, по которым мужчина должен отказать себе в умении печь хлеб, поскольку оно возвышает душу. И была права.
Камилла слушала с большим интересом; спокойный тон Росса и вовлеченность в кулинарный процесс позволили ей несколько прийти в себя. Она четко следовала инструкциям своего наставника, и тесто оживало под ее руками.
— Где же был ваш дом? — спросила она, желая узнать об этом человеке как можно больше.
— На реке, вниз по течению, возле Джерси.
Теперь легко было задать следующий вопрос.
— Вы там выросли? А что случилось с вашими Родителями?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
