Также мне от государыни моей царицы и великой княгини Марии Григорьевны всея Русии, и государя моего и великого князя Феодора Борисовича всея Русии, и государыни моей, царевны и великой княжны Ксении Борисовны всея Русии ни к какому другому государю не приставать: ни к Турскому, ни к цесарю, ни к Литовскому королю. Ни к королям Шпанскому, Францовскому, Английскому. Ни к Чешскому, ни к Датскому, ни к Свейскому королю.
И в том целую крест, что без ведома государыни моей царицы и великой княгини Марии Григорьевны всея Русии, и государя моего и великого князя Феодора Борисовича всея Русии, и государыни моей, царевны и великой княжны Ксении Борисовны всея Русии ни в Крым, ни в Ногай, ни в иные в которые государства мне не отъезжать. Зла и измены не делать и не задумывать.
Я, имярек, целую сей святый и животворящий Крест Господен на том, что мне государыне моей царице и великой княгине Марии Григорьевне всея Русии, и ее детям, государю моему и великому князю Феодору Борисовичу всея Русии, и государыне моей, царевне и великой княжне Ксении Борисовне всея Русии служить и добра во всем хотеть вправду без всякой хитрости.
А не стану я государыне моей царице и великой княгине Марии Григорьевне всея Русии, и ее детям, государю моему и великому князю Феодору Борисовичу всея Русии, и государыне моей, царевне и великой княжне Ксении Борисовне всея Русии по сему крестному целованию служить, и не будет на мне милость Божия и пречистой Богородицы и великих чудотворцев Петра и Алексея, Ионы и всех святых, и не будет мне благословения патриарха Иова Московского и всея Русии и митрополитов, и архиепископов, и всего освященного вселенского собора, и буду я проклят в сем веке и в будущем».
Пожалуй, эта бумага принесла наибольший вред царствующему дому Годуновых.
В войсках говорили:
– Так это не Отрепьев идет, а кто-то другой. Но если он не Отрепьев, то кто же он? Может быть, истинный Дмитрий?
В армии московской начались очень сильные колебания. Кто был поумнее из дворян, потихоньку стали утекать в имения.
– Слушай, Мартин, – сказал Дмитрий Иваницкому, прочитав присягу, – что они так длинно пишут? Можно было эту присягу вчетверо сократить. Страна-то вся неграмотная.
– Оттого так длинно и пишут, что страна неграмотная, – ответил Иваницкий. – Чем длиннее, тем сильней впечатляет.
Потом он нехотя добавил:
– Мало того. Если кто из писцов случайно ошибку в царских именах сделает или титулы царские сократит, ему правую руку отрубают.
«Азия», – подумал про себя Дмитрий.
* * *
«От командира пехотной роты телохранителей его Императорского Величества русского и многих иных царств царя Бориса Федоровича Годунова и сына его царя Федора Борисовича – капитана Жака Маржерета.
Библиотекарю королевской библиотеки милорду Жаку Огюсту де Ту.
Москва
Уважаемый господин де Ту!
Я надеюсь, что мои первые письма благополучно достигли нашего теплого и милого моему сердцу Парижа. И что Вы, милорд, и его Величество Король ознакомились с моими посланиями. Поэтому пишу следующее письмо, хотя писать такие письма в Русии весьма рискованно. Я описываю нравы и обычаи жителей этого государства и могу проявить излишнюю осведомленность или язвительность в отношении великих персон или их дел. И если мое письмо попадет в их руки, а это весьма реально, результат может быть самым плачевным.
Как я Вам уже писал, его императорское величество царь Московский Борис Годунов предпринял поход против самозваного царевича Дмитрия, явившегося из Польши.
Я закончил предыдущее послание тем, что две армии Бориса безуспешно осаждали два города, перешедших на сторону самозваного Дмитрия, Рыльск и Кромы.
Обе армии от долгого похода очень устали. Князья Мстиславский и Шуйский хотели их вообще распустить, но царь Борис безоговорочно запретил это делать.
Дальше события развивались так.
Тринадцатого апреля царь Борис умер.
(Замечу, что в день смерти я имел честь вместе с их императорским величеством подняться на самую высокую башню Москвы и любоваться живописным, совершенно неевропейским видом этого города.)
Тотчас после смерти императора князья Мстиславский и Шуйский были отозваны женой-императрицей и молодым царем Федором (сыном Бориса) в Москву.
Семнадцатого апреля для того, чтобы привести воинство к присяге и для того соединить обе армии под Кромами, начальником над обеими армиями был послан сильный воевода Петр Федорович Басманов, который служил главным воеводой в Новгороде-Север-ском, когда самозваный Дмитрий не сумел его взять.
В пути его догнал приказ двоюродного брата умершего царя Семена Никитича Годунова, что начальником над Басмановым назначается князь Андрей Телятьевский. Говорят, что узнав об этом назначении, Петр Басманов целый час плакал, а потом заявил: „Лучше умереть, чем быть в холопах у Телятьевского“.
Прежде чем перейти к дальнейшему, я расскажу, из каких частей состоит русское войско.
В походе принимают участие стрельцы всех подразделений, иноземные части, договорные казаки и сборное войско. Я расскажу о последних.
Обыкновенное оружие у них составляют лук, стрелы, топор и палка наподобие булавы. У них на боку висят длинные кинжалы в ножнах. Саблю употребляют более богатые и знатные.
Повод от узды у них длинный. Они привязывают его к пальцу левой руки, чтобы легко можно было схватить лук и, натянув, пустить его в ход.
Хотя они одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако ловко и без затруднения умеют пользоваться ими.
В сражениях они никогда не употребляют ни пехоты, ни пушек. Ибо все, что они делают, нападают ли на врага, или преследуют его, или бегут от него, они совершают внезапно и быстро (как для противников, так и для своих командиров). И таким образом ни пехота, ни пушки не могут следовать за ними…
Но вернемся к военным действиям.
Армия без протеста присягнула новому императору Федору, который прислал весьма благосклонные письма всем воеводам, заверяя каждого поименно в своей щедрости по истечении шести недель траура.
Вдруг князья Василий Иванович Голицын и Петр Федорович Басманов, которые находились под Кромами, со многими другими семнадцатого мая перешли на сторону Дмитрия Иоанновича и взяли в качестве пленников двух других воевод: воеводу сторожевого полка Ивана Ивановича Годунова и воеводу левого крыла боярина Михаила Глебовича Салтыкова. Остальные воеводы и армия пустились бежать в Москву, бросив в окопах все пушки и военные припасы.
Изо дня в день все города и замки стали сдаваться Дмитрию. Всех теперь интересует судьба семьи покойного императора. Боюсь, что она плачевна.
В этой стране симпатии и антипатии людей друг к другу меняются с необычной скоростью и очень быстро преклонение переходит в ненависть и зло.
Ваш Жак Маржерет
P. S. Уважаемый милорд, если все будет нормально, мы через год встретимся в Париже. Сейчас наша солдатская судьба висит на волоске».
* * *
Переход войска Борисова на сторону Дмитрия произошел не вдруг. Он долго и тщательно готовился. Басманов задумал его еще в Москве.
При помощи перебежчиков он довел свое желание сдать армию до Дмитрия. Переписка с осажденными велась зелеными и черными стрелами. Три зеленые стрелы означали предупреждение, черная стрела несла письмо. (Благо, и тот и другой цвет всегда под рукой в походе. Ничего не стоило окрасить стрелу травой, или углем от костра, или дегтем. И с красным цветом во время похода проблем не бывает.)
На стрелах передавались карты маршрутов и оговаривалось время и условия перехода.
6 мая Басманов и братья Голицыны призвали в свой шатер начальника отряда иноземцев лифляндца Розена уговаривать перейти на сторону самозванца.
Басманов рассказал ему о письмах Марфы Нагой и показал текст присяги.
– Ты сам посуди, Вальтер. Разве не ясно, если он не Отрепьев и никто не знает, кто он такой, то он и есть истинный царевич.
– Не ясно, – сказал Розен.
Эти русские тонкости мало производили впечатления на ландскнехта. Значительно сильнее на него подействовала карта городов, присягнувших Дмитрию. Она его и убедила.
Василий Голицын добавил:
– Если не перейдешь, тебя, и твой отряд, и все ваши семьи в Москве в первый же день перебьют. Ты знаешь, как у нас любят иностранцев.
– Теперь ясно, – сказал Вальтер.
Решено было, что 7 мая Розен первым со своим отрядом перейдет мост через Кромы и первым сдастся войскам Корелы. Это был единственный отряд, который мог бы без рассуждения и бунта исполнить столь странный приказ начальника.
7-го в четыре утра началось. Мимо стен крепости проскакал всадник на черном коне. Это был сигнал:
«Готовьтесь к переходу войска!»
По лагерю москвичей стали носиться всадники с криками:
