Келюс был жив. В этом Виктор убедился сам, нащупав-таки медленную неровную ниточку пульса. Он встречался с подобным на фронте и знал, как бывает тонка эта ниточка. Но все же Ухтомский был готов верить в лучшее, если бы не ледяной холод, исходивший от неподвижного тела. Даже трупы не бывали так холодны…
Горный склон был залит утренним светом, сквозь серые облака проглядывало бледное осеннее небо, и люди, вышедшие из темноты тоннеля, наконец-то смогли перевести дух. Ухтомский окинул взглядом близкие горы, ровный квадрат станции, ажурные антенны на высоких решетчатых башнях и понял, что здесь многое изменилось. Это заметил и Глебов. Он забеспокоился, что-то зашептал Алексею, и отряд стал выстраиваться в ровную шеренгу перед усыпанным серыми камнями склоном. …На вертолетной площадке стояло несколько огромных зеленых машин, рядом застыли три бронетранспортера, а вокруг все было заполнено десятками крепких парней в такой же защитного цвета форме, как у людей Глебова, но с золотыми трезубцами на головных уборах.
– Хозяева! – процедил сквозь зубы полковник. – Ну ничего, ненадолго!..
К ним подошел молодой широкоплечий мужчина с золотыми погонами. Он бросил взгляд на обгорелый комбинезон Ухтомского, на носилки с неподвижными телами и покачал головой.
– Генерал Нестеренко, – рука взлетела к околышу фуражки. – Решили малость вам подсобить.
– Сами справились. – Глебов кивнул в сторону тоннеля. – Так что спасибо…
– Не за что! – Нестеренко усмехнулся, но улыбка тут же погасла. – Полковник, мы согласны закрыть глаза на то, что вы учинили на территории суверенной Украины, и отпустить вас, не поднимая скандала. Отдайте «Ядро»! Вы же понимаете, это наша собственность…
– У нас нет скантра. – На губах Глебова мелькнуло что-то похожее на улыбку. – Ищите! Я не знаю, где «Ядро».
– А кто знает?
– Может быть, он, – невесело заметил полковник, кивая туда, где лежал Лунин. Нестеренко подошел и замер, глядя на застывшее пожелтевшее лицо.
ГЛАВА 12. БЛАГОСЛОВЕНИЕ
…Когда тьма, окружавшая его долго, целую вечность, исчезла, Келюс вдруг почувствовал, что начисто забыл все, происходившее в эти дни и недели. Там, во тьме, с ним о чем-то говорили, он с кем-то спорил, видел незнакомые и давно известные лица. Николаю казалось даже, что с ним пытались о чем-то договориться, но, чем это кончилось, да и кончилось ли, уже не помнил. Он открыл глаза, увидел над собой белый потолок, заснеженные ветви высоких деревьев за незнакомым окном и понял, что жив. Рядом с его кроватью сидел тихий и мрачный Виктор Ухтомский в аккуратном белом халате поверх серого костюма. Халат бывшего штабс-капитана безошибочно свидетельствовал, что Николай находится в больнице, а заснеженные деревья за окном – что с той минуты, когда он потерял сознание, прошел не день и не два.
Лунин повернул голову и поглядел на Виктора, но тот не отреагировал, думая о чем-то своем. Келюс вдруг понял, что в его пробуждение уже перестали верить.
– Какое… какое число? – спросил он, пробуя голос. Говорить было трудно, но Ухтомский услышал и радостно встрепенулся.
– Николай! – Голос был испуганным, немного растерянным. – Это… вы? Вы меня видите?
– Вот, бином! – попытался улыбнуться Келюс. Виктор вскочил, обернулся к двери, словно хотел кого-то позвать, но затем вновь опустился на стул.
– Слава богу! Эти коновалы еле разрешили к вам зайти! Вы были без сознания три недели, вам четыре раза переливали кровь…
– Ого! – Келюс осторожно тронул себя за руку, почувствовав слабое тепло.
– У вас тридцать два градуса, – Ухтомский виновато улыбнулся, словно сам был тому виной. – Но это все-таки лучше, чем…
Он не договорил, но Келюс понял.
– Моя кровь не годилась. Какая-то группа… резус, я в этом ничего не понимаю. Алексей дважды сдавал кровь, у него как раз ваша группа. И его сестра, ее, кажется, Стеллой зовут.
Келюс улыбнулся, вспомнив ушастую дочку Генерала. Ухтомский заметил его улыбку:
– Она тут такой шум устроила, что нас всех чуть не перестали к вам пускать. Доставала какие-то лекарства. Генерал тоже заезжал.
– Генерал… – Лунин попытался привстать. – Виктор… Расскажите!
– Вам нельзя… – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Мы их нашли. Нарак-цэмпо убит. Крымского Филиала больше не существует. Это… – князь сделал короткую паузу, – это спрятано, как вы и говорили. Даже я не знаю, где именно…
Он коротким жестом обозначил несуществующую бороду, и Лунин понял.
– Генерал, понятно, вне себя. Его успокаивает лишь то, что эта… вещь не попала к малороссам.
– Надо демонтировать оборудование Института! – Келюс вспомнил свой разговор с Вечным. – Иначе они сумеют восстановить Канал…
– Генерал не хочет. Он сам думает восстановить Канал, чтобы эвакуировать добровольцев – и наших, и красных. И чтобы такие, как я, могли вернуться. Но я, наверное, останусь. Я ведь теперь гэгхэн дхаров, меня выбрало Великое Собрание…
– Поздравляю! Значит, бином, призвали княжить?
– Не надо, – махнул рукой Виктор. – Ну какой из меня правитель? Все делает Асх, а я вроде свадебного генерала. Даже неудобно как-то… Я ведь даже не могу управлять Дхори Архом! Правда, Лхаст и другие уверены, что есть человек, который может оживить Синий Камень – вы…
Николай так удивился, что даже попытался приподняться на кровати.
– Лежите, лежите! – остановил его Ухтомский. – Это как-то связано с вашим Знаком, но об этом после. Я был у Дхори Арха. Там мы похоронили Сержа…
– А Мик?
Ухтомский покачал головой:
– Увы… Отец его сильно сдал, а ведь казался таким здоровым. Я настоял, чтобы Михаила хоронили с воинскими почестями, как офицера.
Келюс закрыл глаза, вспомнив бесшабашного длинноволосого паренька, которого как-то привел в Дом на Набережной покойный Корф. Если бы не это, Миша Плотников до сих пор благополучно прогуливал бы занятия в Бауманке и изучал Папюса. Честный, но слабый Мик… Келюс вдруг вспомнил, что там, где его сознание блуждало в дни беспамятства, он о чем-то говорил с Плотниковым. Но о чем именно, сказать уже не мог…
– У нас много новостей. – Ухтомский неуверенно оглянулся. – Очень много, не знаю, как рассказать… Сейчас всем занимается Лидия, как вы и велели. Но об этом после, я и так вас заговорил. Мне надо идти.
– Постойте, Виктор, – заторопился Келюс. – Только скажите… Что с Олей… Ольгой Константиновной?
– У нее все в порядке! Сидела тут около вас целые дни… Она будет к вечеру, сейчас на службе. Вы даже не представляете, где она работает.
Келюс действительно не мог себе представить. Почему-то сразу подумалось о воскресной школе.
– В администрации Президента. – Виктор вздохнул. – А вот что она там делает, сия тайна, как говорится, велика есть. Все, Николай, удаляюсь, а то мне уже из-за двери дважды намекали. Похоже, эскулапы мечтают вами заняться.
Ухтомский откланялся. Его сменили два молодых энергичных врача, которые вначале заявили, что Николаю категорически запрещается разговаривать, но тут же задали такую массу вопросов, что у Келюса мелькнула мысль, что его собеседники представляют не медицину, а совсем иное ведомство. Врачи то и дело щупали пульс, цокали языками и пытались говорить на плохой латыни, пока Лунин не намекнул, что и сам понимает язык
Горация и Цицерона. Лекари переглянулись, и один из них рубанул напрямую, что Николаю чудовищно повезло, поскольку после укола (тут последовало многоэтажное название, из которого Лунин запомнил лишь слова «вирус Воронина») шансов обычно ни у кого не бывает. Лунину пообещали вторую группу инвалидности, ВТЭК и обязательное переливание крови каждые две недели. Келюс понял, что это может значить, но спорить и переспрашивать не решился.
После беседы с медиками он мгновенно уснул. Когда же Николай вновь открыл глаза, рядом сидела Ольга. Вначале Лунин даже не узнал ее. Последний раз, когда они виделись, на девушке была его старая куртка и столь же старые джинсы. Теперь она была одета в темный костюм, волосы аккуратно уложены, что сразу сделало ее старше и неприступнее. Красивое лицо казалось строгим, в нем сразу стала заметна древняя аристократическая кровь.
– Я проснулся, – сообщил Келюс не без робости.
– Коля! – ахнула девушка. – Коля…
На глазах ее показались слезы, но она сдержалась, заставив себя улыбнуться, и легким мгновенным движением прикоснулась к руке Николая.
– Холодная… – понял Лунин. – Извините, Ольга, я теперь вроде, бином, земноводного…
Его выписали через три дня. Николай понял, что врачи ничего больше не смогут сделать. Его будут поддерживать постоянными переливаниями до тех пор, пока чужая кровь не начнет отторгаться организмом. А то, что такой предел может наступить, ему после долгих недомолвок все же сообщили. Правда, было обещано в ближайшее время испробовать новые импортные препараты, но тон врачей не оставлял особой надежды.
