И они навеки остались по разные стороны. Будто рассказали ей грустную сказку о боге, что всеми силами старался полюбить человечество, но оно ему этого не позволило.
Потом, когда она вернулась домой, отец встретил ее на пороге и собственноручно вынул из седла. Она расплакалась, уткнувшись ему в грудь, и ничего не стала объяснять. Одною головною болью у Камилла д’Орбуа стало меньше, и на Марка он зла не затаил. Ну, во-первых, таить зло на кого бы то ни было, если это не связано с материальной выгодой, ему было попросту недосуг, а во-вторых, та таинственная личность в его глазах послужила превосходным оселком, на котором его любимая дочь отточила все свои наилучшие качества. В итоге все осталось ему, и лишь в свою очередь — ее будущему мужу, достойному человеку, к собственному громкому имени которого из всех дочерей д’Орбуа именно она присоединила родовое имя своего отца вместе с наследственным правом на его владения. Никто, таким образом, ничего не потерял.
Даже сама Агнес. Пришла весна, забурлившая вдоль дорог прозрачными талыми водами, и она уже не чувствовала себя несчастной. Конечно, в жизни ее потом случались потрясения, которые, собственно, и оставляют на ее пути свои памятные вехи, но они не были трагичны настолько, чтобы нанести ей незаживающие раны.
К тому же имелась у нее своя маленькая невинная тайна. Каждый год, в пору осенней охоты, жена и мать семейства, впоследствии весьма и весьма немолодая дама, сколь бы ни была она обременена хозяйственными хлопотами, Агнес д’Орбуа уделяла для верховой прогулки полностью один день. О, она в жизни никого не убила, смеялись ее мужчины. И впрямь. Но разве она ездила за этим?
Если бы кто увидел ее, решил бы, что мадам рехнулась. Она незаметно и каверзно отставала от охоты и ехала по тропкам тихим шагом, беседуя… ровно бы сама с собой, с невидимым кавалером, учтиво сопровождавшим ее, отставая на шаг. Так по крайней мере можно было судить по наклону и повороту ее головы, по направлению, куда она обращала слова. Вот странность, ни на одну из окрестных дам подобные верховые прогулки не действовали настолько благотворно: она возвращалась, скинув с плеч десятки лет, певучая, как малиновка.
— Ты гляди, отец, — шутили сыновья, — у нее шашни с эльфом.
9.05.1998 г.
КРАСНЫЙ ЛИС
Как прекрасны полукружья твоих сомкнутых век…
ПРОЛОГ
Два мальчика сидели на полу. В глиняной плошке меж ними воском безмолвно плакала свеча. Из темного угла пучился огромный мяч, расписанный под глобус — блик трепетал на его глянцевом боку. Стены комнаты утопали во мраке, и она казалась больше, чем была на деле. Волосы детей блестели, как полированное золото. Старший машинально катал по ковру цвета опавшей листвы янтарные шарики. Откуда-то из глубины, из-под пола, доносилось скорее даже не слышимое, а ощутимое гудение.
— Гудит, — сказал младший, чтобы что-то сказать.
— Красный Лис сказал, пока гудит, мы можем не бояться темноты.
— Я никогда не боялся темноты!
— Это потому, что гудит всегда, — рассудительно заметил старший. - Красный Лис защищает нас от темноты и страха.
Дети замолчали. Они уже привыкли к чувству неясной тревоги, окружающему их постоянно в этом мрачноватом замке, но сегодня ночью оно было особенно острым. «Гудит», — убеждали они себя.
— Видел ли ты что-нибудь в ониксовом шаре, Корсак? — спросил младший спустя некоторое время.
Корсак покачал головой.
— Мама отобрала его и выбросила, — ответил он нехотя. — Она сказала, что Лис не должен дарить нам такие опасные игрушки. Она сказала, что такие шарики используются для колдовства. Ирби, давай не будем ей показывать, если Красный Лис еще что-нибудь такое нам подарит.
— Не будем, — согласился с непререкаемым авторитетом Корсака маленький Ирбис. — Но, Корсак… Разве подарки Лиса опасны? Он ведь сам сделал ту машину, которая не пускает в замок колдовство.
Корсак заколебался. За плотно закрытым окном постукивали ставни. Может, это леший просился в дом, но их здоровый эгоизм, равно как и забавные наставления Красного Лиса, подсказывали им, что лешему в лесу лучше, чем в натопленной спальне, а им, в спальне, лучше вдвоем и без лешего.
— Ирби, — произнес, наконец, Корсак после долгого и мрачного раздумья, ты еще, наверное, маленький, но я тебе скажу… Мне больше некому сказать. Мне кажется, мама не любит Красного Лиса.
Повисла пауза. Шестилетний Ирбис сник под тяжестью обвинения, выдвинутого его семилетним братом.
— Нет, — неуверенно отозвался он. — Разве можно не любить Красного Лиса?
— Она не любит его, это точно, — мрачно продолжал упрямый Корсак. - Она никогда не смеется, когда он шутит, и никогда с ним не соглашается, даже когда сама видит, что он прав… и запрещает нам играть с его подарками. Она бы и нам запретила с ним играть, если бы могла!
— Но Красный Лис любит маму!
— Она не хочет, чтобы он любил ее. Она сердится на него. Она говорит, что он тайком занимается колдовством, и что это очень дурно.
Ирби неприятно было говорить о том, что мама не любит Красного Лиса, и он ухватился за произнесенное братом слово:
— А, колдовство! Я пытался увидеть что-нибудь в янтарном шарике, но у меня ничего не вышло. Наверное, обязательно нужен ониксовый? А третьего дня я спросил у Лиса, как можно превратиться в лисицу, а он засмеялся и сказал, что не скажет. Сказал, что превратиться туда — легко, а обратно трудно, и чем больше я буду лисицей, тем меньше — мальчиком. И еще он сказал, что я могу совсем разучиться становиться обратно мальчиком, и однажды крестьяне поймают меня в курятнике, и ему будет от этого больно.
Корсак слушал со снисходительной и печальной улыбкой — он сам просил Лиса о том же, ему и самому хотелось рыжим огоньком нестись в степи, в высокой траве, или красться ночью, бесшумно, на мягких полусогнутых лапах — и он получил тот же ответ: полушутливое, но оттого не менее твердое «нет».
— Я думаю, Лис не колдует, — сказал он. — Ведь машина не разрешает колдовать. Она разрушает все заклинания. Я думаю, Лис просто рассказывает нам сказки.
— Нет! — закричал Ирбис с болью. — Ты разве забыл, что он показывал нам там, в башне?! Как он зажигал свет, и как показывал нам другие города в палантире?! И… Мама говорит, что без магии он не сделал бы эту машину!
Но в Корсаке жажда познания уже пробудила естественный скептицизм исследователя.
— Это все научно объяснимо, — объявил он. — Я только пока не знаю, как…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
