Он отряхнулся, точно попавшая под дождь кошка, с мокрых волос на несколько шагов разлетелись брызги.
— Была минута, когда они меня едва не одолели. Но раз я переплыл озеро и остался жив, это доказывает, что у меня не было злого умысла. Вот судьи и объявили, что я невиновен, извинились и отпустили меня. Когда я уходил, они еще молились.
В том, как он говорил и держался, не чувствовалось ни малейшей горечи — видно, понял, чем вызвано было решение выдать его на этот суд, и не затаит на меня обиды, подумал Диволл. Это отрадно.
— Пойдите к себе, лейтенант, и обсушитесь. А потом зайдете ко мне в кабинет. Я хотел бы с вами поговорить.
— Есть, сэр.
Диволл круто повернулся и зашагал через площадку. Захлопнул за собой дверь кабинета и включил печатающий аппарат. В доклад Земле надо внести кое-какие изменения.
Едва он кончил, засветился сигнал вызова. Диволл включил внутреннюю связь и услышал голос Стебера:
— Сэр, пришел тот старый жрец. Он хочет перед вами извиниться. Он одет по-праздничному и принес нам искупительные дары.
— Передайте, что я сейчас же выйду, — распорядился Диволл. — И созовите всех. Включая Дадли. Главное — Дадли. Я хочу, чтобы он это видел.
Диволл снял потемневшую от пота форменную куртку и достал свежую. Посмотрелся в зеркало, одобрительно кивнул.
Так, так, думал он. Стало быть, мальчик остался цел и невредим. Отлично.
Но он знал, что судьба Пола Леонардса во всей этой истории существенна разве только для семьи. Последствия случившегося куда значительнее.
Впервые Земля на деле доказала свою верность принципу, который издавна провозглашала: что все разумные существа равноправны. Он, Диволл, проявил уважение к законам Маркина в той форме, какая принята у жителей этой планеты, и тем самым завоевал их расположение. А что они вернули юношу живым и невредимым — это выигрыш, о котором и мечтать не приходилось.
Но создан прецедент. И, возможно, на какой-нибудь другой планете дело кончится не столь благополучно. Есть миры, где преступников предают смертной казни весьма неприятными способами.
Да, бремя, возложенное на земные исследовательские экспедиции, станет отныне во много раз тяжелей… Теперь земляне будут подчиняться законам каждого мира, который посетят, и никто не потерпит легкомысленных ботанических экскурсий по священным садам. Но в конечном счете это на благо, думал Диволл. Мы показали народу чужой планеты, что мы над ними не владыки и большинство из нас такой, власти не хочет. И теперь вся тяжесть ложится на нас.
Он распахнул дверь и вышел. Во дворе собрались все люди базы, а перед крыльцом смиренно преклонил колена старый жрец, в руках у него было нечто вроде эмалевой шкатулки — примирительный дар. Диволл улыбнулся, ответно поклонился и осторожно помог старику встать.
Отныне мы должны будем вести себя безупречно, подумал он. Строго следить за каждым своим шагом. Но будем за это вознаграждены.
Теодор Старджон
Искусники планеты Ксанаду
…И вот Солнце обернулось Сверхновой звездой, а человечество раздробилось на части и рассеялось по всему космосу; и так хорошо люди знали себя, что понимали: надо сохранить не только саму жизнь, но и свое прошлое, иначе они утратят человеческую сущность; и так гордились они собой, что свои традиции превратили в строгие обряды и нерушимые правила.
Великая мечта воодушевляла человечество: куда бы ни занесло его осколки и частицы, сколь разной ни была бы их судьба, им не придется начинать сначала, они продолжат извечный путь человечества; и по всей Вселенной, во все времена люди останутся людьми, будут говорить как люди и мыслить как люди, стремиться к новым целям и достигать их; и когда бы ни повстречал человек человека, сколь бы разными и далекими друг от друга они ни были, они встретятся мирно, признают друг в друге родню и заговорят на одном языке.
Но такова уж человеческая природа…
Брил вынырнул из глубин космоса неподалеку от розовой звезды, поморщился от ее розового сияния и отыскал четвертую планету. Она повисла в пространстве, дожидаясь его, словно некий экзотический плод. (Зрелый ли это плод? И удастся ли заставить его дозреть? И не таит ли он яда?) Он оставил свой аппарат на орбите и в шаровой капсуле опустился на планету. У водопада, наблюдая за спуском, ждал юный дикарь.
— Земля была мне матерью, — произнес Брил, не выходя из шара. Это было традиционное приветствие человечества, и говорил он на Древнем языке.
— И мне отцом, — докончил дикарь. Выговор у него был ужасный.
Брил осторожно вылез из капсулы, но не отошел от нее ни на шаг. Оставалось довершить свою часть обряда.
— Я чту различие в наших желаниях, ибо каждый из нас личность, и приветствую тебя.
— Я чту равенство наших прав, ибо все мы люди, и приветствую тебя, — отозвался юнец. — Я Уонайн, сын Тэнайна, сенатора, и жены его Нины. А это место называется округ Ксанаду на Ксанаду, четвертой планете.
— Я — Брил с Кит Карсона, второй планеты в системе Самнер, сочлен Наивысшей Власти, — сказал гость и добавил: — Я прибыл с миром.
Он подождал, не бросит ли туземец, согласно старинному дипломатическому этикету, какое-либо оружие. Уонайн ничего не сделал — оружия при нем явно не было. Единственная его одежда — легкая туника, перехваченная широким поясом из каких-то плоских черных, до блеска отполированных камней; под таким одеянием не спрячешь и стрелу. Брил, однако, выждал еще минуту, присматриваясь к безмятежному лицу юного дикаря: не подозревает ли Уонайн, что в тугом черном мундире, в сверкающих ботфортах, в металлических перчатках с крагами скрыт целый арсенал? Но Уонайн сказал только:
— Так добро пожаловать, приди с миром! — и улыбнулся. — Войди в дом Тэнайна и мой и отдохни.
— Ты сказал, что Тэнайн, твой отец, — сенатор? Может он помочь мне попасть в ваш правительственный центр?
Подросток помедлил, чуть шевеля губами, будто переводил про себя слова мертвого языка на знакомое наречие.
Потом он сказал:
— Да, конечно.
Брил слегка стукнул пальцами правой руки по ладони левой, затянутой в перчатку, и шар-капсула взметнулся в воздух — скоро он достигнет корабля и останется там, на орбите, пока не понадобится вновь. Уонайн не ахнул, не изумился — должно быть, это выше его понимания, подумал Брил.
И он зашагал вслед за мальчиком по тропинке, что вилась среди чудесных, пышно цветущих растений — больше всего тут было лиловых цветов, попадались снежно-белые, а потом и ярко-алые, и на всех лепестках искрились алмазные брызги водопада. Тропа шла в гору, здесь по обе стороны росла густая мягкая трава: пока к ней приближались, она была красная, когда проходили мимо, — бледно-розовая.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
