хорошо подвешенным языком, которые, пользуясь наивностью своих жертв, проворачивали всевозможные аферы. Конкретных деталей каждого дела я не помню, зато не забыла их принципиальную особенность: даже когда виновные несут заслуженное наказание, никто не в силах вернуть жертвам деньги. И самоуважение.
Я постоянно держала это в голове, пока осматривала квартиру.
Шаг вправо, шаг влево – новое опасение; взгляд направо, взгляд налево – новое подозрение. Вот в таком ритме я и передвигалась по квартире вслед за Авнером Ашдотом. Тем не менее должна признать, что его идея о сдаче комнаты заставила чашу моих внутренних весов качнуться в его сторону. Человек, который придумал такое, сказала я себе, не может быть однозначно плохим. Но он по-прежнему не желал открывать, где мы с ним раньше встречались. Почему? Что за тайна?
●
Обсудить детали сделки мы отправились к нему. Он предложил мне бокал вина. Я попросила воды. И снова повторились те же увертки: вместо того чтобы перейти прямо к делу, он заговорил совсем о другом.
В этой квартире, рассказал он, они жили с женой до того, как развелись; с тех пор он овдовел. И поспешил уточнить: «Выглядит странно – разведенный вдовец, но так уж вышло». Они с Нирой прожили в браке двадцать пять лет. В любви, но не всегда в согласии. Его работа, его бесконечные поездки – порой он отсутствовал по нескольку месяцев – все это мало способствовало укреплению супружеских отношений. Покидая дом, поневоле привыкаешь пользоваться определенной свободой; в свою очередь, оставаясь дома одна, жена привыкала обходиться без него. Когда он возвращался, им приходилось заново притираться друг к другу. Иногда они целую неделю учились необходимости взаимных уступок. А тут – телефонный звонок, и он опять уезжает за границу.
И все же они не расставались. Они по-прежнему любили друг друга. И у них была Ася, которую они растили вдвоем. Ася была непростым ребенком. Они несколько раз меняли ей школу. Что-то в ее отношениях с миром было не так. Какая-то постоянная, хроническая, мучительная неспособность с ним ладить. – Такой ребенок, – сказал он, – с такими завышенными требованиями, вполне может разрушить семью.
Я кивнула.
– Но может и сплотить ее, – добавил он. – Именно так произошло у нас с Нирой.
●
Но после того как они пережили самые трудные годы, а Ася поступила в Институт Вейцмана, на агрономический факультет, и наконец-то нашла свое место в мире – как раз тогда Нира его и бросила.
Авнер Ашдот отпил глоток вина. Его лицо, особенно уголки губ, выдавали, что в его душе идет борьба: он приоткрывал рот, чтобы заговорить, но тут же прикусывал язык.
Я напряженно ждала исхода этой внутренней битвы. Даже остановись он сейчас, все равно он уже сказал слишком много. Он не принадлежал к поколению людей, готовых выворачивать душу наизнанку перед чужаками с бульвара Ротшильда. Он принадлежал к нашему с тобой поколению, а мы всегда носим на груди табличку со словами «Личное пространство».
И все же, к моему удивлению, он продолжил свой рассказ:
– Когда я уходил в отставку, коллеги устроили мне торжественные проводы. Наши сограждане не понимают, зачем стране такой раздутый оборонный бюджет. Им бы надо хоть разок прийти на такое мероприятие. За один вечер организаторы швыряют на ветер десятки тысяч шекелей. Оркестр. Деликатесы. Импортный алкоголь.
В знак согласия я прицокнула языком. И в самом деле, чистое безобразие.
– На таких сборищах все обычно напиваются. Не до блевотины, но достаточно, чтобы кое у кого отказали тормоза. Вечеринка подходила к концу. Некоторые гости уже ушли. Тогда ко мне подошел Гади Теслер и в присутствии Ниры вдруг сказал: «Что же ты не пригласил семью этого шведа, как его там? Хольмстрём?» Расхохотался во все горло и похлопал меня по спине. А потом сложил пальцы пистолетом, приставил себе ко лбу, изобразил выстрел и снова залился смехом. Когда он ушел, Нира спросила: «Что он имел в виду?» – «Вряд ли ты захочешь это узнать», – ответил я.
●
Авнер Ашдот налил себе еще вина. Медленно покрутил бокал в руке, не поднося к губам, и спросил:
– Вы точно не хотите выпить?
– Да не тяните, рассказывайте дальше! – ответила я.
Он уцепился за мое «не тяните» как за соломинку:
– В том-то и дело, Двора! В том-то и заключается проблема с секретами. Пока вы о них не подозреваете, они вам не мешают. Но как только вам бросят кончик нити, вы обязаны за нее потянуть.
– Так вы ей признались?
– На первом же занятии группы курсантов наш командир сказал нам: «Заранее вас предупреждаю: профессия, которой вы собираетесь себя посвятить, – это профессия одиночек. Вас будет преследовать сильнейший соблазн – разделить с близким человеком возложенное на ваши плечи бремя. Но как только вам захочется доверить кому-либо секретную информацию, вспомните, что случилось с Бруно Шмидтом.
– Кто такой Бруно Шмидт?
– Агент ЦРУ. Служил в Восточной Германии. Сболтнул что-то жене, а жена сболтнула подруге. К несчастью, эта подруга – случайно или нет – оказалась агентом Штази. Шмидт и его жена двадцать лет провели в заключении, в разных тюрьмах, и освободились только после падения Стены.
– А что же… Нира?.. Мирилась с вашим молчанием? Не пыталась возражать?
– Тогда было другое время. Это сегодняшние мужчины встают перед камерой и вываливают на публику все секреты своей личной жизни. Но тогда… Мужчины не имели привычки трепать языком. Они отбывали на задание, а когда возвращались, жены не задавали им вопросов…
– Что-то мне слабо верится, что она никогда не задавала вам вопросов…
– Наверное, ей так было удобнее. Как бы то ни было, после двадцати пяти лет совместной жизни она вдруг захотела все знать. Не просто захотела – потребовала. Очень настоятельно. Она не оставила мне выбора, понимаете?
– Вы могли молчать и дальше, – сказала я.
Авнер Ашдот поставил бокал на стол. Я заметила, что у него слегка дрожит рука. Я догадалась, что он рассказывает эту историю другому человеку впервые. И удивилась: почему мне?
Он улыбнулся – скорее печально, чем радостно, – и сказал:
– Сразу видно, что вы не знали Ниру. Ей было трудно отказать. По этой причине она добилась таких успехов в должности директора школы. Кроме того, я, честно говоря, и сам в тот момент испытывал сильное искушение исповедаться и очиститься. Очиститься через исповедь. Тогда я решил: расскажу одну историю. Всего одну. Но после того как она услышала про Хольмстрёма (настоящий провал, ужасная ошибка в установлении личности), она потребовала, чтобы я рассказал и все остальное. Я говорил
