Дюньчэн понимал, что с этим варваром разговаривать не нужно, языка маньчжурского он не понимает, в отличие от амурцев. Посему чалэ-чжангинь сел на солому в дальний угол клетки, закрыл глаза и отрешился от действительности, вспоминая Эрдени и детей. Однако проклятый чужеземец не переставал что-то говорить на своём собачьем языке, обращаясь к маньчжуру.
– Я не понимаю тебя, варвар, – устало проговорил Дюньчэн. – Я понимаю, что тебе скучно. Но прошу, оставь меня в покое.
Он обхватил колени руками и попробовал поразмышлять: начальник над христианами и, следовательно, над покорёнными ими туземцами предлагал ему вновь увидеться с семьёй. Взамен ему нужна информация о войске, собирающемся в Нингуте. Что понятно, ведь он опасается нового нападения на свою крепость, возведённую на вассальных землях Цин. Оставалось лишь ждать, когда начальник чужеземцев снова решит заговорить с Дюньчэном.
Через некоторое время пришёл ещё один амурец. Он принёс еду для пленника – ячменную кашу с мясом. Маньчжур был голоден, но его воинская гордость не позволяла принять пищу из рук врага. К тому же оскорбление, нанесённое ему варварами, было слишком велико.
– Ты не хочешь есть, маньчжур?
Дерзкий тон амурского варвара взбесил чиновника, он вскочил и закричал на него:
– Убирайся вон! Проклятая собака!
Однако амурец только ухмыльнулся, и, перебросившись парой фраз с чужеземцем, они расхохотались. Дюнь-чэн снова убрался в свой угол и закрыл глаза. Он пытался не обращать внимания на бьющий в нос аромат каши. Однако в животе его урчало от голода, а к горлу подкатывали спазмы.
«О небо! Я не должен был поддаваться своим эмоциям!» – с тоской думал маньчжур.
Он уже понял, в чём ошибся Лифань. Нельзя было идти в атаку на крепость, не разведав обстановки. Именно это отличает думающего военачальника от дурака. Войско противника имеет множество аркебуз и артиллерию. А два корабля способны перекрыть реку, не допустив на неё флотилию маньчжуров. Враг силён и уверен в себе, даже амурцы уже не воздают должного почтения ему, нингутинскому фудутуну!
Когда на улице окончательно стемнело, в темнице появились ещё гости. Сначала зашёл один из христиан, принёсший более яркий фонарь. Потом появился амурец, а за ним военачальник над всеми чужеземцами. Он посмотрел на нетронутую миску с кашей и, покачав головой, проговорил:
– Твоя жена тоже поначалу отказывалась от еды и сидела в углу выделенной ей комнаты. Я ей сказал, что ты скоро придёшь за ней и будешь недоволен, если она умрёт от голода.
– Здоровы ли дети? – хмуро спросил чиновник.
– Гаосе и Чуньи здоровы и бодры, они находятся вместе с матерью. Эрдени знает, что ты здесь.
Дюньчэн мысленно возблагодарил небо за этот дар – его семья жива и невредима.
– Что ты хочешь? – негромко сказал маньчжур.
– Вернёмся к моему последнему вопросу, – предложил Игорь. – Итак, какова численность твоего войска?
Дюньчэн неожиданно для себя начал говорить. Фудутун понял, что этот варвар сдержит своё слово и позволит ему воссоединиться с самыми дорогими людьми. Он рассказал про ситуацию, сложившуюся в Мукдене в связи с активизацией мятежа северных варваров. Выходило, что высшие сановники империи Цин пока не представляли, с кем именно они столкнулись в дебрях приамурских лесов.
– Северные варвары, – проговорил Матусевич. – Да, я помню, все соседи у маньчжуров делятся на варваров ближних и дальних.
Чиновник удивлённо посмотрел на чужеземца. Дюнь-чэн видел, что его враг спокоен и уверен в себе. Выдержанность являлась хорошим качеством для военачальника, но есть опасность излишней самоуверенности. Возможно, этим удастся воспользоваться, если не ему, то тому, кого назначат на его место.
– Как относятся маньчжуры к корейским воинам? – Амурец снова перевёл вопрос Матусевича.
– Лучше, чем к китайцам, но хуже, чем к монголам, – усмехнулся фудутун. – Если ты это имеешь в виду. Над круглошляпниками иногда посмеиваются. У них свои отряды, и их офицеры получают приказы.
– От военачальников вроде тебя? – уточнил Игорь.
– Да, таких, как я, или от моих заместителей, – отвечал пленник.
После этого сунгарийский воевода задумался на несколько тяжёлых для маньчжура минут.
– Давай так, – сказал Дюньчэну Игорь. – Ты отвечаешь на все мои вопросы, касаемые твоего народа, государства и его соседей. – Повисла пауза, Матусевич внимательно смотрел на лицо маньчжура. Ни один мускул не дрогнул на лице азиата. Готов ли он рассказать всё, что знает? – подумал воевода. – После этого я отпускаю тебя вместе с семьёй в Нингуту. Отвезу на моём корабле. Чиновник коротко кивнул, после чего спросил, смогут ли вместе с ним вернуться и его люди. На что воевода отрицательно покачал головой:
– Только ты и твоя семья.
Маньчжур был согласен даже на это, самое главное теперь – живым достичь Нингуты. Ведь, обладая некоторым знанием о новой напасти для империи – северных варварах, ведомых чужеземцами-христианами, Дюньчэн понимал, что он сможет сделать больше, чем Лифань. А для начала нужно было выяснить, являются ли эти христиане братьями тех, что якшаются с ханьцами и стараются получить разрешение торговать с маньчжурами. А уж после этого строить долговременную стратегию их усмирения.
– Ты что, Игорь! – После того как они вышли из тюремного помещения, Лазарь удивлённо обратился к Матусевичу. – Ты отпустишь его после всего, что он видел?
– Отпущу, – кивнул воевода, улыбаясь.
– Товарищ майор, я не узнаю вас! – воскликнул спецназовец. – Это же профессиональный военный, военачальник. Его ждёт целая армия! И ты его отпустишь?
– Отпущу-отпущу! – рассмеялся Матусевич. – До первого оврага.
Лазарь картинно вздохнул и покачал указательным пальцем. Он едва не поверил своему командиру. Всё правильно, врагу можно обещать всё, что угодно. Главное – забыть выполнить эти обещания. Джентльменство на войне – путь к поражению. С врагом церемониться нельзя, ибо чревато.
Ему сразу вспомнился эпизод из старшей школы. Учитель рассказывал об удивительном случае глупой вежливости на войне. Шла австро-французская война за земли южнонемецких княжеств. На начальном её этапе в битве при Аугсбурге один французский генерал решил дать австрийцам фору. Он проскакал мимо австрийской шеренги, галантно помахивая врагу шляпой и предлагая им право первого выстрела. Австрийцы, не будь дураки, согласились. Когда дым рассеялся, в живых осталась едва ли треть от французской шеренги. Множество солдат лежало на земле, изломанных, словно соломенные куклы. Ранения были страшными, а вопли и стоны умирающих оглашали поле боя, вводя в оцепенение оставшихся в живых. Вторая шеренга французов дрогнула. Австрийцы же, вооружённые русийскими мушкетами, продолжали стрелять, не отвечая галантностью на галантность. В итоге французы потерпели сокрушительное поражение. Франция же вскоре и вовсе проиграла войну, а Австрия стала гегемоном в южнонемецких землях на добрую сотню лет.
Вот и тут, отпустишь обратно к его войску опытного военачальника, нагруженного знаниями о противнике, – и завтра не ты, так твои товарищи умоются кровью.
Ангарск. Начало января 7152 (1644).
Говорят, человек может неотрывно наблюдать за тремя процессами: горением пламени, течением воды и работой других людей. Напряжённый взгляд руководителя пёстрого ангарского социума, который уже пятнадцать лет как обживал берега сибирской реки, был устремлён на огонь. Соколов был погружён в собственные мысли, созерцая застывшим взглядом языки открытого пламени, пляшущего в камине. В ладонях он держал давно уже остывшую чашку с чаем. Не прошло и нескольких минут, как он закончил длинный монолог. Его единственный слушатель, тринадцатилетний сын Ярослав, был рядом. Блики света мелькали на лице задумавшегося паренька. Он, несомненно, повзрослел в последнее время, возмужал.
На следующий год Соколов-младший оканчивал начальную школу и переходил на следующую ступень. Дорога для Славика была одна – в Железногорск, где должна будет начаться его карьера. И первая ступень – подмастерье, разумеется. Никаких скидок сыну ангарского князя не делалось, что естественно. И вообще, он никоим образом не позиционировал себя выше иных ребят. Потому как внутри Ангарии различия между людьми были только в профессиональной плоскости. Крестьянин ты или рабочий, воин или охотник, лекарь или нянька, прядильщица или повариха в цеховой столовой – каждый занимал свою нишу. С помощью наставников. Ещё в школе за каждым ребёнком наблюдал учитель и, руководствуясь опытом, помогал ученику выбрать нужную тропинку в жизни. Конечно, большинство ребят старались попасть в Железногорск благодаря учительской пропаганде эдакого духа рабочего-металлурга. Тот, кто работает с металлом, является причастным к своего рода священнодействию. Таким образом, успешно создавался культ мастера-металлурга.
