Тилли все бормотала и бормотала, и ластилась, и пальцы ее сражались с застежкой на его рубашке, а он глупо улыбался в темноте и жадно гладил ее бока с выступающими ребрами, неожиданно крутые бедра и плоский мускулистый живот. Не было сил сопротивляться тому горячему и душному, что распирало его изнутри.
Торжествовала ночь, темная, осенняя, истошно кричали совы, шелестел ветер в пожухлой траве. Перемигивались угли прогоревшего костра.
Тилли справилась с пуговицами, маленькая влажная ладошка залезла под Руалову рубашку… и встретилась там со свертком, скрывавшим золотую спинку и изумрудные глаза.
– Ой, – пробормотала она удивленно, – это чего?
Ильмарранен вздрогнул, как от удара. Рванулся и сел, прижимая сверток к груди. Оттолкнул девчонкины руки:
– Не лезь. Не надо. Спать.
Сердце гулко колотилось у него в горле, а Тилли сидела перед ним голая, дрожащая, будто громом пораженная. Из круглых вишневых глаз двумя ручейками лились слезы горькой обиды.
За все утро она ни разу не посмотрела в его сторону.
Они шли дорогой, Руал глядел на оскорбленно вскинутый лохматый затылок и досадовал на себя, на Тилли, на судьбу, вздыхал и удивлялся глупости мироустройства.
Дорога тем временем оживала, путников то и дело обгоняли скрипучие телеги – впряженные в них лошади бросали на пешеходов исполненные достоинства взгляды. В том же направлении тянулись медлительные воловьи упряжки, ковыляли какие-то нищие в лохмотьях, цепочкой топали слепцы с поводырем, размашисто шагали мастеровые с инструментом на плечах. Ильмарранен с девчонкой оказались затертыми если не в толпе, то в весьма пестрой компании. И перед всей этой разношерстной братией вставал на дороге город.
Сначала показались верхушки башен, потом сами башни и стена из красноватого кирпича, а над этой зубчатой стеной – самые высокие флюгера. Флюгера вертелись, ловя жестяными боками солнечные лучи, и от этого казалось, что над городом средь бела дня горит фейерверк.
Тилли, пораженная зрелищем, забыла о своей обиде и, смягчившись, заговорила с Руалом:
– Ты смотри, а!
Толпа вокруг воодушевленно загудела.
Руал приложил ладонь к глазам: подъемный мост был опущен, вокруг него расхаживали офицеры стражи в пестрых костюмах, в то время как рядовые стражники, вооруженные пиками, досматривали входящих в ворота и брали пошлину за въезд.
Ильмарранен заплатил два гроша – за себя и за безденежную Тилли.
Деревенщина истово вращала головами, проходя через арку ворот, массивных, разукрашенных, поражающих мощью и великолепием. Вылившись на площадь перед воротами, крестьяне терялись, нерешительно топтались в замешательстве и сразу же становились жертвой уличных мальчишек, которые, улюлюкая и бросаясь комьями земли, одновременно пытались утянуть с телег все, что плохо лежало.
Руал взял Тилли за локоть и втащил в одну из боковых улочек – изломанную улицу-щель.
Здесь было относительно тихо; между вплотную подступавших друг к другу стен бились эхом шаги Руала и шлепанье Тилли. Девчонка, задрав голову, бормотала удивленно:
– Ну как в колодце сидишь…
Небо над улочкой было такое же узкое и изломанное, и каменные стены, казалось, углом сходились над головой.
Из окошка под самой крышей выглянула голова в чепце, скрылась, водопадом плеснули помои, звонко разбились о мостовую, обдали брызгами Ильмарранена и девчонку. Тилли подняла голову и разразилась сочной, колоритной бранью. Наверху хлопнуло окно.
Улочка вскоре свернула, пошла вдруг круто вверх и вывела путников на маленькую круглую площадь, посреди которой стояло каменное изваяние на невысоком постаменте. На голове изваяния, покрытой каменным же капюшоном, топтался угрюмый голубь. Руал провел пальцем по вытесанным на постаменте буквам:
– «Священное привидение Лаш».
– Ты умеешь читать? – удивилась Тилли.
Площадь неспешно пересекли два степенных старца с такими же, как у священного привидения, капюшонами на головах. Девчонка проводила их глазами и задумчиво почесала нос.
Путники поблуждали немного по темным кривым переулкам, поглазели на красивую медную бороду – вывеску цирюльни, на жестяную стрекозу у входа в булочную и деревянный костыль, приколоченный к дверям костоправа. Потом им пришлось прижаться к стене, пропуская роскошный паланкин, несомый четырьмя ливрейными лакеями, важными, громко сопящими от натуги. Тилли снова раскрыла изумленный рот.
Миновав украшенную медными завитушками арку, Ильмарранен и его спутница оказались на улице пошире и побогаче прочих. Прохожие презрительно сторонились, надменно косясь на высокого худого бродягу и босую девчонку в лохмотьях. Руал и Тилли приближались, по-видимому, к центру города.
Прошли тесной группкой полдесятка юношей в строгих черных одеяниях и треугольных шапочках, снабженных короткой серебряной бахромой. Им вдогонку поспешил еще один, со связкой книг под мышкой. Компания отчего-то развеселилась, опоздавшего хлопали по плечу, причем так радушно, что в конце концов сбили его шапочку на булыжную мостовую.
Компания удалялась, и Руал, ведомый неким неясным любопытством, двинулся следом. Заинтригованная Тилли тянулась за ним, как хвост.
Ребята, которые, конечно, были студентами, завели тем временем оживленный спор, и отпускаемые ими ученые словечки вызывали в прохожих невольное уважение. Опоздавший, тот, что был со связкой книг, говорил громче и возбужденнее всех, и его шапочка то и дело соскальзывала с макушки. Руал ускорил шаг, Тилли топала следом.
Улица вылилась на площадь, на широкую мощеную площадь, окруженную добротными домами из красного кирпича. Над черепичными крышами высилась башня – островерхая, с изъеденными временем толстыми стенами, с частыми решетками в узких окнах. У входа в башню постукивали алебардами внушительного вида стражники.
Напротив башни помещалось еще более примечательное строение – университет. С двух сторон от широкой мраморной лестницы замерли в величественных позах железная змея и деревянная обезьяна, символизирующие мудрость и стремление к познанию. Окна четырех высоких этажей были расписаны замысловатыми символами и географическими контурами, а на круглом, огражденном стальными прутьями балконе старый служитель орудовал тряпкой, смахивая пыль с человеческого скелета.
– Ах, ты! – сказала Тилли.
Здание городского суда тоже выходило фасадом на площадь, но смотреть на него было неприятно – мрачное и приземистое, оно имело перед входом круглую черную тумбу с маленькой символической виселицей, на которой болтался тряпичный казненный. «Бойся закона!» – большими буквами было вычеканено на железных дверях суда. Руал и Тилли, не сговариваясь, обогнули эти двери по большой дуге.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
