Кто, слушая речи этой прелестной девушки, мелодичный голос которой возвышался до пафоса, не воскликнул бы, что муза, к которой она взывает, никогда бы не нашла более подходящей представительницы? Но хотя эта мысль сразу явилась Эдуарду, у него не хватило духа произнести ее вслух. При первых же звуках, которые она извлекла из своей арфы, его охватило буйное чувство восторга, доходившее почти до страдания. Ни за какие блага он не уступил бы своего места рядом с ней, а между тем он- почти жаждал одиночества, чтобы разобраться в своих чувствах и рассмотреть на досуге смятение, которое волновало его грудь.
Флора вместо мерного и монотонного речитатива барда сопроводила эти слова возвышенным напевом одной малоизвестной воинственной песни. После нескольких беспорядочных звуков она начала дикую и своеобразную прелюдию, которая прекрасно сочеталась с шумом далекого водопада и нежными вздохами ветерка в шелестящей листве осины, нависшей над местом, где расположилась прекрасная арфистка. Следующие стихи вряд ли заставят читателя пережить те чувства, с которыми в таком исполнении и с таким сопровождением их воспринял Уэверли:
Туманы в горах, все окутано тьмой;Но сон наш мрачнее, чем сумрак ночной.Британскому гнету не видно конца —И руки немеют, и стынут сердца.
Не брызнувшей крови багровый поток,А бурая ржавчина красит клинок;И не во врага, что согнуть нас хотел,А в птиц да оленей стреляет наш гэл.
Коль барды поют о деяньях отцов,Наш стыд и смущенье — награда певцов.Пускай же умолкнут и песня и стих,Что могут напомнить о битвах былых.
Но кончилась ночь, и проснулся народ.В горах мы увидели солнца восход.Лучи разгоняют тяжелый туман,Прозрачен и светел течет Гленфиннан.[108]
О Морэй-изгнанник,[109] наш славный герой!Как солнечный луч перед близкой грозой,Взвивается знамя, что в бой поведет,И северный ветер его развернет.
О вы, дети сильных! Коль грянет гроза,Коль молнии блеск вам ударит в глаза,То нужно ль, чтоб старцы в балладах своихНапомнили вам о героях былых?
Слейт, Рэнелд, Гленгерри — союз королей,—Под вашею властию остров Айлей;Как бурные реки, бегущие с гор,Вы слейтесь, чтоб дать чужеземцам отпор.
Отважный Лохил, сэра Эвана сын,Восстань во главе своих верных дружин!Пусть, Кеппох, твой рог призывает к борьбе —Далекий Коррьярик ответит тебе.
Властитель Кинтейла, пусть дерзостный врагВ сраженье кровавом увидит твой стяг.Вы, гордого клана Гиллеан вожди,Припомните славу Харло и Данди.
Клан Фингон, ваш род вольнолюбьем блисталИ многих героев Шотландии дал;Не медлите ж, Фингон и клан Рорри-Мор,Прорежьте галерами водный простор.
Не сдержит восторга и клан Мак-Шимей,В нарядах военных увидев вождей,А Гленко убитого доблестный родВзывает о мести и рвется в поход.
Проснитесь, о Дермид, и Альпин, и Мой!Шотландцы, забудьте про сон и покой!Проснитесь, вас родина в битву зовет.За честь, за свободу, за мщенье — вперед!
В этот момент огромная гончая бросилась к Флоре и прервала ее пение своими непрошеными ласками., Услышав издали свист, она повернулась и стрелой бросилась назад по тропинке.
— Это верный спутник Фёргюса, капитан Уэверли, — сказала она, — а этот свист — его сигнал. Из всех родов поэзии брату нравится только юмористический. Впрочем, он явился сюда весьма кстати, чтобы прервать длинный каталог племен, который один из ваших дерзких английских поэтов называет
Высокородных нищих список длинный:Мак-Грегоры, Мак-Кензи и Мак-Лины.
Уэверли выразил сожаление, что ей не дали докончить.
— О, вы и не подозреваете, чего вы лишились! Бард по долгу службы, разумеется, отвел три длинные строфы Вих Иан Вору, знаменосцу, перечисляя все его земли и угодья и не упустив случая упомянуть, что он вселяет новые силы в своего певца и является «подателем щедрых даров». Кроме этого, вы услышали бы наставительное обращение к белокурому сыну чужестранца, живущему в стране, где трава всегда остается зеленой, всаднику на лоснящемся холеном коне, масть которого подобна вороньему крылу, а ржание — воинственному клекоту орла. Этого лихого наездника дружественно заклинают припомнить, что все его предки отличались как храбростью, так и верностью королю. И все это для вас пропало! Но так как я вижу, что любопытство ваше не удовлетворено, я спою вам последние строфы: свист моего брата донесся издалека, и я думаю, что у меня хватит времени кончить, прежде чем он придет и начнет насмехаться над моим переводом.
Проснитесь, вожди, дети сумрачных гор,В долинах, на кручах, у рек и озер.Рожок не к охоте вам подал сигнал,Волынка зовет не в обеденный зал.
Победа иль смерть — боевой наш девиз.Над вереском горным знамена взвились.Вожди! В ваших душах пусть ярость кипит,Пусть кровь в ваших жилах, как пламя, горит;
Пусть жалость пустая вам будет чужда.Ваш долг — чужеземцев изгнать навсегда,Как делали предки в далекие дни,Иль в битве отдать свою жизнь, как они.
Глава XXIII УЭВЕРЛИ ПРОДОЛЖАЕТ ГОСТИТЬ В ГЛЕННАКУОЙХЕ
Флора едва успела закончить свою песню, как Фёргюс появился перед ними.
— Я был уверен, что найду вас здесь, даже без помощи моего верного Брана. Обычный, не увлекающийся возвышенным вкус, ну, скажем, как мой, предпочел бы, разумеется, какой-нибудь версальский фонтан этому каскаду со всеми сопровождающими его гранитами, громами и грохотами, но это — Парнас нашей Флоры, капитан Уэверли, а этот ручей — ее Геликон. Для моего погреба было бы весьма полезно, если бы она могла внушить своему сотруднику Мак-Мёрруху, что он весьма благотворно действует на вдохновение: он только что выпил пинту виски, чтобы согреть свой желудок после бордоского. А что, испробовать разве его силу? — Он отпил немного воды из горсти и, встав в театральную позу, тут же начал:
О дева гор, краса всех дев!Тебе понятен наш напев:Ведь ты в таких краях живешь,Где не растут трава и рожь.
Впрочем, наш гайлэндский Геликон никогда не принесет пользы английской поэзии. Allons, courage![110]
О vous, qui buvez, a tasse pleine,A cette heureuse fontairre,Ou on ne voit, sur le rivage,Que quelques vilains troupeaux,Suivis de nymphes de village,Qui les escortent sans sabots.[111]
— Помилосердствуй, милый Фёргюс! Избавь нас от этих скучнейших и бесцветнейших жителей Аркадии. Не навлекай на нас напасть всех Коридонов и Линдоров.
— Нет, если ты не можешь оценить прелести de la houlette et du chalumeau,[112] я дойму тебя героическим жанром.
— Дорогой Фёргюс, ты, верно, почерпнул свое вдохновение не из моей, а из Мак-Мёрруховой чаши.
— Отрицаю, mа belle demoiselle,[113] хоть и заявляю, что из двух она кажется мне наиболее приемлемой. Кто это из ваших сумасшедших итальянских поэтов говорит:
Io d’Elicona niente
Mi euro, in fe di Dio, che’ il bere d’acque
(Bea chi ber ne vuol) sempre me spiacque,[114]
Но если вы предпочитаете гэльский, капитан Уэверли, мы попросим сейчас маленькую Катлину спеть нам «Дримминдху». А ну, Катлина, дорогая, начинай, и никаких извинений перед чужестранцем!
Катлина очень живо спела небольшую гэльскую песню, шуточную элегию крестьянина на смерть своей коровы, забавные звуки которой не раз вызывали улыбку Уэверли, хоть он и не понимал языка.[115]
— Замечательно, Катлина! — воскликнул Фёргюс.— Придется как-нибудь подобрать тебе красивого жениха среди парней нашего клана.
Катлина засмеялась, покраснела и спряталась за подругу.
По дороге в замок Мак-Ивор стал горячо уговаривать Уэверли остаться у него погостить еще неделю-две, чтобы посмотреть на большую охоту, в которой собирались участвовать он сам и еще несколько гайлэндских джентльменов. В груди Эдуарда слишком живы были впечатления от красоты Флоры и от прелести ее пения, чтобы он нашел в себе силу отклонить такое приятное приглашение. Поэтому решено было, что он напишет барону Брэдуордину, сообщит ему о своем намерении пробыть еще с полмесяца в Гленнакуойхе и попросит его препроводить с подателем (слугой Фёргюса) все письма, которые могли прийти к нему за это время.
