Большей частью это люди широкого размаха, привыкшие принимать решения и брать на себя ответственность.
В особенности его королевское высочество кронпринц Рупрехт Баварский был именно таким главнокомандующим, какого только можно было желать. В течение трех лет я находился в его подчинении, в качестве начальника штаба его группы. Ген. Людендорф в своих «Воспоминаниях о войне» отзывается о нем очень тепло, но полагает, что военным он был больше из чувства долга и что склонности к этой профессии он не имел. Возможно, что отчасти это и было так. Ген. Людендорф считает, что герцог Альберт Вюртембергский обладал более, ярко выраженным «характером солдата», чем оба кронпринца. Я бы этого не сказал. Кронпринц Баварский великолепно понимал и разбирался в стратегической обстановке; он необыкновенно много работал, имел в своем рабочем кабинете самые точные военные карты, на которых отмечал все подробности, штудировал все сообщения, донесения, приказы, доклады и т.п. и был всегда обо всем прекрасно осведомлен; поэтому докладывать ему было легко; он быстро ориентировался и принимал решения. Его характер был очень ровным, он никогда не нервничал и даже при самых тяжелых положениях на фронте давал нам время собрать донесения и ориентироваться, никогда не торопил и не мешал работать. Он избегал до получении какого-нибудь донесения тут же отдавать соответствующие приказания, а выжидал, чтобы положение вполне выяснилось. Принимать решения он не боялся. В штабе он всех глубоко уважал. Отношение сотрудников в его штабе как между собой, так и по отношению к нему самому было самое лучшее. Я лично вспоминаю о нем с чувством искренней благодарности.
Часто я имел честь встречаться и с его высочеством германским кронпринцем; время от времени он вызывал меня к телефону. Я всегда выносил впечатление, что по своим политическим взглядам кронпринц был очень умерен, вполне отдавал себе отчет в серьезности положения и относился отрицательно к чрезмерному напряжению сил и к преувеличенным военным целям. Он ни в коем случае не хотел войны ради войны.
3. Деятельность и жизнь в штабах
В жизни офицера генерального штаба большую роль играл телефон. Он ставился у его кровати и телефонные звонки часто раздавались даже во время кратковременного отдыха. Работа, благодаря телефону, облегчалась, но вместе с тем наличие его способствовало излишнему вмешательству в детали боя, вредя самостоятельности командующих. На мой взгляд во время позиционной войны телефоном злоупотребляли. Всевозможные запросы во время боя о ходе операции, о деятельности отдельных дивизий, о действии артиллерии и т. д. мешали работе. Запросы высших штабов влекут за собой требования справок от подчиненных штабов, большой траты времени, когда и без того работы по горло.
Частые запросы и вмешательство имели, конечно, свое основание; они являлись следствием заботы об экономном и целесообразном использовании сил и средств. В позднейший период позиционной войны высшему командованию пришлось вообще значительно ограничить свободу действий частей, более зорко, чем раньше, следить за выполнением принятых решений. Способ постановки задач в том виде, как он практиковался в мирное время, мы применять не могли; причина этого заключалась, к сожалению, в ограниченности наших средств: нам приходилось считаться с наличием огнестрельных припасов, пополнений и т. д. Создалось такое положение, что части иногда запрашивали, могут ли они начать ту или иную даже небольшую операцию, так как необходимо было заранее точно выяснить, не превысит ли предполагаемая операция нормы имеющихся запасов. В виду того, что в течение войны в штабы дивизий часто приходилось назначать очень молодых офицеров Г.Ш., являлась необходимость наблюдать за их деятельностью.
Что требовалось от офицеров Г.Ш. на фронте, об этом говорит ген. Людендорф («Мои воспоминания о войне»). Он указывает на то, что вследствие прогресса техники офицеру Г.Ш. приходилось быть осведомленным артиллеристом, сапером, знать воздухоплавание, уметь разбираться в вопросах воздушного боя, газовых атаках, дымовых завесах, в употреблении минометов, бомбометов, в вопросах, относящихся к транспортным средствам, и во многом другом. Принимая все это во внимание, инструктирование, касающееся действий войск в позиционной войне, становилось все труднее и играло все большую роль при современном значении техники на войне.
Этим, быть может, и объясняется то, что иногда приходилось выдвигать на первый план роль офицера Г.Ш. по сравнению с ролью командующего, в особенности, если последний был только что назначен на этот пост и не был в совершенстве знаком с техникой.
На обязанности Генерального Штаба лежало собирание исторических материалов и обработка опыта войны. Эти данные сообщались высшему командованию, которое принимало их в расчет при выработке инструкции по обучению наступательной и оборонительной тактике, по применению военно-технических средств и т. д. Издававшиеся начальником Генерального Штаба действующей армии наставления и руководства являлись образцовыми, последних выпускалось даже слишком много.
В армии стали, к сожалению, слишком много заниматься писанием. В войсковых частях справедливо жаловались на это. Высшее командование и все штабы всеми способами старались это явление устранить, но безуспешно. Постоянные изменения в организации и обучении войск, многочисленные вопросы техники, инструкции огнестрельных припасов и т. д. являлись причиной все возраставший переписки.
Подготовка офицеров Г.Ш. в мирное время оказалась превосходной. Генеральный Штаб оправдал все возлагавшиеся на него надежды; прежние кадровые офицеры оказались на высоте положения. Интересы войск должны были приниматься офицером Г.Ш. близко к сердцу, в этом духе он воспитывался в мирное время. Во время войны, параллельно с увеличением армии, нам приходилось производить много новых молодых офицеров Генерального Штаба, что мы и делали, принимая все, меры для наилучшего выбора и подготовки их. Подготовить их так же, как в мирное время, было невозможно, тем не менее они большею частью отвечали требованиям, жалобы на них поступали редко, а если и бывали исключения, то единичные.
Чем выше был штаб, «тем больше приходилось заботиться о том, чтобы офицеры Г.Ш. в них были хорошо знакомы с фронтом. Я принимал в штаб только таких, которые до этого находились при дивизиях. Время от времени они менялись и откомандировывались на фронт или в штабы дивизий.
В высшем штабе работу можно было поручать только лучшим офицерам. От этого зависела судьба многих тысяч людей. Само собой разумеется, что такие должности могли замещать исключительно офицерами действительной службы, имевшими для этого достаточную подготовку. Эти офицеры отзывались с фронта и тем не менее большинство офицеров Г.Ш. действительной службы либо пало на полях сражения, либо было ранено. Возмутительным поэтому является утверждение, что офицеры действительной службы оказывались в тылу.
Готхейн в упомянутой уже статье говорит, что в штабах жили роскошно. «Армия делилась на две резко разнившиеся друг от друга категории, почти не имевшие между собой ничего общего: с одной стороны, на фронтовые части, солдат и офицеров, находившихся под огнем, которые, собственно говоря, и вели войну, с другой стороны, — на штабы и всех тех, кто на этапных пунктах и в тылу находился в безопасности и вед удобный и комфортабельный образ жизни. Вторая категория, состоявшая главным образом из кадровых офицеров, при этом из привилегированных слоев общества, командовала и руководила первой, находясь в штаб-квартирах, расположенных далеко позади фронта, и не знала его настоящих нужд. Невидимая, но непроницаемая стена разделяла фронт и штабы».
Это описание Готхейн взял будто бы из инспекторского доклада одного офицера, занимавшего довольно высокий пост, которого он однако не называет. По-моему, это не больше и не меньше, как гнусная карикатура.
Вполне понятно, что штаб-квартиры при позиционной войне должны были находиться относительно далеко от фронта. Готхейн не указывает, как мы могли бы работать и поддерживать связь, находясь в непосредственной близости к фронту. «Безопасным убежищем» штаб-квартиру дивизии никоим образом назвать было нельзя, неприятельская артиллерия и аэропланы уносили много жертв.
Многие из стратегов тыла, вероятно, не назвали бы такое местопребывание безопасным. Когда начиналось сражение, высшие штабы при позиционной войне старались находиться возможно ближе к району боевых действий.
При маневренной войне и для высших штабов не было речи об удобных помещениях. Высшему командованию приходилось иногда располагаться в разрушенных домах или сараях, а армейскому командованию на соломе или на грузовиках.
Я знаю и испытал это на личном опыте, как на восточном, так и на западном фронте. Офицеров Г.Ш. погибло на войне не мало. В почетном списке Германского Генерального Штаба, изданном последним его начальником фельдмаршалом фон Гинденбургом 27/I 1920 г., мы находим 65 павших на полях сражения, из них 6 генералов, 35 штаб-офицеров, 22 полковника и 2 обер-лейтенанта.
