— Иные заботы? Иные заботы? — шептал я, пораженный внезапно открывшимся мне смыслом двух этих слов.
Я едва успел забежать к Лиле, сунул в портфель мыло, зубную щетку, «Первобытное общество», полотенце. Лиля не пошла меня провожать, у нее были какие-то свои дела.
Я простился, поблагодарил и покраснел, будто в чем-то виноват.
— Скажите что-нибудь на прощанье!
— Ничего не надо говорить, ничего. Вы восторженный мальчик. Вы уже на небе. Идите скорее. Вы опаздываете.
С КОСМИЧЕСКИМ ПРИВЕТОМ!
Если вы одни, если вас никто не провожает, если вам очень жаль расставаться с городом, откуда вы уезжаете, и, наконец, если вы без вещей, то лучше всего явиться на вокзал перед самым отходом поезда. Уже проводники становятся на подножки, из вагонов вываливаются последние провожающие, а на перроне еще длятся прощальные поцелуи. И кто-то прижимается носом к стеклу, и кто-то уже машет рукой, и кто-то еще покупает мороженое. А вот идет межпланетчик Слава. Тоже, наверное, кого-то проводил. Я машу ему с подножки: «До свидания, Слава!» В конце концов он неплохой парень, хоть и сторонится меня. Но я, конечно, выше этого и от всей души приветствую его. Слава кидается ко мне.
— Вот здорово! Я все-таки тебя нашел! — И тянет мне какую-то записку. И крепко пожимает мою руку.
Поезд трогается. И Слава идет по перрону и машет, машет… Нет, он прямо-таки чудесный парень! Может, он просто стеснялся меня, как я его?
Очень быстро проходит Ленинград. Ничего, я еще увижу этот город. Каков он зимой? Теперь Лиля, конечно, не станет мне его показывать, и она будет по-своему права. И словно я что-то потерял в Ленинграде…
…Вот я опять на багажной полке. Я испытываю смущение, неловкость, стыд неизвестно за что. Раньше я в такие минуты курил, сейчас просто проглатываю слюну. А впереди первые в жизни археологические раскопки.
Я разворачиваю записку. Витин почерк: «Имей в виду, я к тебе привык. Пиши. Приезжай!!! С космическим приветом!»
— Да, иные заботы… А что такое мрежи?
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Они все нашлись, мои герои, после того как повесть была впервые опубликована. (Это произошло еще до полета Гагарина.) Один — просто физик, другой — химический физик, третий — астрофизик. А Лилю я и не терял из виду. Эта «филологичка» теперь причастна к математической лингвистике, то есть к кибернетике.
В один прекрасный день Витя (в жизни у него другое имя) прислал мне свою тетрадь, ту самую, с фруктом авокадо и режимом дня. К одной из последних страниц подклеено письмо, написанное моей рукой. Я прочел и не сразу поверил, что именно я написал его. Это был первый и единственный набросок романа «Люди реальной мечты». Им я и закончу свой рассказ:
«Как я хочу на Марс!
До него еще десять суток. Позади — 249 дней в космосе. Вертятся катушки магнитофона. На них беззвучно ложится мой голос. Но я предпочел бы не говорить, а что-нибудь послушать.
Забыл музыку! Ее особенно не хватает сейчас, когда так трудно налаживать связь с Землей.
Пускай другие возьмут с собой побольше музыки. Пусть прихватят в космос ленты, где записаны дождь, птицы, ветер, ребятишки на бульваре, ручьи или даже такие вещи, как мычание стада и отдаленный лай собак.
Я же довольствуюсь тем, что наговорил в магнитофон. Не могу привыкнуть к этому отдельному от меня голосу. Я и не я! Будто меня кто-то передразнивает. Все же магнитофонный голос меня развлекает. Я разговариваю с ним и сам его дразню. И становится смешно.
Испортил целую ленту: напел любимые мелодии. На Земле я стеснялся петь. Но — странное дело! — поющий голос оказался приятнее говорящего. Часто включаю его и, стыдно признаться, наслаждаюсь собственным пением.
Я уже много раз выражал свои восторги перед миром, сквозь который, если верить приборам, я несусь на второй космической скорости. Мне-то самому кажется, что я с кораблем подвешен среди звезд и не трогаюсь с места.
249 суток без передышки светит косматое Солнце. Здесь оно ничего не освещает. Кроме немногих пылинок. Планет. Из всех светил они мне удивительно близки. Потому что они освещены Солнцем.
Что испытывает человек, подлетая к чужой планете? А вот что. Я стремлюсь туда, как домой.
Какая ж это чужая планета, если на ней будет горизонт! Поуже, чем у нас, на Земле, но все-таки горизонт. И, должно быть, как в детстве, станет интересно, а что дальше, там, за чертой?.. Горизонт! Как я по нем соскучился!
Небо над головой и твердая почва под ногами. Верх и низ. Утро, день, вечер и ночь, сменяющие друг друга. Вот что ожидает меня на Марсе!
Мои дни и ночи условны. Я узнаю о них по часам, когда перехожу от работы к отдыху, от отдыха к новой работе.
Часы у меня особенные: на одном циферблате несколько пар стрелок. Белые показывают земное время, красные — марсианское. Красные потихоньку отстают — даже секунды на Марсе чуть-чуть длиннее земных.
Через десять дней красные стрелки сойдутся вместе. Наступит первый полдень на Марсе. Обязательно стану спиной к Солнцу и посмотрю, как моя коротышка тень укажет на север. И постепенно начнет удлиняться. Совсем как на Земле!
А тяготение? Вернется тяготение! Я сам, и моя голова, и каждая рука и нога, и какой-нибудь листок бумаги или карандашик — все обретет вес. Меньший, чем тот, к которому я привык. Но в такой дали от дома и это неплохо.
Чувствую себя превосходно. Если не считать, что разладился сон. Должно быть, от волнения…
Скоро я увижу, как сядет Солнце и над горизонтом взойдет вечерняя звезда, которая называется Земля. И наступит ночь. Я лягу по-человечески. Горизонтально, подложу руку под голову. И рука ощутит тяжесть головы. И я усну.
А утром меня разбудит Солнце. Оно поднимется в небе! На востоке! Над чертой горизонта!»
1960, Поленово
ГОСУДАРЫНЯ ПУСТЫНЯ
Повести об археологах
СЕКРЕТНЫЙ ПАКЕТ И СТЕКЛЯННАЯ ГОЛОВКА
В половине шестого вечера мы с Суюном вышли из нашего лагеря в пустыне у подножья крепости Куня-Уаз, где мы вели раскопки. Воды мы не пили, зато перед дорогой уничтожили целую дыню. Нужно было спешить, чтобы сумерки не застали нас в песках, чтобы мы успели если не добраться да колхоза, то хотя бы увидеть огни культурной полосы. Суюн повел меня не по дороге, по какой только что ушла в Куня-Ургенч наша машина, а напрямик через барханы. Автомобильный след остался справа. Стены и башни нашей древней крепости медленно отдалялись и уменьшались, но все время были видны. Иногда на светлых такырах между барханами попадалась античная или средневековая керамика, виднелись красные кольца срезанных временем гигантских сосудов — хумов. Я вынимал полевой дневник и записывал, где и как располагаются эти находки, а Суюн двигался дальше, и я его догонял.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
