Я еще никогда не садился на коня верхом. В конце войны я научился запрягать нашу интернатскую Зорьку в телегу и в сани, ходил за ней, нажимая на плуг или стоя на бороне, водил ее в ночное. Но моя нога никогда не касалась стремени, блестевшего сейчас передо мной. Что, если я поставлю в стремя не ту ногу и окажусь в седле задом наперед? И вообще, каков я буду на коне рядом с Суюном и на глазах у всей его семьи, вышедшей проводить меня?
— Двух коней не надо, — подбирал я туркменские слова. — Ты маленький, я не толстый, сядем на одного. Я же назад не поеду.
— Ты — гость, — ответил Суюн по-русски. — Гостю почет.
— Кто здесь начальник, ты или я? — Проследив, как Суюн садится на коня, я тем же способом уселся в седло за спиной мальчика. Туркмены с одобрением смотрели на меня: начальник есть начальник, а коней надо беречь.
И все же сорок лет назад я попытался вполне благонамеренным образом продолжить рассказ.
…Дорога на хлопкобазу — самая лучшая дорога. Без ухабов. Горбатые мостики через арыки сделаны покрепче, тут не надо выскакивать из машины и топать ногой по мостику, не провалится ли. Одна за другой вливаются встречные дороги. А по обе стороны — поля хлопка. В зелени ботвы хорошо различимы красноватые коробочки, готовые раскрыться. И какая-то напряженная тишина. Два-три человека в городских костюмах, на обочине «победа», не облупленная и даже не запыленная. Куда-то мчится мотоциклист. Взорвутся красные коробочки, и сразу переломится вся жизнь не только здесь, но и в городах. В школах, институтах, учреждениях. «На свете много разных тропок, но все они ведут на хлопок…»
А вот этого не надо, товарищ молодой писатель! Принято делать вид, будто ничего особенного не происходит: студенты и школьники учатся, служащие сидят в учреждениях, а хлопок убирают колхозники с помощью машин. Бывают, конечно, энтузиасты, восторженные шефы, они так и рвутся на плантации помогать друзьям-дехканам. Итак, продолжим старую запись.
…Дороги, переходящие в улицы, прямые, обсаженные по линеечке молодыми, легкими, как перья, тополями. При слиянии с главной дорогой ажурная деревянная арка с портретом Сталина и лозунгом «Все для хлопка». Со стороны шоссе к виднеющимся вдали белым домам идут телеграфные столбы. А вот и столбы с белыми изоляторами — электричество. «Тельман», — с уважением произнес Суюн название колхоза.
Все дома белые, оштукатуренные, есть даже с красными черепичными крышами. На стенах лозунги красной краской. В каждом лозунге встречается одно из двух хорошо знакомых мне слов: «пагта» (хлопок) и «тинчилик» (мир). Есть лозунги, в которых оба они стоят рядом.
А вот показались пески, но уже с трех сторон окруженные полями. Они в какой-то синеватой дымке, как бы не от мира сего. Память о том, что было здесь, пока могучий «Тельман» не отнял у пустыни эти земли. Овражек у дороги. Серая земля, покрытая солью, как инеем, и большой лиловый куст тамариска. Придет канал, и тот же «Тельман» вновь перейдет в наступление, чтобы…
Тут мое перо остановилось, и я вспомнил имя геолога Минаева, которое с оглядкой повторяли по всей трассе великой стройки коммунизма — Главного Туркменского канала. Минаев будто бы добивается, чтобы стройка немедленно прекратилась. Вода по сухому солончаковому руслу Узбоя не дойдет до юго-запада Туркмении. Амударья обмелеет. Аральское море начнет высыхать. На освоенных землях поднимется уровень подпочвенных вод. Через капиллярные сосудики в почве они начнут испаряться. А соль, содержащаяся в воде, никуда не денется, она пропитает и погубит почву. Великая стройка коммунизма — безумная затея.
Не знаю, кто такой Минаев. Его имя потом так и не всплыло. Может, даже это персонаж легенды. Изыскатели на трассе будущего канала все свои опасения, сомнения и тревоги, наверное, из осторожности приписывали Минаеву. И этот самый Минаев, живший в том числе и во мне, вдруг подумал, что почва, покрытая солью, как инеем, и лиловый тамариск на ней — не прошлое, а будущее земли, по которой мы с Суюном ехали вдвоем на туркменском коне. И все-таки я продолжал свое повествование. …Суюн сел на своего конька, махнул рукой на прощанье и лихо, не оборачиваясь, помчался и исчез за серебристыми деревцами джиды. Сергей остался один на дороге…
Кто такой Сергей и откуда он взялся? Это я по ходу дела переименовал себя из Валентина Берестова в Сергея Комарова и стал писать о себе, Комарове, уже в третьем лице. Сергею Комарову хорошо. Он ничего не знает про Минаева. Он вообще приехал сюда из Ташкента, он — ташкентский археолог. Никакого пакета у него нет, он ведь не имеет к нему допуска и никак не может его везти. Куда ж его понесло? Объяснение очень простое. Начальник экспедиции и вправду привез пакет с фотографиями. Но пакет предназначался самому Сергею. Невеста из Ташкента прислала ему свои снимки. А еще начальник привез телеграмму, из коей следовало, что невеста Сергея прилетает на несколько дней в Нукус из Ташкента, она — корреспондент молодежной газеты, и кому как не Сергею встречать ее в Нукусе, везти на базу в Куня-Ургенч, показать знаменитый минарет и раскопки возле другого, упавшего, минарета и вокруг караван-сарая, а потом провезти по отрядам, где на трассе будущего канала его товарищи раскапывают древние крепости во славу науки. К тому же прилетает она чуть ли не в свой день рождения. Начальница (надо бы придумать ей имя и фамилию), конечно же, по такому случаю снарядила машину и после некоторой суматохи машина отправилась. Шофер решил, что Сергей по своей привычке сел в кузов, а тот, оказывается, побежал в палатку за деньгами. Вот и пришлось давать ему проводника и отпускать на закате в сыпучие пески. Правда, невеста, раз уж она корреспондентка, могла и сама прекрасно ознакомиться с раскопками в Куня-Ургенче и на отрядной машине явиться к жениху, но это простительная натяжка. Итак, вернемся к Сергею Комарову.
— Увидев впереди человека с котомкой у ног, Сергей подошел к нему и стал рядом. Вскоре к ним присоединились трое в черных нарядных папахах и зеленых комбинезонах. И вот показались две машины, одна с бочками, другая с цистерной. Тихий человек, первым вышедший к шоссе, сел в кабину к водителю автоцистерны. «Бросайте папиросы!» — крикнул водитель другой машины. Она была новой марки, Сергей таких еще не видел. Он влез в кузов. Шофер заливал в бак бензин из канистры. Три пассажира в папахах совали носы в ребристую перегородку мотора, заглядывали в кабину, изучали сцепление, лезли под машину, пока ее шофер не начал кричать:
— Что вы там обнюхиваете? Шоферы с МТС, говорите? Небось на базар едете. Свою полуторку пожалели, а моей вам не жалко!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
